— Феллини, я в этом сниматься не буду! — вывел меня из задумчивости Леонид Фёдорович Быков, которого по моей просьбе костюмеры переодели под Эмметта Брауна. — Зачем мне белая пакля на голове? Зачем мне очки для плавания?
— Да, херня получилась, — согласился я. — Паклю долой, очки для бассейна долой. Клеем усы и бородку как у Эрнеста Хемингуэя и надеваем большие профессорские очки на нос. К белому халату претензии есть?
— Нет, — прошипел Быков. — Зря я согласился в этом сниматься, — тихо буркнул он.
— Я всё слышу, — погрозил я пальцем. — Я, между прочим, сегодня играю в футбол за твою команду. Есть желание опозориться перед десятками тысяч болельщиков? Нет? Тогда пожалуйте на грим, Леонид Фёдорович. И под халат наденьте рубашку поярче. Халат у нас застёгиваться не будет.
— Ну, ты, Феллини, и жук, — проворчал всеми любимый «Максим Перепелица», отправляясь на грим.
Первый кадр научно-развлекательного киножурнала мы сняли около двух часов дня. До этого времени Леонид Быков устроил мне ещё две выволочки, так как ему сначала не нравилась отдельно борода, затем отдельно усы, а потом усы и борода вместе. И лишь вмешательство моей Нонны, которая сказала Леониду Фёдоровичу, что с такой хемингуэевской бородкой он выглядит очень солидно и серьёзно, избавила меня от одной головной боли. Кстати, сама Нонна Новосядлова выглядела как девушка, работающая в офисе серьёзной деловой компании: тёмно-серый приталенный жакет, галстук, белая рубашка и большие круглые очки. Сава Крамаров напротив походил на какого-то хипстера: яркий пиджак, яркий галстук, а ещё белую рубашку дополняла кричащая жёлтая жилетка.
— Стиляга, — проворчал Леонид Быков, увидев Крамарова.
— Не стиляга, а актёр комедийного жанра, — буркнул тот в ответ.
Второй же головной моей болью неожиданно стали часы с кукушкой. Когда актёры разместились за длинным столом с реквизитом, профессор Леонид Фёдорович в центре, студентка Нонна справа от него и студент Сава слева, то часы в кадре упрямо стали «садиться» кому-нибудь на голову. Только с четвёртого раза этот важный предмет студийного интерьера удалось повесить так, чтобы он и в картинке смотрелся и на актёров не налезал. И подвесили мы эту «непослушную кукушку» между профессором и студентом-стилягой.
«Словно телепередача из нулевых, вот так и будем снимать», — пробурчал я про себя, дав команду: «камера, мотор, поехали!».
— О сколько нам открытий чудных / Готовят просвещенья дух / И опыт, сын ошибок трудных, / И Гений, парадоксов друг… — с большим пафосом прочитал Леонид Быков, при этом успев толкнуть один шарик в маятнике Ньютона, а камера тем временем медленно на рельсах откатилась назад и зритель увидел всю сцену целиком.
— Фу, фу, — стал дуть в телефонную трубку Сава Крамаров. — Не работает что-то.
— Не трогайте реквизит, студент Лейкин, — усмехнулся профессор Быков.
— Да я так, домой хотел позвонить, — пробурчал студент-стиляга и положил трубку на рычаг «допотопного» телефонного аппарата.
— Профессор скажите, а о чём пойдёт наша сегодняшняя беседа? — с деловым видом поинтересовалась студентка-отличница Нонна. — Зачем нам печатная машинка, телевизор, телефон и макеты: Луны, Земли и искусственного спутника?
— Да ясно о чём, Знайкина-Зазнайкина, поговорим обо всём помаленьку, — съязвил Крамаров. — Профессор, я правильно сформулировал вашу мысль?
— Почти, — хмыкнул Леонид Быков. — Сегодня мы только прикоснёмся к тайнам Вселенной и проблеме космических путешествий. Кстати, кто мне скажет — что такое космос?
— Я знаю, — безапелляционно рявкнул стиляга Крамаров. — Космос — это там, — актёр комично погрозил пальцем потолку.
— Космос, Лейкин-Бармалейкин, это бесконечное пространство, окружающее нашу Землю, — занудно ответила студентка-отличница. — И он включает в себя все звёздные системы и все существующие галактики.
— Правильно, Оля, — кивнул профессор. — А вам, Борис, нужно побольше читать книг и поменьше смотреть телевизор, — на этой фразе Быков похлопал по корпусу неработающий КаВээН.
