На следующее утро Чжи Ен вышла из спальни, потирая виски. Она не помнила, что произошло накануне вечером. С одной стороны, Дай Хунь с облегчением решил, что она просто выпила лишнего, но с другой – это нехороший признак. К тому же Дай Хунь не мог поверить в то, что она напилась до умопомрачения – она выпила всего одну банку пива.
Но после этого вечера начали происходить странные вещи. Чжи Ен начала посылать письма, испещренные смайликами, чего никогда не делала раньше. Она начала готовить блюда вроде костного бульона или джап-чой, которые не любила и никогда раньше не готовила. Дай Хуню казалось, что он не узнает свою жену. А они прожили вместе три года, и два года до свадьбы встречались. За эти годы они пережили вместе много разного и очень бережно относились друг к другу. А теперь его жена, которая даже успела родить ему прелестную дочку, похожую на них обоих, по временам казалась вовсе не похожей на его жену.
Все эти неприятности достигли критической стадии в доме родителей Дай Хуня во время праздника Чхусок. Дай Хунь взял в пятницу отгул, и они всей семьей в семь утра на машине выехали в Пусан. Они приехали уже после пяти вечера, и Дай Хунь, уставший от долгой дороги, заснул после обеда с родителями. До рождения дочки они, путешествуя куда-то далеко, подменяли друг друга за рулем. Но теперь всегда водил он. Малышке не нравилось сидеть в автомобильном креслице, она постоянно плакала и визжала в нем, а у Чжи Ен лучше получалось ее успокаивать, отвлекая игрушками и угощением. Пока муж спал, Чжи Ен помыла посуду, выпила чашку кофе и вместе со свекровью отправилась за покупками для праздничного стола. Вечером женщины вместе сварили бульон, замариновали свиные ребрышки, сварили овощи, часть из которых заправили специями, а часть заморозили, вымыли и почистили морепродукты, нарезали овощи для фритюра, накрыли ужин, поели и убрали со стола.
Весь следующий день с утра до ночи Чжи Ен со свекровью жарили и тушили овощи и рыбу, готовили фритюр, запекали ребра, лепили и варили на пару сонпхен и периодически накрывали стол для очередного угощения. Остальные члены семьи Дай Хуня разговаривали, смеялись и угощались только что приготовленной праздничной пищей. Бабушка с дедушкой были в восторге от Джи Вон, не могли от нее оторваться, и ее детские гримаски вызывали у них приступы умиления.
На следующий день был Чхусок. Поскольку за соблюдение всех родовых традиций отвечал кузен из Сеула, семья Дай Хуня была в этот день относительно свободна. Все долго спали и ели то, что было приготовлено накануне. После того как посуда была вымыта и убрана, приехала сестра Дай Хуня, Джан Су Хунь, с семьей. Она была на два года моложе Дай Хуня и на год старше Чжи Ен и жила в Пусане с мужем и двумя сыновьями. Родня ее мужа жила здесь же. Поскольку их семья как раз отвечала за соблюдение родовых традиций, Су Хунь сильно устала в эти праздники. Она должна была готовить ритуальную пищу и выполнять обязанности хозяйки, принимая бесчисленных гостей. Едва ступив на порог родительского дома, Су Хунь, утомленная, рухнула на диван. Чжи Ен и ее свекровь сделали суп таро на мясном бульоне, сварили рис, пожарили рыбу, заправили овощи для салата и накрыли к обеду стол.
Когда со стола убрали, Су Хунь достала принесенные с собой для Джи Вон разноцветные платья, юбочки, заколочки и носочки с кружевами. Она с удовольствием наряжала Джи Вон, надевала ей носочки и закалывала заколочки, приговаривая: «Ах, если бы у меня была дочка» и «Девочки лучше всего». Чжи Ен в это время нарезала яблоки и груши, которые уже никто не ел, все были абсолютно сыты. Когда она принесла сонпхен, только Су Хунь взяла один попробовать.
– Мама, ты что, сама делала сонпхен?
– Ну конечно.
– Мама, ну я же просила тебя не готовить. Вообще-то я должна была раньше сказать, но и бульон не надо было варить. Можно же купить в магазине. Зачем мучиться и готовить столько еды? Мы же даже не исполняем родовые традиции. А так у вас с Чжи Ен получилась куча работы.
На лице матери отразилось неодобрение.
– Что такого трудного в приготовлении еды для своей семьи? Близкие проводят время вместе, готовят и едят. Разве не в этом сам смысл праздника?
Она повернулась к Чжи Ен и спросила:
– Чжи Ен, скажи, разве у тебя было много работы?
Щеки Чжи Ен покраснели, выражение лица смягчилось, а глаза потеплели. Дай Хунь встревожился, но прежде чем он успел что-то сказать или вывести жену из комнаты, Чжи Ен заговорила:
– Да, госпожа Джан. Моя маленькая Чжи Ен после каждого такого праздника не может подняться с постели.
Все затаили дыхание. Вся семья замерла на месте, словно бы сидела на гигантском ледяном поле. Когда Су Хунь смогла перевести дыхание, из ее рта вырвался клубок ледяного воздуха:
– Н-не надо ли сменить Джи Вон подгузник?
Дай Хунь поспешно попытался взять жену за руку, но она отбросила его ладонь.
– Джан сеоба-ан! Ты тоже виноват! Ты все праздники проводишь в своем Пусане, а к нам забегаешь только быстро перекусить. Хотя бы в этом году зайди пораньше, – сказала она, подмигивая правым глазом.
