– Я согласна, рыцарь.
Опустившись на одно колено, Эрмант поцеловал ее руку – и долго не отпускал… похоже, приличия заботили его куда меньше, нежели Вириту. Или ее отца.
– Я уже выразил господину Эрманту свое одобрение, дочь, – веско проговорил господин де Эльтран. – От сегодняшнего дня исчисляем год, как полагается по традиции.
– Каким долгим будет этот год! – прошептал Эрмант.
– Год – не такой уж большой срок, – Вирита смущенно улыбнулась. – Мы ведь будем видеться, правда?
– Вы сможете чаще приезжать в столицу? – взор Эрманта не отпускал ее взгляд. – Если это необходимо, я поговорю с вашим отцом. Вы ведь не откажете, господин де Эльтран?
– Думаю, отец не будет возражать. А вам не удастся навестить нас в Северном имении? О, у нас замечательно!
– Охотно верю. Мой дядюшка по материнской линии – ваш сосед. Правда, не люблю бывать у него – скука и одиночество… То есть – не любил, но теперь… Теперь все изменилось.
И жизнь Вириты изменилась с этого дня.
6
Идма склонилась над шитьем.
Вчера госпожа проявила необычайную милость:
– На туалетном столике серебряная монета. Возьми. И купи себе материи на платье, – сказала она, когда служанка расчесывала ей волосы перед сном.
Рано утром Идма сбегала в ближайшую лавку, купила ярко-голубого шелку, лент, кружев. И сразу же принялась за шитье, прекрасно зная, что госпожа проснется не раньше полудня. Ведь как хорошо было бы вернуться домой в новом платье с кружевами, с лентами… Эрну оно обязательно понравится!..
…Госпожа нынче добрая. Наверное, из-за молодого господина. Не иначе как вскорости быть свадьбе. Оно и к лучшему. Если у господ все ладится, они и слуг не обижают, не устает повторять бабушка Ниса… Госпоже так к лицу новое платье! И жемчужное ожерелье, которое велели передать госпоже, как только она проснется, от имени Эрманта де Альмана, тоже будет к лицу… Прекрасная, милостивая госпожа! Идма улыбнулась.
И снова ее мысли вернулись к Эрну. Знать бы, что он делает сейчас… Когда хозяева в отъезде, работы у него совсем немного. Может быть, он сидит на берегу и смотрит в небо. Он любит смотреть в небо. В похожий день небо точь-в-точь такого же цвета, как этот вот шелк. Эрн может долго смотреть… и глаза у него бывают такие… такие… Только вот задумчивость… нехорошо это для раба… бабушка Ниса говорит… И книги, которые Эрн читает тайком – интересно, где берет-то? – тоже ничего хорошего ему не принесут. Она, Идма, конечно, никому не скажет, но ведь и другие слуги могли заметить… Вряд ли господам понравится… Эрн понимает, потому и прячется. Правда, от нее уже не прячется… с тех пор, как она увидела. Даже пытался рассказывать, Идма одно поняла: рабы – такие же люди, как и господа.
– Замолчи, замолчи! – она не на шутку испугалась. – Вдруг кто услышит, нельзя же о таком…
– О таком и думать нельзя, – Эрн усмехнулся.
От этой усмешки Идме стало еще страшнее. Если бы она умела найти слова, то сказала бы: улыбка превосходства. С такой же улыбкой превосходства Эрн глядел бы в этот миг и на госпожу, окажись она сейчас на месте Идмы.
Да, Эрн бывает странным. Но Идме все равно никого другого не надо…
Призывно зазвенел колокольчик. Идма выронила шитье и бросилась вверх по лестнице, торопливо соображая, что время утреннего чая уже прошло, а время обеда еще не наступило… что же подавать госпоже, чай или обед?
Но госпожа от еды отказалась вовсе – велела принести костюм для верховых прогулок.
– Поторопись, скоро приедет господин Эрмант.
Идма видела, как счастлива госпожа, – и радовалась за нее. А больше того – за себя: вот сейчас госпожа уедет, и можно будет снова заняться шитьем. Домой, в Северное имение, Идма непременно приедет в новом платье.
Необычайно ясная звездная ночь снизошла на землю. Ночь… бриллиантовая госпожа, милостивая к измученным зноем бедным людям.
Эрн любил такие ночи. Они рождали в его душе драгоценное чувство умиротворения.
Он отложил книгу, погасил свет. Он сидел на подоконнике и смотрел в небо.
Тихо подошел Учитель. Сел поодаль, в любимое старое кресло. Кресло скрипнуло – и снова тишина.
Они молчали. Долго молчали.
– Изучаешь расположение небесных светил? – наконец спросил Учитель. Спросил неуверенно, как будто в сомнении – стоит ли нарушать молчание?
Эрн не ответил. Он знал: Учитель не ждет ответа.
– Свободные люди всегда любят небо, – сказал Учитель. Сказал совсем иначе… наверное, никогда прежде так не говорил. Откликнулся на думы Эрна. И при этом снова уязвил…
– Я никак не могу понять вас, Учитель. Вы позволяете мне приходить сюда, вы говорите со мной… пусть не как со свободным…
Учитель тихо засмеялся.
– …но и не как с рабом, – упрямо закончил Эрн. – И все же за это время я не слышал от вас ни одного доброго слова, по-настоящему доброго. Вы как будто бы меня презираете…
– Это вопрос? – прервал его Учитель.
– Пусть будет так.
