— И все-таки деньги не мои. У меня были только доллары!
— Как доллары? Вот это уж, извините, ваше сиятельство, ошибочка ма-а-люсенькая, вот такусенькая, но все-таки ложь! Долларов у вас было не больше сотни.
— Неправда! Вы, господа хорошие, что-то напутали и хотите во что бы то ни стало соединить меня с какими-то деньгами. Эти деньги мои, я их выиграл честно, на глазах у всех, но пришел я в клуб только с долларами и бросил на стол одни доллары. Можете справиться у крупье.
— Мо-о-лчать! Будешь еще учить, кого спрашивать! — снова рассвирепел капитан.
Но сыщик замахал на него руками:
— Тихо, тихо, Сергей Иваныч, зачем кричать, к чему волноваться, все равно господин невинно оклеветанный нами барон через пять минут сознается и без крика. Вам угодно на крупье сослаться, будто бы крупье лучше, чем я, видел, какими деньгами вы швырялись, — пож-жалуйста! Я все предвидел, — за дверью крупье! Я знал, что вы, барон, человек демократический и без очной ставки с вами не обойдешься. Сердюков, позвать свидетеля! — кивнул он головою надзирателю, стоявшему у двери.
Мозг мой напряженно работал. Я понимал, что улика моя связана с этими деньгами. Сначала я хотел было отказаться от долларов, выкраденных из сейфа Агроканаки, заявив, будто в перепутанной куче американской валюты никак невозможно отличить мои от выигранных денег. Но сейчас, когда и Литовцев, и капитан стремились связать дело с другой валютой, действительно выигранной мною, я понял: бояться надо именно выигранных денег. Но что угрожало мне? Деньги эти были, конечно, потеряны для меня, я не был настолько наивен, чтобы думать, будто этот растрепанный капитан и проигравшийся сыщик отдадут их обратно. Меня, конечно, в эту же ночь обдерут как липку, кинут в клоповник, где я проведу несколько голодных и скучных дней, может быть и неделю, после чего вышлют в любую из стран, подданным которой по своим паспортам я захочу быть. Я хорошо знал, что ничего большего мне не угрожает, ибо вешали и расстреливали только за политику. Но превратиться в обобранного дурака, да еще с изрядно побитыми боками, мне не хотелось.
В двери просунулся испуганный крупье. Он сгорбился и искательно смотрел на сидевших. Один раз он взглянул на меня и сейчас же отвернулся.
— Крупье? — спросил капитан.
— Так точно! Крупье! — по-солдатски ответил спрошенный и еще больше пригнулся.
— Этого знаешь? — ткнув в меня пальцем, спросил капитан.
— Так точно-с, знаю-с, они у нас бывали-с. Сегодня весь банк сорвали.
— Стой, — перебил его капитан. — Сегодня во время игры он ставку в банк клал?
— Клали-с. Две тысячи пятьсот…
— Какими?
— Долларами. Американской валютой-с… Пачечкой, сто штук по двадцать пять долларов…
— Неправда! — перебил его сыщик. — Не было долларов.
Крупье растерялся и, переминаясь с ноги на ногу, забормотал:
— Может быть-с, я ошибся. Народу много, возможно, что и так.
— А я утверждаю, что крупье сказал правду, а теперь, испугавшись вас, путает. Вот эта пачка, — вытягивая свою, перевязанную ниточкой, пачку из общей кипы, решительно сказал я. — Вот они, мои деньги, остальные — выигранные!
— Что значит крупье убоялся, что значит путает? А? Я вас спрашиваю: что это значит, что мы, нарочно, что ли, его стращаем? — вскипятился капитан и сердито крикнул крупье: — Ну, ты! Говори коротко и толком. Правду он говорит, что это его пачка и что остальные, выигранные, чужие, да только пр-равду, а то закачу…
Растерявшийся крупье дрожащим, срывающимся голосом подтвердил:
— Истинный крест, правду говорю, их денежки — вот эта пачка, остальные — других гостей, а доллары — их.
Я твердо посмотрел на Литовцева. Сыщик неожиданно смутился. По его лицу прошла досада. Он неуверенно взглянул на капитана, недовольно воззрившегося на него, и смиренно пробормотал:
— Сергей Иваныч, я сам видел обратное!
Но капитан жестом остановил его:
— Видел, видел, а люди говорят другое!
Он поднялся.
— Ну-с, заканчивайте, и хватит. А вам… — насмешливо протянул он, — ба-арон, советую вообще убираться из Крыма, и не позже как завтра же. В другой раз не все сойдет так благополучно. Подпишите протокол да убирайтесь отсюда!
Я молча протянул руку за своими деньгами.
— А расписку взять? — упавшим голосом спросил Литовцев.
— Расписку? Какую? О долларах?.. Конечно! Прежде распишитесь, что свои деньги сполна получили и что претензий к нам не имеете, вы, господин иностранец, — с нескрываемой злостью закончил он и отвернулся к молчавшему поручику.
Я набросал расписку в получении своих двух с половиною тысяч долларов.
— Вот и все! Разыграли маленькую комедию чисто и благородно, обошлись без побоев по воспитанному, дворянскому личику и дело сделали, — пряча в стол расписку, вдруг рассмеялся Литовцев, глядя в глаза захохотавшему капитану.
Молчавший поручик также покатился от хохота. Стоявший у двери надзиратель услужливо хихикал, для виду отворачиваясь в сторону.
Я только сейчас понял, что эти два отъявленных негодяя провели меня. Смех душил их. Капитан приподнялся со стула и, тыча мне в глаза сложенными в шиш пальцами, захлебываясь от смеха, закричал:
— Эх ты, неуловимый ко-ро-оль жуликов! Дерьмо ты, а не король! — И, застонав от невыносимых судорог смеха, снова повалился на диван.
