Нам и в своем-то мире сложно найти точки соприкосновения со сверстницами, потому что любая женщина — инопланетянка, так что говорить о девушке, родившейся за сто лет до рождения моего отца?
Мои умения из той реальности здесь никому не нужны. Где пригодятся навыки управления автомобилем или разборки-сборки автомата Калашникова? Или того, что делаешь не задумываясь, вроде пользования Интернетом? А что касается знаний, у меня, по сравнению с теми же гимназистками, они довольно куцые.
Елена — девушка скромная, о своих успехах говорить стеснялась, зато Татьяна, как бы невзначай, сообщила, что подруге уже предложили занять должность преподавательницы иностранных языков. Разумеется, не прямо сейчас, а по завершении курса. Еще Таня поинтересовалась — мол, Иван Александрович, как вы отнесетесь к тому, чтобы ваша будущая супруга пошла работать?
Едва не ляпнул, что жена меня спрашивать не станет, сделает так, как ей заблагорассудится, но ответил по-другому, более мудро — мол, оставлю это на усмотрение женщины. Если она посчитает, что сидеть дома, ждать мужа со службы и ухаживать за детьми скучно, то, разумеется, отнесусь к ее выбору с уважением.
Благодаря Татьяне узнал, что Лена любит древнегреческую мифологию. Так ведь и я люблю, пусть и читал мифы не в первоисточнике, а в пересказе Зелинского и Куна. Так что некоторые темы для бесед у нас будущей невестой есть, а дальше стану подтягивать собственные знания.
Я их и подтягивал. Скажем — усиленно занимался французским языком. Наталья Никифоровна, хотя и сетовала, что учитель из нее неважный, но под ее руководством я делал некоторые успехи. Осилил, почти не пользуясь словарем, отыскавшуюся у хозяйки новеллу Проспера Мериме «Венера Илльская» о молодом человеке, которого убила влюбленная в него статуя Венеры.
Отыскался еще один общий с Еленой интерес — живопись. Девушка сказала, что мечтает побывать в Московской городской галерее, посмотреть на полотна современных художников. Я поначалу не понял, о чем речь, потом дошло, что она говорит о Третьяковской галерее. Почему бы не съездить?
Я бы с огромным удовольствием поговорил о картинах, но опять-таки, нельзя допустить оплошность. Напрочь не помню, написал ли Суриков «Утро стрелецкой казни» и «Боярыню Морозову» или нет? А Репин уже изобразил Ивана Грозного вместе с сыном, умирающим на его руках? А Крамской свою «Неизвестную»[1]?
Решив, что нужно говорить о чем-то, в чем совершенно уверен, что оно создано —о картинах Карла Брюллова «Итальянский полдень», «Последний день Помпеи», уже открыл рот, чтобы поделиться впечатлениями, но тут же его закрыл. Где студент Петербургского университета мог видеть эти произведения? В каком-то из дворцов, где висят картины из личного собрания императора? Кто его туда пустит[2]?
Нет, сложно попаданцу ухаживать за девушками из прошлого. Но если хочется, чтобы девушка стала твоей женой, то все равно придется.
Выздоровев, отправился на службу почти с удовольствием. Доложился о своем выздоровлении Его Превосходительству, пообщался с коллегами. Заглянул к служителям, оставил им двугривенный, попросив, чтобы чай заварили покрепче, а лимон мне не нужен. Чтобы не отстать от жизни, взял в канцелярии скопившиеся за семь дней номера «Новгородских губернских ведомостей», сводку происшествий за последнюю неделю — ее надо вернуть, получил свой экземпляр очередного Циркуляра Министерства юстиции и отправился к себе.
Если судить по «сводке происшествий», за время моего отсутствия в уезде ничего не случилось. Вот, только в селе Никольском Усть-Угольской волости «У каретного сарая найден труп младенца без головы и левой ручки, завернут в тряпку. Установлена мать — крестьянка Самсонова Ольга, 25 лет. Сумасшедшая».
Село Никольское Усть-Угольской волости? Могу ошибиться, но в моей реальности там поселок Шексна, районный центр. Село Никольское — не моя вотчина, там свой следователь. Сумасшедшая уголовному наказанию не подлежит, но кто отец младенца? У какой… сволочи хватило совести вступить в связь с подобной девицей? Сельчане наверняка знают, но станут молчать.
День прошел в штатном режиме. Перечитал все газеты, познакомился с Циркуляром, касающимся правил делопроизводства судебных канцелярий. Меня эти тонкости не касались, зачем мне вообще эту бумагу отписали? Или в Министерстве юстиции их отпечатали по количеству чиновничьих душ, да и разослали по Окружным судам?
Зато на следующий день меня «порадовали». Не просто обнаружение трупа, а убийство.
В деревне Борок, в четырех верстах от Череповца, крестьяне насмерть забили конокрада. И ладно бы, если убийцы потом тихонечко закопали тело, так нет же — оставили его посередине деревни. Зачем, спрашивается? Кто-то из горожан, случайно забредший в деревню (подозреваю, что за самогонкой), немедленно сообщил о том в полицейскую часть.
Изначально, разумеется, не знали — кого и за что убили. Городовые Егорушкин со Смирновым, отправленные приставом проверять информацию, убедились, что труп имеется, не сбежал, а лежит там, где указал источник, опросили крестьян, а те сразу же сообщили, что это валяется конокрад, которого они ночью все вместе били-били, да насмерть и убили.
