реческом это значит «вечнозеленый».
Странно называть так место посреди пустыни. Хотя это не более странно, чем то, что дриады едят энчилады.
– Это слово было вырезано на старом пороге, – объяснил сатир. – Мы мало что знаем о руинах, но, как я уже сказал, это место пронизывает природная энергия. Те, кто жил здесь и построил теплицы… они знали, что делают.
Вот бы и мне знать.
– Разве дриады не родились в этих теплицах? Они не помнят, кто их посадил?
– Большинство были слишком малы, когда дом сгорел, – сказал Гроувер. – Кто-то из старых растений может знать больше, но они все впали в спячку. А кого-то… – он кивнул в сторону разрушенных теплиц, – уже нет с нами.
Мы почтили молчанием память погибших суккулентов.
Гроувер повел нас к самому большому из кирпичных цилиндров. Судя по его размеру и по тому, что он располагался в самом центре руин, я решил, что это остатки центральной опоры разрушенного здания. На уровне земли по окружности колонны были сделаны прямоугольные отверстия, похожие на окна средневекового замка. Через одно из таких отверстий мы втащили Мэг внутрь и оказались в помещении, сильно напоминающем колодец, в котором мы сражались со стриксами.
Крыши не было: над головой виднелось небо. Спиральный выступ вел вниз всего на двадцать футов, где, к счастью, упирался в дно. Посреди грязного пола словно дырка гигантского пончика блестел темно-синий водоем, охлаждающий воздух, так что находиться здесь было весьма приятно. Вокруг пруда лежали спальные мешки. Ниши в стене были заполнены цветущими кактусами.
Роскошью Цистерна не блистала – ничего общего с обеденным павильоном в Лагере полукровок или со Станцией в Индиане, – но, войдя внутрь, я тут же почувствовал себя лучше. Я был в безопасности. Я понял, что пытался мне втолковать Гроувер. Это место было наполнено умиротворяющей энергией.
Мы дотащили Мэг до самого низа, причем ни разу не уронили ее и сами не упали, что, по-моему, уже большой успех. Когда мы устроили ее на одном из спальных мешков, Гроувер оглядел комнату.
– Мелли? – позвал он. – Глисон? Вы тут, ребята?
Имя «Глисон» смутно отозвалось в памяти, но, как обычно, ничего определенного вспомнить я не сумел.
На растениях не появились пузырьки с хлорофиллом. Мэг перевернулась на бок и пробормотала во сне… Что-то про Персика. И тут на краю пруда начала сгущаться белая дымка. В конце концов она приняла форму изящной женщины в серебристом платье. Темные волосы парили вокруг нее, словно она плыла под водой, и открывали ее заостренные ушки.
На одном плече у нее была лямка слинга, в котором спал семимесячный малыш с копытцами на ножках и крохотными козлиными рожками на голове. Пухлой щечкой он прижимался к ключице матери. Изо рта крохи как из рога изобилия текли нескончаемые слюни.
Облачная нимфа (а это, конечно, была она) улыбнулась Гроуверу. Её карие глаза покраснели от недосыпа. Женщина прижала палец к губам, призывая нас не будить ребенка. И правильно. Маленькие сатиры в таком возрасте громкие и неугомонные и могут сгрызть за день несколько консервных банок.
– Мелли, у вас получилось! – прошептал Гроувер.
– Гроувер, дорогой! – Она взглянула на спящую Мэг, а затем кивнула в мою сторону: – Ты… Ты он?
– Если ты спрашиваешь, Аполлон ли я, то боюсь, что да.
Мелли поджала губы:
– До меня доходили слухи, но я не верила. Бедненький. Как ты?
В былые времена я бы поднял на смех любую нимфу, дерзнувшую назвать меня «бедненьким». Конечно, тогда нимфы редко проявляли ко мне такую чуткость. Обычно они от меня убегали. Забота Мелли так тронула меня, что к горлу подкатил ком. Мне захотелось положить ей голову на свободное плечо и выплакаться.
– Я… я в порядке, – выдавил я. – Спасибо.
– А твоя спящая подруга? – спросила она.
– Думаю, она просто свалилась от усталости. – Хотя я сомневался, что в случае с Мэг дело только в этом. – Алоэ Вера сказала, что скоро придет и позаботится о ней.
– Ладно. – Вид у Мелли был встревоженный. – Я прослежу, чтобы Алоэ не переусердствовала.
– Не переусердствовала?
Гроувер кашлянул:
– А где Глисон?
Мелли окинула взглядом комнату, словно только сейчас заметила, что этого самого Глисона рядом не было.
– Не знаю. Мы приехали вместе, а днем я заснула. Он собирался пойти в город, купить все необходимое для лагеря. Который час?
– Солнце уже село, – ответил Гроувер.
– Он уже должен был вернуться, – Мелли замерцала от волнения и стала такой прозрачной, что я испугался, как бы ребенок не упал сквозь ее туманное тело прямо на землю.
– Глисон твой муж? – догадался я. – Сатир?
– Да, Глисон Хедж, – кивнула Мелли.
И я начал смутно припоминать его – сатира, который вместе с героями-полубогами был на «Арго II».
– Ты помнишь, куда он пошел?
– По пути сюда, под холмами, нам встретился магазин военных товаров. А он любит такие магазины, – Мелли посмотрела на Гроувера. – Он, наверное, просто увлекся, но… Может, вы поищете его?
