Эх… Если бы только не запрет на вмешательство в жизнь обычных людей… Но, к сожалению, применять магию можно было только в случае угрозы жизни. Да и то… Особой магии ни у кого из них не было, иначе они бы не учились в обычной школе для людей. Впрочем, даже их мамам было бы сложно отвести взгляд целой куче народа. Всех любопытных не зачаруешь. Во-первых, это противозаконно. Во-вторых, в Себеже вдобавок каждый третий какой-нибудь дальний потомок народа Нави с разбавленной кровью. У таких уже почти обычных людей не имелось родовой памяти и особых способностей, но они обладали иммунитетом к слабенькому внушению или отводу глаз. Так что в школе они с сёстрами должны были справляться сами. Это было своего рода испытанием для них перед окончательной Инициацией, срок которой всё ближе: сразу после шестнадцатилетия Озары, в Коляду, всего через две людских недели.
— Ожега! — прервал мысли оклик сестры.
Озара вместе с Оляной стояли у окон на повороте к кабинету психолога. Озара выглядела обеспокоенно.
— Я волновалась из-за Инициации… — чуть ли не со слезами сказала Оляна. — И она прямо меня спросила… И мне пришлось… Я поделилась своими страхами и переживаниями с Полиной Геннадьевной из-за этого, а она как тогда… когда соцслужба нас на заметку взяла…
— Ладно, попробуем разрулить, — вздохнула Ожега. — Надеюсь, наших «родителей» не вызовут, а то папа-Благомир с мамой-Алёной, как и все остальные родители…
— Да, они все вернутся только ближе к Инициации, — понурилась Оляна.
— Благословение Предка получить тоже очень важно, — закусила губу Озара.
Перед обычными людьми их общими родителями выступали родители Оляны — дядя Благомир и тётя Алёна. Их матери были родными сёстрами, а отцы — родными и двоюродными братьями, так что с детства повелось, что они всех называли мамами и папами, не особо разбираясь, кто точно чей. Озара так лет до шести-семи думала, что её родной отец — папа-Благомир, потому что тот больше всех с ними возился, катал на спине, водил в лес, знакомил с народами Нави на их территории. Папа-Боеслав, её родной отец, почти всё время разъезжал по другим мирам и странам по делам Рода, а отец Озары — папа-Богдан — тоже больше пропадал в библиотеке Гнезда, занимался её расширением или где-то учился.
Папу-Боеслава Ожега не видела уже очень давно, почти полгода прошло, как тот последний раз брал её с собой в поход-тренировку, а потом снова покинул Гнездо, и лишь иногда от него приходили скупые сообщения с посланником. Даже с другими родителями папа-Боеслав должен был встретиться где-то на пути, а мама-Анна что-то упоминала про разведывание безопасного прохода.
В её последний день рождения — тридцатого марта по человеческому летоисчислению, — когда ей исполнилось шестнадцать, отец подарил ей зачарованный нож с рукоятью в виде переплетённых трёх голов Горыныча. Словно намёк на то, что её хотят видеть юдваргом или чтобы она всегда помнила о своей семье и предках. Небольшой зачарованный клинок невозможно потерять и легко спрятать за голенищем сапога, на бедре, за лифом платья или даже в пышной причёске. По желанию нож сам появлялся в руках и всегда попадал в цель, если его бросить.
Ожега им очень дорожила и теперь волновалась, что сплетницы окажутся правы и про нож разнюхали в школьной администрации. Расставаться с подарком ей совершенно не хотелось, как и тянуть проблемы, если ситуация и правда всплывёт. Глупо было надеяться на какую-то честь человека, который может потерять моральный облик.
Если родители узнают, то… Ожега поморщилась. Думать о наихудшем развитии событий не хотелось.
Глава 2Мозгопыточная
Кабинет психолога располагался в дальнем «закутке» школы, почти у второго, практически всегда закрытого чёрного входа. Это не было полноценным классом, скорее переделанной кладовкой или бывшим хоз-бытовым помещением, потому что окно, выходящее во внутренний двор, было на две трети заложено кирпичами. Так что здесь даже при отсутствии штор и в самую солнечную погоду царил полумрак, а подоконник был переделан во что-то похожее на встроенный книжный шкаф, маскируя кладку белых силикатных кирпичей за стеклом. В их квартире кухня была побольше и, конечно же, посветлее. Полина Геннадьевна постаралась придать этой каморке, которую школьники прозвали «мозгопыточная», некий уют, но Ожега бы не сказала, что психологичке это удалось на все сто процентов.
Она глубоко вздохнула перед дверью, которую покрасили коричневой краской поверх облупившейся старой, и подавила желание отколупать чуть торчащий кусочек, вместо этого решительно постучав.
— Да-да, открыто, — Ожега дёрнула ручку на себя и вошла в мозгопыточную, чуть поморщившись от концентрированного химического запаха лаванды, от которого сразу запульсировало в висках.