В этот момент шестилетний сын Су Хунь упал с дивана, где играл со своим младшим братом. Он заплакал от боли, но никто даже не обратил на это внимания. Поглядев на взрослых, сидящих в оцепенении, он немедленно перестал плакать.
– Что за ерунда? – загремел отец Дай Хуня. – Как ты разговариваешь со старшими? Дай Хунь, Су Хунь и вся семья собираются вместе всего несколько раз в году. Неужели так уж трудно провести немного времени с семьей?
– Папа, она говорит о другом, – попытался объяснить Дай Хунь, но он тоже не знал, с чего начать.
– Госпожа Джан, при всем уважении, я должна высказаться, – холодно продолжила Чжи Ен, оттолкнув Дай Хуня. – Как вам известно, праздники – это время, когда семья собирается вместе. Но это не только ваш праздник. Наша семья тоже хочет отпраздновать. Все так заняты, и моим детям тоже трудно собраться вместе в будние дни. Вы должны отпускать нашу дочь домой хотя бы тогда, когда к вам приходит ваша.
В конце концов Дай Хуню пришлось зажать Чжи Ен рот рукой и вытащить ее из комнаты.
– Папа, она нездорова. Мама, папа, Су Хунь, поверьте мне. Она в последнее время болеет. Я все потом объясню.
Дай Хунь так быстро затолкал жену и дочь в машину, что они даже не успели одеться. Оказавшись в машине, Дай Хунь в ошеломлении прижался головой к рулю. А Чжи Ен в это время напевала дочке, как будто ничего не произошло. Родители Дай Хуня даже не вышли попрощаться с ними. Вместо этого Су Хунь вынесла вещи брата и поставила их в багажник.
– Чжи Ен права, – сказала Су Хунь. – Мы были невнимательны. Не ругайся и не спорь с ней из-за этого. Не сердись на нее. Просто скажи, что ты благодарен и что тебе очень жаль. Ясно?
– Я поехал. Поговори обо мне с отцом.
Дай Хунь не был сердит – он был потрясен, расстроен и напуган.
Дай Хунь сам сходил к психиатру, чтобы обсудить с ним симптомы жены и варианты ее лечения. Жене, которая, казалось, не замечала своего состояния, он сказал, что доктор назначил ей терапевтические сеансы, потому что она плохо спит и выглядит напряженной. Чжи Ен поблагодарила, сказав, что в самом деле ощущает тоску и нервное напряжение, так что, наверное, у нее и правда послеродовая депрессия.
Детство (1982–1994)
Ким Чжи Ен родилась 1 апреля 1982 года в сеульском роддоме. Рост 50 сантиметров, вес 2,9 килограмма. Ее отец был государственным служащим, а мать – домохозяйкой. У Чжи Ен была сестра на два года старше, а еще через пять лет родился брат. Семья из шести человек – бабушка со стороны отца, родители и трое детей, – жила в доме на 10 пейонгов с двумя спальнями, кухней, которая также служила гостиной, и одной ванной.
Самое раннее воспоминание Чжи Ен – как она ест молочную смесь, которой кормили ее брата. Она была на пять лет старше, так что ей в этот момент было лет шесть или семь. Сухое молоко почему-то казалось ей очень вкусным и сладким. Когда мать смешивала порошок с водой, Чжи Ен садилась рядом и подбирала с пола рассыпавшиеся крошки смеси пальчиком, смоченным слюной. Время от времени мама разрешала ей раскрыть рот и медленно высыпала туда полную ложку сладкого, вкусного порошка. Смесь таяла во рту, превращаясь в липкие карамельные хлопья, которые постепенно растворялись, оставляя за собой странное послевкусие на кончике языка.
Ко Сун Бун, бабушка Чжи Ен, терпеть не могла, когда та ела молочную смесь брата. Если она заставала ее за этим, то шлепала по спине до тех пор, пока смесь не выходила у нее изо рта и носа. Старшая сестра Чжи Ен, Ким Юн Йонг, вообще не прикасалась к детской смеси с тех пор, как бабушка побила ее за это.
– Ты что, не любишь детскую смесь?
– Люблю.
– Тогда почему ты ее не ешь?
– Она жадина.
– Это как?
– Она ее жадничает. Я никогда не буду ее есть. Никогда.
Чжи Ен не знала, что значит «жадничать», но понимала, что чувствует сестра. Бабушка ругалась не потому, что Чжи Ен была слишком большой, чтобы есть смесь, и не потому, что смеси не хватало для брата. Это было нечто совершенно другое. Это нечто выражалось в тоне бабушкиного голоса, в выражении лица, в наклоне головы, поднятых плечах и тяжелом дыхании, но это было трудно сформулировать. Лучший способ описать чувства бабушки: «Как ты смеешь брать что-то, что принадлежит моему драгоценному внуку». Брата холили и лелеяли, все его вещи были лучшими из лучших, и к ним не мог прикасаться абы кто. Чжи Ен чувствовала, что она была чуть меньше, чем «абы кто», и Юн Йонг, должно быть, чувствовала то же самое.
Во время еды горячий свежесваренный рис подавали, естественно, сперва отцу, затем брату, затем бабушке. Было также естественно, что самые красивые и вкусные кусочки тофу, пельмени и обжаренные тефтели предназначались брату, а Чжи Ен и Юн Йонг получали те, что развалились во время готовки. У брата, конечно же, были парные палочки для еды, носки и длинные штанишки, а его старшие сестры обходились непарными палочками. Если в