— Пункт второй, — подхватила Гитта, — во время службы в Германии Друлинген сумел заполучить математические работы других людей, скорее всего, при весьма неприглядных обстоятельствах.
— Пункт третий, — продолжила Фрида, — тот иезуит, Гастон Гравуа, был убит оружием, похожим на немецкий штык-нож.
— О! — не удержался Бертран. — Ценное наблюдение.
— Пункт четвертый, — сказала Гитта, — в момент убийства иезуит держал в руках нечто, но вовсе не учебник геометрии. Я тщательно рассмотрела его стиснутую руку и пальцы. Он сжимал некую вещь, которая никак не могла быть книгой. Учебник просто подложили ему под руку.
— Пункт пятый, — сказала Фрида, — Гастон Гравуа был убит неподалёку от дома Ганса Друлингена. Убийца определённо знал свою жертву и стремился заполучить нечто, что иезуит имел при себе.
— По вашим словам получается, что это Друлинген убил иезуита, — заметил Бертран.
— Это ваш собственный вывод, инспектор, — сказала Фрида. — Впрочем, вы, конечно, правы.
— Мы, полицейские, тоже можем сложить один и один, — сказал Бертран с сарказмом. — Но я послушаю ваши предположения.
— Мы думаем, что Друлинген сдавал гестапо тех математиков, с которыми был знаком, — сказала Фрида. — Может быть, из зависти, может быть, из тщеславия. Он наложил лапу на все их работы и кого-то из них даже прикончил самостоятельно.
— А Гастон Гравуа, похоже, что-то разнюхал, — сказала Гитта. — Видимо, он побывал в доме Друлингена и прихватил часть бумаг, чтобы его разоблачить.
— Хотим ли мы довести дело до суда? — По тону Фриды было понятно, что вопрос риторический. — Нет. У нас нет прямых улик, расследование наверняка затянется, и у Друлингена будет время, чтобы спрятать все компрометирующие его бумаги или даже сжечь их. Нет никакой уверенности, что Друлинген будет осуждён.
— И что тогда остаётся? — спросил Бертран.
— Помните, как во время оккупации мы поступали с предателями и коллаборационистами? — холодно усмехнулась Фрида.
— Вы что, серьёзно? — Бертран не мог поверить своим ушам. — Позвольте вам напомнить, что война закончилась.
— Ничего другого не остаётся, — сказала Гитта.
— Что ж, наверное, вы правы, — подумав, согласился Бертран.
Фрида и Гитта досконально изучили распорядок дня Ганса Друлингена. Они расспросили декана Алена Ру, пытаясь узнать, где ещё Друлинген бывает, помимо университета. Декан сказал, что эльзасец — человек привычки: каждый раз после лекций он заходит в «Артистическое кафе», чтобы выпить чашечку кофе, после чего идёт домой.
Боевые подруги приступили к осуществлению плана.
Заявившись в «Артистическое кафе», они стали изображать из себя парочку развесёлых девиц, завсегдатаев вечеринок.
Ганс Друлинген в одиночестве сидел за столиком, пил кофе. Фрида остановилась прямо перед профессором; он поднял голову, чтобы посмотреть, кто посмел нарушить его покой. Грудь Фриды тесно обтягивала открытая маечка, на ней были изображены два глаза, а сверху, крупными буквами, написано имя — «Карл Шварц». Друлинген вздрогнул. Эти глаза, этот пристальный взгляд. И имя еврейского математика, сгинувшего в концентрационном лагере, имя человека, чьи бумаги Друлинген присвоил себе. Они обвиняли его.
Друлинген резко поднялся. Кажется, он хотел что-то сказать, но издал только невнятный возглас.
Гитта, стоявшая позади, поднесла к губам сигару. В сигаре была спрятана миниатюрная духовая трубка. Гитта выдохнула, и отравленная игла вонзилась Друлингену в затылок. Профессор вздрогнул, схватился за спинку стула, пытаясь опереться. Яд подействовал мгновенно: у Друлингена подогнулись колени, и он рухнул прямо к ногам Фриды. Замертво.
Фрида склонилась над ним, одной рукой прикоснулась к шее профессора, как будто нащупывая пульс, а другой незаметно вытащила иглу.
— Вызовите скорую! — крикнула Гитта двум подбежавшим гарсонам. — У человека плохо с сердцем.
Вокруг упавшего столпился народ; Друлинген не подавал признаков жизни. Вскоре послышались звуки сирен. Кроме скорой помощи гарсон на всякий случай вызвал ещё и полицию.
— Расскажи, что ты видел, — спросил патрульный у гарсона, вызвавшего полицию.
— Ну, он вдруг вскочил, вскрикнул, а потом упал, — сказал гарсон. — И всё.
Остальные присутствующие подтвердили его слова. Никто не заподозрил, что Фрида и Гитта как-то причастны к случившемуся. Внимание свидетелей отвлекли внезапный крик профессора и падение.
— Сердечный приступ, похоже, — проворчал полицейский, захлопнув свой блокнот. — Посмотрим, что медики скажут…
Фрида и Гитта взяли такси и поехали в бар «Синий волк», чтобы повстречаться с Виртуозом Джимми. Им снова нужны были его услуги.
Джимми как раз угощал выпивкой ярко накрашенную блондинку.
— Это что за две крали? — неприязненно поинтересовалась блондинка у Джимми, когда Фрида и Гита подошли к их столику.
— Просто знакомые, — сказал он.
— Ну да, как же. — Блондинка недовольно надула губки.
