я Лене демонстрирую, она смеется, говорит «дурак») прожег звукооператоршу — девчоночку на пульте (кстати, у нее французский типаж, т.е. каре и ножки ножницами) — и показал вот так (жест дояра, акценты мужских пальцев) — на кнопки, дева орлеанская, дави! И в чем plot device? (Лена слегка раздражена, понимаю, дети). А в том, что дояра интерпретировала иначе, зарделась свекловично и стуканула кой-куда, если спустя месяц, созваниваясь с Тебенько (помнишь Тебенько? похожа на богиню-мать палеолита) насчет японской графики, встретил минуту морального молчания, а после — «наш преимущественно женский коллектив ожидал от вас, тем более от вас, совсем другого» — «А ты?» — Не спеши. Тебенько прибавила, что звукооператорши папаша (имя-фамилия — ну как plot device? — ты его читала или только Терруанэ? и лицо зловредное) намерен поговорить со мною по-мужски. «А ты?» — «Жду секундантов и электриков». Зато дочурка расцвела, теперь селебрити, раньше чуралась дояра, теперь сама надаивает статьи о розовой, о голубой любви, почти по Пикассо, а может, по Терруанэ? Когда ты подшофе, ты пошляк (Лена), как и все, увы-увы, особи мужской породы, увы. Особи? нет, особи не из ее репертуара, здесь сценарий утрирован, хотя схожие фразы говорила въяве, а не только в сновидческих свиданиях, правда, в смягченном, с ее точки зрения, варианте — «У тебя как-то странно получается: у Никогосяна ты был откровенно пьян и даже очень смешно поглядывал на его фруктозную жену, но был милый, а у нас после первой рюмки лепишь гадости». (Каженный раз? О-ля-ля, статистика фальшива.) «Зачем ты столько пил у Любарских? Чтобы цитировать его внучкам статьи деда о марксизме-ленинизме? К нему, между прочим, неотложку вызвали». (Будь разборчивей в знакомствах, а неотложку требуют регулярно, может, из-за симпатичной неотложечки?) «Зачем при Шницеле сказал, что обожаешь шницели? Все гоготали, только он не понял». (Пусть чаще глядит в зеркало.) «А к Гомбергу ты уже завалился вдрабадан и начал лекцию, что маленькие люди — не маленькие графоманы. Разве не жестокость? Он накануне получил сигнальный экземпляр своей монографии». (Все знают, Гомберг — мыльный пузырек, к тому же он веселился громче всех, мы даже пили брудершафт.) «А эта твоя шуточка? Ты ведь был под мухой, скажи, что был, когда выдал, что следующего Нобеля вручат Джорджу Терруанэ, а если не вручат, то ты попросишь ввести войска в Стокгольм. Чем тебе Стокгольм-то не угодил?» Вот благодарность за добрые намерения. Вообще с Терруанэ у нее пунктик. Дико обиделась, что я де объяснил успех Терруанэ среди европеек (разве я так изъясняюсь?) финальной сценой оргазма — «ааааааааааааа!» на страницу и лишь «бо-жес-тве-нно» в конце. Может, и сболтнул. Не помню. Чтó, мне теперь ее расспрашивать: оргазм был или оргазм не был?
7.
Я умею молчать в компании. Все дивятся, не исключая Лену, привыкли: их покорный слуга — говорливая картотека гуманиора, хотя сентенция «искусство — единственное, ради чего стоит жить на этом глупом свете» — не так чтоб активно радует. Срываются на дружеский галдеж: во-первых, самореклама, во-вторых, «общее место», а «глупый свет» — «общее место» вдвойне, пусть. Забавы зверушек, войны вирусов, болезни века (от чесотки к чахотке, от рожи к раку), кюритерапию, непрочитанного Циалковского, тантрический секс, Долли и прочих копытных, ластоногих, членистоногих etc, женскую долю — от Уолл-стрит до экваториальных лесов, евгенику, дервишей, мистов, весталок, борьбу за грудное вскармливание, соответственно, социальную роль кормилиц, контрацепцию (в кадре древнеегипетский противозачаточник из ласковой кожицы младого аллигатора), кулинарные пристрастия тиранов (Чингисхан, Наполеон, Сталин, Мао, талия Ленина по последним данным), первый светофор, первый ватерклозет, Золотую Антилопу и Золотого Осла, цветок на Суматре, который пахнет тухлым мясом, — счастье мух, счастье натуралистов, — цветок в Андах, который цветет раз в сто пятьдесят лет, — счастье перезрелых телезрительниц, — «приборчик» с Беллуччи и «когда Солнце погаснет» (уф) оставляю Митьке Пташинскому. Я кручу свои фильмы (сны наяву? мелодрамы с комедийной приправой?), интеллигентно глотая кавиар и обкатывая десны, т.е. пародонтоз, целительным брютом. Меня не потревожит ее удивление с вечерним светом в немецкой оправе. Не попадалось: когда у женщин зарождается желание, они взглядывают призадумчиво? (Пташинский вычитал это у Шопенгауэра, думаю, блажит — старика со злой челюстью — см. фото — бабы бесили; но сам Пташинский провел смелую параллель: женщина не сползает с партнера, которого любит, а взглядом не сползает с того, которого будет любить). Да, ее взгляд медлит на моем моральном лице, подмороженном не хуже, чем брют (но от меня, в отличие от брюта, голова не болит, или я заблуждаюсь?) Вообще-то нелегко утерпеть, чтобы при всех, протягивая бокал чокнуться с Ленкой, не поставить в известность — прежде, подруга, надо, чтобы муж где-нибудь задержался (самоубийственное заявление, учитывая, какой за последние годы Кудрявцев набрал не только финансовый, но и мышечный вес). И не забудьте, что женщина (во всяком случае, женщина с репутацией — ну вот как Ленка, четырехдетная мать) даже от флирта требует глубоких, да, глубоководных чувств.