Фуэнте Овехуна какая-то[3].
Малость охреневшие полицейские, пришедшие сюда пешком (кто из-за двух верст нижним чинам коляску даст?), приказали запрягать телегу и везти тело в город.
Мертвеца определили в покойницкую, мне принесли полицейский рапорт и вещи, найденные в карманах убитого: перочинный нож, кисет с табаком, коробок спичек, две медных монеты. И паспорт. Фотографии нет, да их еще в паспортах не бывает, но описание человека имеется. Не факт, что в кармане покойного именно его удостоверение личности, но, если обратное не установлено, станем исходить из этого. Сразу могу сказать, что конокрад залетный. Свои с паспортами не ходят, они им без надобности.
Так и есть. Документ выдан на имя крестьянина Игнатия Федорова Фомина, 27 лет, деревни Починок Грязовецкого уезда Вологодской губернии, православного, которому разрешено отправиться на работу в город Рыбинск Ярославской губернии. Приметы — два аршина с четвертью, волосы русые, нос курносый, на правой щеке родинка, размером с двухкопеечную монету.
Выписан документ волостным правлением в августе этого года. Недавно, значит, Фомин вступил на криминальный путь. Мог бы в Рыбинске работать, так понесло его в противоположную сторону чужих коней красть. Хреновый, стало быть, конокрад получился — точнее, вообще не получился, если сразу поймали и убили.
Паспорт Фомина положил в конверт, присовокупив к открытому по убийству делу, посетовав еще раз, что жители Борки (или Борока?), не спрятали труп где-нибудь в лесу. Никто ничего бы не знал, и не ведал. И на кой леший тело вытащили на середину деревни? Глядишь, господин судебный следователь спал бы себе спокойно, французский язык учил. Теперь трудись.
Еще раз перечитал рапорт, подписанный городовыми, поматерился и пошел ругаться с полицией.
Мой приятель — пристав Ухтомский, согласен, что судебного следователя нужно было сразу вызывать на место происшествия, по части задержания зачинщиков пожимал плечами.
— Иван Александрович, кого задерживать? — хмыкнул старый служака. — В Бороке двенадцать мужиков, все виновными себя признают. И что, всю деревню в каталажку сажать?
Я только покрутил головой, ткнув пальцем в рапорт:
— Вот что пишут Егорушкин и Смирнов — неизвестный конокрад ночью проник в конюшню, залаяла одна собака, у конюшни, отозвалась другая, потом все собаки залаяли. Прибежал хозяин, следом за ним остальные мужики. Били все вместе, чем попало. Антон Евлампиевич, — посмотрел я на пристава, — сколько в Бороке лошадей?
— Да кто его знает? — хмыкнул Ухтомский. Повернувшись к городовому, спросил. — Егорушкин, сколько коней?
Фрол Егорушкин, сдвинув фуражку, раздумчиво почесал затылок, потом сказал:
— Не то два, не то три. — Еще немного повспоминав, радостно выдал: — Нет, всего две лошади. Когда мы мертвеца вывозили, мужики спорили, кому везти — Федору Сизневу или Гавриле Парамонову? Остальные все безлошадные.
— Антон Евлампиевич, у нас имеются двое подозреваемых, — сказал я. — Владельцы лошадей — один Сизнев, второй Паромонов. Вот их и нужно было в участок доставлять.
— Так кто ж его знал-то? — смущенно ответил Егорушкин.
Я только вздохнул, и опять ткнул перстом в исписанную бумагу.
— Так сами пишете — злоумышленник проник в конюшню, хозяин выскочил… Чей хозяин-то выскочил?
— Хозяин лошади, — кивнул Егорушкин.
— Ежели в деревне всего две лошади, значит, и хозяев конюшен всего два. Тут и думать не надо — один из лошадных крестьян зачинщик. И вся наша задача выяснить — кто именно.
— Егорушкин, ты ступай, — выпроводил подчиненного пристав. Дождавшись, пока закроется дверь, проникновенно сказал: — Иван Александрович, ну не всем же быть таким умным, как вы. Если по существу разбирать, то к парням у вас претензий не должно быть. Свое дело сделали. Известие о трупе проверили, тело доставили, крестьян опросили. А дальше ваша работа. Мы, сам знаешь, всегда поможем.
— Претензий у меня, конечно же нет, — фыркнул я. Поинтересовался: — Пальчики загибать, сколько претензий? — продемонстрировал я ладонь, принявшись загибать пальцы. — Первый пальчик пошел — меня не вызвали, место преступления не осмотрено, да и неизвестно оно теперь. Конюшни бы посмотрели, кровь отыскали. Второй пальчик — зачинщиков преступления, хотя они известны городовым, сразу ко мне не доставили, теперь мужики станут думать — чего им врать? Если их вовремя допросить — они бы и раскололись, теперь сговорятся. Придумают линию поведения. Третий пальчик загнуть?
— Не надо, — нахмурился пристав. — Понимаю, что правы вы…
— И ладно, что понимаете, господин пристав, потому что не придумал, к чему бы еще придраться.
Ухтомский захохотал, покачал головой:
— Жук ты, ваше благородие. Ох, ну и жук! Довел старика до сердечных колик.