– Я отношусь к тебе так, как ты того заслуживаешь, – твердо ответил мужчина. – Ты раб, Эрн. И очень хорошо помнишь свое место. Разве что… я ведь тоже по рождению Высший, ты давно в этом не сомневаешься, верно? Так что же ты не стелешься передо мной, как полагается рабу?
– А вам хотелось бы, чтобы?.. – Эрн испытующе поглядел на Учителя.
– Почему бы и нет? – холодно осведомился Учитель. – И глаза тебе полагается прятать.
– Нет.
– Почему? – вопрос был повторен с настойчивостью, какой прежде хозяин лесного домика избегал.
– Потому что для меня вы не господин, – Эрн встал с подоконника, поглядел на сидящего сверху вниз. – Вы – мой Учитель, – сел у его ног, опустил голову, но досказал уверенно и четко: – И я люблю вас.
– Раб не может любить. Раб просто следует инстинкту повиновения, – с безразличием вымолвил Учитель. – Я устал и иду спать.
Но под утро, когда Эрн уходил, все-таки вышел проститься. И повторил:
– Небо любят свободные.
Помолчал и добавил:
– Говорят, где-то там, очень высоко, живут боги. Если это и вправду так, Эрн, то… боги должны любить свободных.
7
Глядясь в маленькое зеркало, Идма с удовольствием укладывала свои густые каштановые волосы в высокую прическу – почти такую же, как у господ. Конечно же, это дерзость – пытаться подражать господам. Но Эрну точно понравится!
В повозку, нагруженную сундуками и тюками, Идма садилась очень аккуратно, чтобы не помять или, того хуже, не запачкать замечательное новое платье. Мар, камердинер господина, посмеиваясь, помог ей устроиться поудобнее.
– Кто же в дорогу лучшее-то одевает? Ну, ты девчонка молодая, тебе наряжаться – самое занятие.
– Дядечка, правда, красивое?
– Красивое, красивое… Ну, господа в путь тронулись, и нам мешкать нельзя.
Сидя на мягких тюках, Идма с удовольствием глядела по сторонам. Но только поначалу. Вдруг подумалось: вот приедут они домой, нужно будет распаковывать все это богатство, да и вообще лишний раз из дому не уйдешь – госпожа может хватиться, позвать. А когда госпожа на прогулке, ее сопровождает Эрн… Да если бы он даже и оставался, ему все равно запрещено входить в дом!..
– Дядечка!.. Дядечка, а как бы мне с Эрном свидеться… ну, половчей?
Мар недовольно вскинул голову: вот, только задремал, а тут – девчонка с ее глупыми мыслями девчачьими.
– Приедем и свидишься. Попросишь у госпожи разрешения, как же еще?
– Дядечка, миленький, а далеко до дома?
– К вечеру будем. Прекрати болтать, поспать не даешь.
Ох, какими же мучительными были для Идмы последние несколько часов пути!
И вот повозка, поотстав, как полагается, от господского экипажа, въезжает во двор. Эрн… да вот он, Эрн, среди слуг. Идме кажется – он посмотрит на нее, непременно посмотрит, и… Но из экипажа выходит госпожа, слуги преклоняют колени. Идме хочется дождаться, пока госпожа войдет в дом, – может, удастся перекинуться парой слов с Эрном. Но госпожа зовет:
– Идма!
Идме ничего не остается, как последовать за госпожой в дом.
Только вечером, когда господа сели ужинать, Идма улучила минутку, чтобы проведать Эрна.
Эрн задавал корм коню госпожи. Пришлось подождать. Недолго, но все же… все же она ушла без разрешения. Идма почувствовала обиду – не на Эрна, нет, он делал то, что должен был делать, а… неужели на госпожу? Идма похолодела от этой жуткой мысли. Правильно тогда сказал Эрн: даже думать нельзя! Нельзя – и не нужно!
Подошел Эрн.
– Прости, что заставил ждать.
– Да чего уж там… – смутилась Идма. Эрн говорил так, как говорят господа: господин Эрмант постоянно извиняется перед госпожой Виритой, хотя, вроде, и не за что извиняться, просто у господ это считается признаком хорошего воспитания. Вроде бы и приятно, что Эрн говорит с ней по-особенному, но… лучше бы они поговорили, как говорят между собою слуги, тогда ей проще было бы…
– Хочешь, пойдем к реке? – вдруг спросил Эрн.
Еще бы!
Но…
– Мне надо попросить позволения у госпожи.
– Да, – Эрн вздохнул. – Да, конечно.
Идма не думала, что госпожа откажет, но… вечно эти проклятые «но»! В ответ на просьбу служанки Вирита недовольно поморщилась:
– Сегодня никуда не ходи. Подошьешь мне платье, я хочу надеть его завтра. А завтра – завтра пожалуйста, хоть с утра… Нет, с утра мне понадобится Эрн… – задумчиво проговорила она, вновь погружаясь в привезенный из столицы роман. Как замечательно, что она не ошиблась, попросив Эрманта помочь ей в подборе книг для пополнения библиотеки. Эрмант купил именно то, что нужно, – наверное, потому, что у него прекрасный литературный вкус, сонет, посвященный ей, Вирите, просто великолепен. «А может быть, потому… – ласково шепнул внутренний голос, – …что он влюблен…»
А она? Она ведь могла бы сделать прекрасный сюрприз – сочинить стихотворный ответ… а еще лучше – положить стихи на музыку, и…
С этими приятными мыслями Вирита уснула. И проснулась в отличном расположении духа, проснулась непривычно поздно, но Идму не позвала. Сидя в кровати, принялась записывать на полях книги строчки, которые появлялись будто бы сами собой… и пелись, да-да, пелись!..