— Слушай, дорогая, мне нужно обсудить с ними кое-какие дела. Вот, возьми немного денег и погуляй минут пятнадцать. Потом я тебя найду.
— Но…
— Давай-давай. Возьми деньги и ступай. Купи себе чего-нибудь.
Блондинка фыркнула, но сгребла деньги и удалилась. Фрида и Гитта подсели к Джимми.
— Значит так, Джимми, — сказала Фрида. — Помнишь ту квартиру, где ты фотографировал бумаги с математическими расчетами?
— Конечно, — ответил Джимми, уже догадываясь, о чём пойдет речь. — А что?
— Нужно наведаться туда ещё разок, — сказала Гитта. — Забери все бумаги, которые найдешь, и принеси их нам. Увидишь ещё что-то ценное — можешь взять себе, не стесняйся.
— Знаешь, дорогая, обчистить профессора — дело плёвое. — Джимми покачал головой. — Только ведь он потом заявит в полицию.
— Будь спокоен, не заявит, — обворожительно улыбнулась Фрида.
— Он умер, — прибавила Гитта.
— Откуда вы знаете? — спросил Джимми, не обманываясь их улыбками.
— Знаем, — сказала Фрида.
— Мы собственноручно его прикончили, — сказала Гитта.
Джимми не сомневался, что сказанное ими — правда.
— Я буду нем как рыба, — заверил он. — Но мои услуги стоят денег.
— Заплати ему, Гитта, — попросила Фрида. Гитта передала Джимми тонкую пачку банкнот.
— Негусто, — сказал Джимми. — Ну да ладно, чего не сделаешь ради хороших людей.
Когда Фрида и Гитта ушли, к столику вернулась подружка Джимми, которая не послушалась его совета и всё это время просидела возле барной стойки.
— Что им от тебя было нужно? — ревниво осведомилась она.
— Извини, дорогая, — ответил Джимми невпопад, — но мне надо идти.
Виртуоз Джимми любил прикидываться простачком, но на самом деле он был себе на уме. Ещё во время первого визита в квартиру Друлингена он закатал ковёр в кабинете профессора и обнаружил под одной из паркетных дощечек небольшой тайник. Такой старый фокус, все домушники про него знают, а люди продолжают его использовать. В тайнике было полно наличных денег, но в тот раз Джимми поостерёгся их брать, рассчитывая вернуться когда-нибудь потом. Но теперь, когда Друлинген мёртв и про деньги никто не знает… Ну, и кто тут простак?
Пробравшись в квартиру ныне покойного Друлингена, Джимми снова закатал ковёр. Достал из кармана складной нож, раскрыл его. Нашёл нужную дощечку в паркетном полу и, аккуратно поддев ее лезвием ножа, открыл тайник.
«Ха, а денег здесь гораздо больше, чем я думал, — удивился Джимми. — Так, а что тут ещё есть?»
Он извлек из тайника большой, плотно набитый конверт.
«Опять математические бумаги. И ещё бумаги. Да их тут полно. Ладно, передам их тем девчонкам. В конце концов, если бы не они, я бы не сорвал такой большой куш».
Впрочем, пакет с математическими записями Виртуоз Джимми отдал Хорьку Луи, и не просто так. Он бы потерял всяческое уважение к себе, если бы стал раздавать украденное забесплатно. Хорёк Луи тоже получил хорошую сумму за пакет, уже от Фриды и Гитты. Подруги принесли пакет инспектору Бертрану. Фрида и Гитта не стали ничего требовать за бумаги из кабинета Друлингена, они были уверены, что и так получат своё.
Главный полицейский инспектор Гаэтан Бертран сидел в своём роскошном кабинете. Перед ним на столе были разложены математические бумаги. Те самые, которые Виртуоз Джимми похитил у Друлингена. Те самые, которые Друлинген похитил у других математиков, ради этого погубив их.
Профессор Ален Ру сидел по другую сторону стола и бегло просматривал роковой архив. Он брал то один лист, то другой, быстро пробегал их глазами, тянулся к другим бумагам. Потом он попытался было прочитать тот документ, который был написан на немецком языке, но вскоре положил его обратно.
— Это потрясающе, инспектор! — возбуждённо воскликнул Ален Ру. — Это поистине математическая сокровищница. Я приложу все усилия, чтобы опубликовать эти работы под подлинными именами их авторов. Разумеется, в тех случаях, где авторство будет возможно установить. Прочие же бумаги до поры до времени будут храниться в библиотеке математического факультета.
— Очень благородно с вашей стороны, — сказал Бертран. — В любом случае ваш математический факультет обогатился бесценными знаниями. — Помолчав, он вдруг спросил неожиданно резким тоном: — К слову, профессор, вы когда-нибудь слыхали об Андре Ламбере?
— Довольно распространённое имя, — сказал Ален Ру. — Не могу ответить определённо. Может, уточните, кого именно вы имеете в виду?
— Ну как же, я говорю о вашем университетском сокурснике, — сказал Бертран, пристально глядя профессору в лицо. — Он был вашим соседом по комнате.
— Может быть, может быть. — Ален Ру отчего-то смутился. — Столько лет прошло, знаете ли… К чему вы ведёте?
— Андре Ламберу прочили будущее блестящего математика, — сказал Бертран, продолжая буравить профессора тяжёлым взглядом.
— Разве можно знать наверняка? — Ален Ру отвёл глаза.
— Но в отношении Друлингена вы с определённостью заявили, что он не блещет, — сказал Бертран.