— Попались, голубь мой ясный, попались, птичка райская, и так просто, как даже простой, уважающий себя трамвайный воришка не позволит обмануть.
— Во-от расписочка… а вот и денежки ваши… — помахивая бумажкой, сказал сыщик, — а вот и номера серий банкнотов. Видали, как просто? Пожалуйста, пускай сунется румынский консул защищать своего подданного господина барона Думитреску, а мы ему под нос вот эту самую расписочку. Мало этого покажется — протокольчик покажем с собственноручной подписью господина Думитреску, удостоверяющий, что пачка американских долларов в сумме две тысячи пятьсот принадлежит ему. А буде и это покажется консулу недостаточным, мы предъявим заявление табачного торговца Агроканаки, где черным по белому сказано, что пачка американских денег по двадцать пять долларов в каждой купюре, суммою в две с половиной тысячи долларов, номера серий такие-то, принадлежат ему и украдены неизвестным джентльменом в ночь под двадцать восьмое августа из вскрытого сейфа. Понятно?
Он захлебнулся тихим радостным смешком, потом внезапно поднялся.
— А самое главное, барон, впереди. Оно начинается только сейчас.
Я молчал, но в груди все клокотало.
«Действительно, так глупо и просто попасться на удочку этих прохвостов! Дать обойти себя двум средним полицейским ищейкам! Дурак! Ид-диот! Сопляк!» — думал я, хотя глаза сонно и безразлично смотрели на Литовцева.
— Самообладание есть, что и говорить-то, но что вы скажете сейчас, ба-р-рон?.. Деньги-то ведь, почтеннейший, фальшивые. Понимаете, фальшивые деньги, — повторил сыщик, — фаль-ши-вые!
— Неправда, мои деньги настоящие!
— Нет, правда, голубчик, липовые, абсолютно фальшивые, с острова Крита, только выделки довольно чистой, — ну, да для таких болванов, как вы, дорогой барон, они сойдут за настоящие. Хе-хе-хекс! Вот, видите под Вашингтоном коричневую линию, да и бумажка несколько груба-с! Липа, липа, барон! Но дело не в этом, вы, пожалуйста, не огорчайтесь, а слушайте дальше. Итак, по законам бывшей Российской империи, имеющим силу на всей территории Добровольческой армии, вы, дорогой мой, будете преданы суду по двум статьям. Первая статья Уголовного кодекса… и статья сто семнадцатая того же кодекса о вооруженном налете и краже со взломом, что по российским императорским законам наказуется заключением преступника не менее восемнадцати лет каторжных работ. Второе. Хранение и распространение заведомо фальшивых денег, да еще в исключительно е, военное время, наказуется, как известно, десятью годами тех же работ и в совокупности даст вам, дорогой барон, не менее двадцати восьми лет заключения.
— Ложь! Деньги эти настоящие, ведь вы же сами уверяете, будто бы всего два дня назад они принадлежали купцу Агроканаки. Не думаете ли вы, что почтенный греческий подданный купец — фальшивомонетчик?
Сыщик засмеялся, а капитан даже хрюкнул.
— Все в свое время, все по порядку, голубчик.
Повернувшись к стоявшему в стороне крупье, капитан вдруг сухо сказал:
— Ты больше не нужен, можешь идти, но… — И поднял угрожающе палец над головою: — Понимаешь?!
Крупье согнулся почти до пояса и забормотал:
— Ни звука… Что я… разве ж не понимаю! Могила!
— То-то! — нахмурился капитан и приказал надзирателю: — Отпусти его, да, пока не позову, не входить!
— Слушаю-сь! — рявкнул полицейский и вышел, уводя из комнаты крупье.
Минута прошла в молчании. Я чувствовал на себе издевательские глаза победителей.
— Ну-с, продолжим, — когда в коридоре затихли шаги, снова заговорил сыщик. — Итак, вас, дорогой барон, интересует все та же проклятая пачка долларов и как могли фальшивые деньги очутиться в сейфе у купца Агроканаки? — Он потер руки, хлопнул себя по коленкам и снова засмеялся. — А очень просто. Не было там фальшивых, дорогой сэр! Настоящие были, американского казначейства, и у вас в кармане они такими же были, но только до сегодняшнего вечера, понимаете?
— Понимаю, мерзавцы!
— Ну зачем же такие непарламентские выражения, милорд! Без химии и отнюдь без участия магии мы с уважаемым Сергеем Иванычем, — он ласково указал на заливавшегося смехом капитана, — одним прикосновением рук превращаем пачку настоящих, агроканаковских… виноват, ваших долларов в фальшивую пачку ровно в две тысячи пятьсот критских, весьма грубошерстных, поддельных долларов. А для чего, как вы думаете, барон, мы это делаем? Небось думаете, из каких-либо низменных, грязных побуждений? Ошибаетесь, милорд, из одной только чистой идеи. Во-первых, накрыть, арестовать и ликвидировать опаснейшего международного преступника, то есть вас, и тем оказать обществу огромную пользу. Во-вторых, вознаградить себя за труды и хлопоты, понесенные в состязании с вами. В-третьих, показать завтра же вызванному сюда через полицию греческому купцу доллары и объявить капиталисту, что деньги, выкраденные у него из сейфа господином Думитреску, оказались фальшивыми. В устрашение же сего буржуя показать вашу расписку, протокол и прочее. Зная трусливую натуру господина Агроканаки, мы с капитаном надеемся получить с него не менее тысячи золотых рублишек. Не так ли, Сергей Иваныч?