В каморке не было батарей, то ли забыли довести, то ли посчитали, что для хранения всякого школьного барахла вроде мётел и лопат, тепла не требуется, так что у психологички стоял обогреватель. Какое-то время назад в школе проходил ремонт, во всех классах и окнах, которые выходили на улицу, заменили стеклопакеты, там открывались форточки. Но кабинет Полины Геннадьевны в этом смысле обошли стороной, заложенное окно было старым, стекло — сплошным, и открыть окно здесь оказалось невозможным. Они правда бывали здесь достаточно часто, чтобы успеть узнать об этом месте всё и выслушать кучу жалоб. В итоге из-за отсутствия батарей и нормального проветривания одна из стен слегка отсыревала и пахла соответствующе — чем-то не слишком приятным. Чтобы заглушить запах, Полина Геннадьевна пользовалась специальными освежителем воздуха, предпочитая лаванду, так как она «успокаивала». Настоящая лаванда — успокаивала, но от химии Ожега ощущала лишь першение в горле. И каждый раз было ощущение, что преодолеваешь барьер.
— А, Ожега, проходи. Присаживайся, — оживилась Полина Геннадьевна, отрываясь от экрана компьютера и сбрасывая с плеч красно-полосатый палантин.
Ожега сделала полтора шага и села на короткий бирюзовый диванчик, который можно было смело считать широким креслом. В кабинетах психотерапии должно было быть как-то успокаивающе, всё бежевое или типа того, но здесь наоборот было много ярких деталей. Насколько Ожега помнила из предыдущих разговоров психологички, диван той достался по случаю, но он был настолько чужеродным в «школьной классике», что пришлось под него сделать ремонт. Благо администрация дала на это добро и вроде Полина на свои деньги всё сделала и обставила в позапрошлом году, до этого в мозгопыточной был реальный страх и ужас, только цепей по стенам не хватало.
— Во время «окна» у половины вашего класса у меня был сеанс с Оляной, — прервала вялые мысли Ожеги Полина Геннадьевна, которая развернулась и подкатила своё кресло на колёсиках чуть поближе: кабинет психологической помощи был настолько мал, что рабочий стол стоял поперёк, вдоль стены, иначе совсем не оставалось бы места.
Ожега кивнула. Они с Озарой изучали английский язык, а Оляна захотела учить французский. «Француженка» частенько, особенно в зимнее время, брала больничные из-за своих маленьких детей, так что у той группы случались «окна». Поговаривали даже, что после нового года школа и вовсе откажется от изучения других языков, кроме английского, так как, во-первых, замены француженке не было, а во-вторых, в гороно считали, что детям лучше плохо знать азы английского, чем хорошо бесполезный французский.
— А сейчас я хотела переговорить с тобой, как с её старшей сестрой… и прояснить некоторые возникшие у меня вопросы.
— Чтобы не получилось, как в тот раз? — оборвала её Ожега, чуть поёрзав. Короткий диван был довольно глубоким, и явно подразумевалось, что на него забираются с ногами или спят калачиком, но приходилось просто сидеть, не облокачиваясь на спинку. — Вы уже однажды доставили много проблем от того, что поверили Оляне. И нашу семью замучили проверками социальные службы. Которые, кстати, ничего криминального не обнаружили. Как бы вам ни хотелось.
Ещё бы они что-то нашли… кроме книг со сказками в комнате Оляны.
— Да… — Полина Геннадьевна немного смущённо потупилась. Она была ещё совсем молодая, сразу после обучения попала в их школу. — Я думаю, что Оляна как бы иносказательно просит о помощи. Порой подростки не справляются… и уходят в мир фантазий.
— В любом случае, это её личное дело, вам разве так не кажется?
— Вы отличаетесь от обычных подростков, это провоцирует конфликты и недопонимание, — психолог чуть наклонилась, как бы доверительно сказав: — ты сильная девочка и можешь не обращать на это внимания, а вот Оляна явно не справляется.
— Оляна с детства была такой… — подбирая слова, сказала Ожега. — Открытой. Мы не собираемся ни лечить, ни переделывать её. Это её способ общения с миром, а никакой не крик о помощи. Так что в своих оценках вы ошибаетесь.
— Я думаю, что твоей сестре нужна поддержка, — продолжала гнуть свою линию Полина Геннадьевна. — Оляна нежная, ранимая и внушаемая девочка. Она верит всему, что говорят ей старшие… и беспрекословно подчиняется чужой воле. Меня не может не беспокоить эта созависимость… Особенно в свете того, что Оляна рассказывала о некой инициации, которая вам троим предстоит.
— Мы не состоим ни в какой секте, если вы об этом изо всех сил намекаете, — вздохнула Ожега. — И наши родители не состоят. И даже бабушки и дедушки.
— Иногда люди этого попросту не осознают, — мягко сказала Полина Геннадьевна. — Особенно дети. Так что за инициация? Что под этим подразумевается? Это опасно? Оляна выглядела взволнованной…
Ожега шумно выдохнула.
Вот ведь любопытная человечка! Да ещё и вопросы задала практически прямые!
— Можно подумать, вы не волнуетесь перед каким-нибудь торжеством, — постаралась как можно ровнее ответить Ожега. Повезло, что вопросами её просто засыпали и, значит, можно ответить не на все. — Да ладно вам, Оляна волнуется как перед контрольной, так и перед нашим днём рождения. Так что её «инициация» — это вступление во взрослую жизнь. Наше детство официально закончится, и, думаю, Оляне жаль, что она повзрослеет. Вот и паникует.