— А хоть бы и так, — кивнул я. — Ты думаешь, что беззащитного пацана в подворотне взял? А я, между прочим, режиссёр с «Ленфильма».
— Да мне начхать! — «летёха» от крайнего возмущения ударил кулаком по столу. — Если ты — режиссёр, то тебе закон не писан, так что ли?
На этих словах дверь кафе отварилась и, вбежав в помещение, перепуганный дядя Йося Шурухт громким визгливым голосом прокричал:
— Мы готовы заплатить штраф! Не надо… кхе, ругаться. Давайте жить мирно.
— Никакого штрафа мы платить не будем, — прошипел я, тоже стукнув кулаком по столу. — Мы сейчас позвоним в дежурную часть председателя КГБ товарища Семичастного и узнаем, что это за методы такие, когда ловят не преступника, зачинщика хулиганской драки, а тех, кто никуда не убегал и не прятался от органов правопорядка? Почему хватают тех, кто защищал свою честь и достоинство? Работаем по принципу — кто не спрятался, я не виноват, так что ли?
При упоминании КГБ и лично товарища Семичастного сотрудник милиции резко вспотел. К тому же я вытащил на всеобщее обозрение его визитную карточку. После чего прыть и молодецкий задор, с которыми он «шил дело», тут же куда-то испарились. «Летёха» медленно взял со стола стакан воды и большими глотками принялся его жадно пить. И буквально в тот же момент в кафе вошёл директор ДК Александр Павлович Ландау, на пиджаке которого красовалось несколько боевых наград, за которыми он, скорее всего, и отлучался домой. А следом за ним появилась миловидная 30-летняя черноволосая женщина в строгом деловом костюме, судя по всему, заместитель директора.
— Собственно говоря, что здесь происходит? — отважно бросился на мою защиту Александр Ландау.
— Ничего, — выдавил улыбку на своём лице старший лейтенант, — провели с гражданином профилактическую беседу. И советую в следующий раз думать, прежде чем бить ногами человека по лицу, — сказал он мне, скомкав свой «липовый протокол задержания».
«Да, где он там лица-то разглядел? — пробурчал я про себя, когда „летёха“, коротко козырнув директору ДК, покинул кафе. — Там же были обычные обезьяньи хари. И я даже не сомневаюсь, что этим уродам, которые вымогают деньги, воруют в магазинах, цепляются к девчонкам и избивают одиноких подвыпивших работяг, вытрясая из них заводской аванс, впервые дали достойный отпор. В своё время Майк Науменко очень точно напишет именно о них: „Кто хлещет в жару портвейн, кто не греет пиво зимой, / Кто плюется как верблюд, кто смеется как козодой? / Кто мочится в наших парадных, кто блюёт в вагонах метро, / Кто всегда готов подбить нам глаз и всадить вам в бок перо? / Это — гопники! / Они мешают мне жить“. Кстати, они мешают жить всем нормальным людям, когда орут и матерятся под окнами. И перевоспитывается эта гопота только жёстким и прямым ударом в нос».
— Теперь можно и по домам, — облегчённо выдохнул Ландау.
— Отличная идея, — кивнул я. — Только мне на Петроградскую сторону теперь раньше трёх часов ночи не попасть. Парни где? — спросил я у дяди Йоси, имея в виду музыкантов.
— Автобус их уже по домам развёз, — проворчал мой родственник, тоже посмотрев на наручные часы. — Ну, что в ресторан или ко мне?
— Нет уж, с тётей Симой мне встречаться как-то совсем не хочется, — усмехнулся я, вспомнив, как она прибегала на киностудию и за гулянки своего непутёвого супруга отчитывали почему-то меня.
— Если хотите, то можете посидеть здесь, в кафе, — вдруг предложила черноволосая заместительница директора ДК. — Мне всё равно ещё отчёты писать. Составлю вам компанию.
— Замечательная идея, — обрадовался дядя Йося. — А то мне в ресторан нельзя, ха-ха. Опять утром будет скандал. Кстати, по поводу завтрашнего дня, точнее уже сегодняшнего, — пробурчал он, вынув из внутреннего кармана блокнот. — С 13 до 15 ноль-ноль первое выступление в кинотеатре «Ленинград». С 16 до 18 — второе. Далее с 19 до 21 — там же танцевальный вечер.
— А с 21.30 танцевальный вечер здесь, — добавил Александр Ландау.
— А ещё говорят, что понедельник — день тяжёлый, — хохотнул я. — Да я после такого воскресенья, всю первую половину понедельника буду отсыпаться.
— Почему не весь понедельник? — хитро усмехнулась черноволосая заместительница директора ДК.
— Во вторник у меня съёмка, поэтому в понедельник требуется провести определённую подготовительную работу, — печально улыбнулся я, вспомнив, что кроме строительства декораций нужно написать ещё и сам сценарий.
— Когда я был молодым, то тоже мог всю ночь гулять и кутить, а на следующий день спокойно работать или учиться, — задорно затараторил Ландау, забежав за барную стойку. — Тут есть бутерброды. Есть кофе. Маргарита Владимировна, угощайте нашего гостя. А мы с Иосифом Федоровичем, пожалуй, пойдём. У нас уже возраст не тот.
— Правильно, печень уже не та, — кивнул головой дядя Йося.