И тут я понял, что Гроувер Ундервуд, скорее всего, страшно измотан. Глаза у него были еще краснее, чем у Мелли. Плечи поникли. Свирель бессильно болталась на шее. В отличие от Мэг и меня, он не спал с прошлой ночи, которую мы провели в Лабиринте. Он призвал панику, чтобы спасти нас, а потом весь день охранял нас, дожидаясь, когда проснутся дриады. Теперь же его просили снова отправиться в путь, чтобы найти Глисона Хеджа.
И все же он собрался с силами и улыбнулся:
– Без проблем, Мелли.
Она чмокнула его в щеку:
– Ты лучший повелитель природы из всех!
Гроувер покраснел:
– Присмотри за Мэг Маккаффри, пока нас не будет, ладно? Пошли, Аполлон. Пройдемся по магазинам.
6
То и дело огонь
Суслики треплют нервы
Обожаю пустыню
Даже если тебе четыре тысячи лет, жизнь может преподать урок. Например: никогда не ходи по магазинам с сатиром.
Магазин мы искали целую вечность, потому что Гроувер все время отвлекался. Остановился поболтать с юккой[15]. Объяснил дорогу семейству сусликов. А неожиданно почуяв запах дыма, таскал меня за собой по пустыне, пока мы не нашли на дороге незатушенную сигарету.
– Так и начинаются пожары, – сказал он и с важным видом уничтожил окурок – то есть попросту его проглотил.
По-моему, в радиусе мили от нас не было ничего, что могло бы загореться. Я был абсолютно уверен, что камни и земля не горят, но спорить с тем, кто ест сигареты? Увольте. И мы снова отправились на поиски магазина военных товаров.
Наступила ночь. Горизонт на западе светился: это было не привычное оранжевое сияние светового загрязнения, а зловещий красный огонь бушевавшего вдалеке адского пламени. Из-за дыма не было видно звезд. Прохлады ночь тоже почти не принесла. В воздухе по-прежнему стоял резкий и странный запах.
Я вспомнил огненную волну, которая едва не испепелила нас в Лабиринте. Тот жар был живым – обиженным и злобным. Было легко представить, как такие волны бушуют под пустыней, проносятся сквозь Лабиринт, превращая земли смертных в безлюдные пустоши.
Мне вспомнился сон о женщине в оплавленных цепях, у ног которой плескалась лава. И хотя память меня подводила, я был уверен, что видел Эритрейскую Сивиллу – следующего оракула, которого мы должны освободить от власти императоров. Что-то мне подсказывало, что ее держат в самом центре… того, что создает эти подземные пожары. Так что встреча с ней не сулила ничего хорошего.
– Гроувер, – сказал я, – в теплице ты что-то говорил про поисковые отряды?
Он бросил на меня быстрый взгляд и с трудом сглотнул, будто тот злосчастный окурок застрял у него в горле.
– Самые крепкие сатиры и дриады месяцами прочесывали пустыню… – Он задумчиво посмотрел на дорогу. – У нас ведь не так много следопытов. Из-за огня и жары по-настоящему воплотиться способны только духи кактусов. Пока живыми вернулись немногие. Что с остальными… неизвестно.
– А что они ищут? – спросил я. – Источник огня? Императора? Оракула?
Копыта Гроувера были спрятаны в ботинки, поэтому он все время скользил и спотыкался на посыпанной гравием обочине.
– Это звенья одной цепи. Иначе не может быть. Пока ты не рассказал мне об оракуле, я ничего о нем не знал, но если император где его и спрятал, то точно в Горящем Лабиринте. А Горящий Лабиринт и есть источник всех наших проблем.
– Ты имеешь в виду тот самый Лабиринт?
– Вроде того. – Нижняя губа Гроувера задрожала. – Под Южной Калифорнией простирается сеть туннелей, мы думаем, что это часть большого Лабиринта, но с ней что-то не так. Словно она… заражена. Словно ее лихорадит. Пожары объединяются, набирают силу. Иногда они сливаются друг с другом и выплескиваются на поверхность – вон, смотри! – Он указал на юг.
На склоне ближайшего холма, в четверти мили от нас, из земли вырвался столб желтого огня и устремился к небу словно пламя на кончике сварочной горелки. А затем он вдруг исчез, и напоминала о нем лишь горстка оплавленных камней. Я представил, что бы случилось, если бы я стоял там, когда фонтан пламени вырвался из земли.
– Так быть не должно, – сказал я. Ноги у меня подкашивались, как будто это я, а не сатир, шел в маскировочных ботинках.
Гроувер кивнул:
– У нас в Калифорнии и так было полно проблем: засуха, глобальное потепление, загрязнение окружающей среды – короче, как обычно. Но это пламя… – Он помрачнел. – Это магия, которую мы не понимаем. Я провел здесь почти год, пытаясь отыскать источник жара и уничтожить его. Уже стольких друзей потерял… – В его голосе звучала горечь.
Я знал, что такое терять друзей. За прошедшие века я потерял много смертных, которые были мне дороги, но в тот момент я подумал не о человеке, а о грифонице Элоизе. Она погибла, защищая свое гнездо и всех нас, когда на Станцию напал император Коммод. Я вспомнил ее хрупкое тело, ее перья, рассыпавшиеся прахом на грядке в саду, устроенном Эмми на крыше…