Помню, Пташинский зазвал всех в Малаховку — «Москвич без дачи — все равно что красавица без любовника, инвалид без катетера, еврей без таланта». При встрече (раз), с первым тостом (два), под шашлыки (три), наконец (четыре) когда Машка Раппопорт оборвала гамак («Девушка, вы угробили дедушкино наследство!») — вот сколько суммарным счетом, по меньшей мере, возглашалась формула, а я, когда пью, предпочитаю не только синематограф наедине с собой, но и словесную гимнастику: «Не лу… (благодарю Раппопортиху, слизывая с ее ладони здешнюю землянику — ремонтантная, плодоносит до осени, Мичурин вывел, потому не расстреляли) …учше ли, Митя, так: москвич без дачи — все равно, что красавица без катетера, инвалид без еврея, талант без любовника?» — «Последнее — ты о себе!» (кричал Пташинский, приобнимая какую-то щупленькую с арифметическими глазами, никто после не видел). «Между прочим, этот афоризм я, в качестве специалиста по человеческим, скажем так, душам, — Машка, несмотря на телесный объем, подвержена алкоголю, — классифицирую в качестве рентгена глубинных страхов: красавица без любовника? инвалид без катетера? еврей без таланта? Только мочатся под себя». (Раппопорт могла бы впоследствии истребовать у Пташинского авторских отчислений — фильм о Фредерике Фолее, американском урологе, изобретателе двухходового катетера, смотрели отнюдь не одни жертвы мочевыделительной системы — умеет Пташинский состряпать конфетку.)
Сентябрь 1991-го, тогда — «пузырливый» (подскажет Пташинский), теперь памятный только тем дачным вечером, 86-ю соснами, есть двухсотлетние (еще дед Пташинского пересчитал на своей землице с гектар, дед-геолог, дед-лозоходец, указавший в недрах земли будущие вагоны валюты — Пташинский сделал о нем киноповествование «Леший», думаю, это лучшее — там звучит вердикт Самого: «А этава крата не трогать, пюсть роит для нарёда, нарёд гаварит иму спасиба»), да, соснами, жженым листом, беготней в аптечный пункт (предупреждать надо, если жареное мясо запрещено, диетической пищи все равно нет, дружок), после, когда недужливый оклемался (Славик, конечно, у него сто болезней), вялое недовольство Вернье (повез табунок любознательных дамочек в Выборг), первой сыростью, воздухом, который остановился, и его как будто видно, закатом — «Почему нас волнует закат?» (с арифметическими глазами; я всегда фиксирую претенциозность, как скрученная газета — мух) — «Апельсиновый! — Танька-мышь, — Посмотрите: кора, кроны, и (благоговейно-завистливое женское озарение) даже у Лены волосы (кинулась трогать!) апельсиновые! Французская краска? Нет, это солнце тебя целует!» — «А я бы сказал: огненная медь» (Пташинский никогда не отдаст первую скрипку). Закономерным образом, учитывая, что набрались, особенно Танька, разговор перешел на кому где приткнуться — там два дивана, тут полтора, еще велосипедный сарай — ночи покамест теплые (Арифметическая снисходительно поглядывала на тех, кто без пары, — неприятная процедура, но у меня, например, есть испытанная защита — я, компатриоты, не с вами, не здесь, я на закрытом киносеансе) — или такси? последняя электричка? К Кудрявцеву в машину не напрашивались: он еще на той эмбриональной стадии благосостояния, когда объятия не распростерты до всемирной отзывчивости. Открылось, сами понимаете, второе дыхание («Двести второе!» — ревел Пташинский, его Арифметическая глядела злобно — «Это тебе не шашлык, — вышепнула Машка, — трудней перетерпеть» — глупо, но я завидовал, вообще, каким бы ни слыл снобом, завидую идиотической простоте; может, упоить Пташинского и выкрасть Арифметическую вместе с велосипедом?) Кудрявцев хвастал и приказывал хлебать коллекционный токай — не из винограда, а «изюмнительного» изюма: «Мадьяры мурыжили сделку (подливает Елене с грацией кулака); за — меня!» Своеобразней тоста не встретите, долго среди наших гуляло — «за меня». Выяснилось, небеспричинно: Ленка ждет второго младенца (четвертый месяц, платье свободное, даже вглядчивые дамы прошляпили, правда, Танька тут же заявила, что все знала уже четыре месяца назад — природное чутье, нам не понять — опасная тема для девственницы, пусть в ту пору пока не пожизненной девственницы). Славик (снадобье справилось с шашлыком) расспрашивал, а существует ли «технология» по определению пола? а в просвещенных Европах?.. Его засмеяли, Раппопорт защитила. Будет девчонка! — Кудрявцев не сомневался (и оказался прав). Робко, но все резвей, разузнавали про имя. Я предложил Елизавету (в честь «веселой Елисавет», которая пивала токай с утра пораньше, а там — балы, пятнадцать тысяч платьев, успевая сносно править отечеством и придумать университет, многим из нас родной, — благоволите доплеснуть). Сочли — чересчур экзотичным. Разве что дочь Ахмадулиной? (С ней вась-вась Раппопорт). Не надо бояться редких имен, есть женский вариант —