Примерно во втором часу ночи, когда мне надоело сидеть в кафе, пить кофе и смотреть на то, как Маргарита Владимировна заполняет какие-то бесконечные ведомости, я решил прогуляться по дворцу культуры. Нужно сразу оговориться, что ДК «Пищевиков» по планировке значительно отличался от подобных заведений. Скорее всего, под данный очаг культуры был отдан дом какого-нибудь купца или домовладельца, поэтому сверху он напоминал букву пэ. И если в левом крыле размещались: кафе «Восток», спортзал и зал для всевозможных лекций, то в правое крыло поместили библиотеку и кабинеты детских секций и кружков. Ну а центр всего сооружения был отдан под актовый зал. Кстати, акустика в зале была превосходная, так как мастера прошлого строили с большим знанием своего дела.
— О! — крикнул я в пустой зал, выйдя на центр сцены. — Ого! Ого, — тихо повторил я, подойдя к самому краю, с которого слетел один из гопников, потому что с такой верхотуры можно и шею было сломать.
«Зря в драку полез, — снова подумалось мне. — А если бы этот „дятел“ головой в пол воткнулся? Тут мне даже товарищ Семичастный не помог. И никто бы не посмотрел, что я перспективный начинающий режиссёр и автор известных в Союзе песен. Посадили бы как миленького, как футболиста Эдуарда Стрельцова, без шума и пыли».
С такими невесёлыми мыслями я вышел из актового зала. И вдруг в фойе, которое подсвечивалось всего одной лампой из коридора, мне послышался какой-то подозрительный скрежет. Словно кто-то пытается с улицы выдавить форточку. И первым делом я хотел было кинуться будить сторожа, однако в мою голову пришла идея поинтереснее. Поэтому я на цыпочках короткими пружинящими шагами прокрался к окну и буквально вжался в стену.
А со стороны улицы кроме скрежета послышалось и тихое перешёптывание. О чем говорили злоумышленники, разобрать было невозможно, но пришли они явно не для того, чтобы подкинуть букет цветов хорошенькой заместительнице директора. Эти «гоблины» лезли сюда, дабы погадить и покуражиться. И возможно это была та самая братва, с которой я сцепился на концерте. Наконец, спустя десять секунд внешняя и внутренняя форточки были аккуратно открыты и я, прижавшись к стене, увидел, как внутрь помещения вползает силуэт чьей-то лысой головы.
«Необычайная тяга к прекрасному, — усмехнулся я про себя, — лезут в очаг культуры ночью, не дожидаясь официального открытия кружка „умелых ручек“ или секции „бальных танцев“. Не терпится поплясать? Тогда держите цыганочку с выходом».
— Давай, клещ, открывай окно, — донёсся чей-то шёпот с улицы и в тот же момент я, сложив руки рупором, утробным голосом негромко, но протяжно завыл:
— Ууууоооо! Аааоооуууу!
— Сука! — заверещала лысая башка. — Вытаскивайте меня назад! Привидение, бл… буду! Тащите быстрее! Привидение! Я его вижу! Тащите!
— Уууээээ! — ещё раз провыл я, вспомнив мультфильм про Карлсона, который живёт на крыше.
Затем башка из форточки резко исчезла, и кто-то громко заорал, грохнувшись на асфальт. Далее я, осторожно выглянув в окно, и увидел несколько человеческих фигур, которые улепётывали мимо памятника Ленину, словно на сдаче норм ГТО.
— Что случилось⁈ — выскочив из кафе, выкрикнула Маргарита Владимировна.
— Да, так, — захохотал я, — уличные хулиганы столкнулись с необъяснимым паранормальным явлением, и чуть-чуть не наделали в штаны. Ха-ха. Вам надо бы решётки повесить на окна первого этажа. Какая ни есть, это всё же защита от мелкой швали.
— Хуу, как я перепугалась, — схватилась за сердце женщина. — Так это вы выли?
— Каюсь, роль озорного приведения сыграл ваш покорный слуга, — кивнул я головой. — Пусть в следующий раз не лезут. Может ещё по кофейку?
— Давайте, — выдохнула она.
«А Маргарита Владимировна так в целом ничего, — подумал я, искоса поглядывая на помощницу директора ДК, когда та разливала по кружкам свежезаваренный ароматный кофейный напиток. — Маленький аккуратный вздёрнутый носик, раскосые глаза и хорошая спортивная фигура. Интересная женщина. И возможно, что умная».
— Вы знаете, а мне в целом понравился ваш концерт, — мило улыбнулась она. — Мне даже показалось, что некоторые люди впали в какой-то танцевальный транс. Конечно, не все песни у вас хороши, но кое-что очень цепляет: «Не стальная игла, а грусть / Мне пробила сегодня грудь».
— Понимаю, — кивнул я, сделав маленький глоток горячего кофе. — У вас ведь, судя по фотографиям из фойе, здесь базируется клуб бардовской песни?
— «Восток», — поддакнула она.
— Пусть будет «Восток», — усмехнулся я, так как Ленинград, если не считать Прибалтику, был самым настоящим западноевропейским городом. — Вы судите наше творчество по меркам бардовской песни, где текст является первоосновой. А мы — эстрада, и у нас музыка первична, которую перегружать серьёзными словами нельзя. Иначе не получится танцевального транса.
— А как же «Игла», или «Есть только миг», или «Для меня нет тебя прекрасней»?
— У медленных лирических композиций свои законы, — пробурчал я, посмотрев на часы, которые показали без двадцати два.
— Вас дома кто-то ждёт? — спросила Маргарита Владимировна. — Подруга? Жена?