— От книг зрение портится, — недовольно пробурчал Лейкин-Крамаров, скосив глаза на переносице.
— Ха-ха-ха-ха! — загоготали все, кто был в студии и актёры в том числе.
— Камера, стоп! — гаркнул я, сам же сотрясаясь от смеха. — Перерыв пять минут. Гримёры, ха-ха-ха, поправьте грим! И дайте воды, ха-ха.
— Пишем второй дубль? — хихикая, спросил главный оператор Сергей Иванов.
— Нет, меняем крупность, — ответил я. — Сначала пропишем первый дубль от и до.
«А вроде ничего получается, весело, — подумал я. — Теперь нужен серьёз».
— И всё же именно книги сеют разумное, доброе и вечное, — возразил профессор в исполнении Леонида Быкова, когда мы вновь, спустя двадцать минут, возобновили съёмку. — В разные времена и эпохи представление о космосе и Вселенной менялось. Философ Аристотель, богослов Фома Аквинский и античный астроном Клавдий Птолемей считали, что Земля является центром всего мироздания. Затем усилиями трудов польского астронома Николая Коперника центром всех небесных сфер стало Солнце. А в 1918 году астроном Харлоу Шепли доказал, что Солнце — это всего-навсего «красный карлик», который находится на периферии галактики Млечный Путь.
— Не прощу, — шмыгнул носом Лейкин-Крамаров.
— Чего ты, Борис, не простишь? — удивился профессор.
— Проклятым инквизиторам никогда не прощу, — прошипел Савка, — за то, что они сожгли нашего Кольку Коперникова. Век буду помнить.
Профессор Леонид Быков схватился за голову, а студентка-отличница Оля Знайкина в исполнении Нонны моментально возразила:
— Чудо ты, Лейкин, гороховое. Сожгли не Коперника, а итальянского астронома Джордано Бруно. Бруно утверждал, что далёкие звезды похожи на Солнце, и вокруг них тоже вращаются планеты, и следовательно на них тоже есть жизнь, подобно нашей.
— Да, Джордано Бруно для своего времени был невероятно прогрессивным человеком, человеком, намного опередившим своё время, — кивнул Леонид Фёдорович. — Но сожгли его не за множество обитаемых миров. Он считал Иисуса Христа магом, который совершал мнимые чудеса. И говорил, что Христос до последнего боролся за свою жизнь и умер не по доброй воле. А ещё нелестно высказывался о церкви в целом. Однако мы немного отвлеклись. Давайте посмотрим небольшой сюжет о нашей бесконечной Вселенной.
— Стоп, снято! — гаркнул я. — Молодцы! Перерыв пять минут, и пишем второй технический дубль.
«Вроде сдвинулось дело с мёртвой точки», — выдохнул я, встав с режиссёрского кресла, чтобы выпить бутылочку минералки. Хотя мне сейчас нестерпимо хотелось опрокинуть чашечку ароматного кофе. Однако ради предстоящего футбольного матча, к которому я уже стал морально готовиться, кофейным напитком, что повышает кровяное давление, пришлось пожертвовать.
— Феллини, чё-то я ничего не понимаю, — подбежал ко мне с новыми правками в сценарии Сава Крамаров. — Это какое такое «восстание машин»? Это чё за чудо-юдо?
«Ясное дело не понимаешь, — улыбнулся я. — Когда в стране в среднем на пять семей приходится один телевизор, и когда доля ручного труда на производстве достигает 80-и процентов, представить бегающих по улицам разгневанных биороботов практически нереально. Но тем интереснее получится и сам киножурнал».
— Значит, не понятен смысл «восстания машин»? — буркнул я, бросив взгляд на печатные буквы сценария. Кстати, в этот момент к нашему разговору присоединились актёры Леонид Быков и Нонна Новосядлова, главный оператор Сергей Иванов и ещё несколько техников и осветителей. — Вот представьте, закончился небольшой рассказ о Вселенной, в котором прозвучало множество скучных цифр. Далее включается наша студия и чтоб юные зрители перед сюжетом о галактике Млечный Путь не заскучали, нам нужно будет рассказать что-то нетривиальное.
— Это и так понятно, — проворчал «Максим Перепелица с бородой», — ты нам лучше объясни, что такое этот твой искусственный интеллект и «восстание машин»?
— Ближайшая к Солнцу звезда — это Проксима Центавра, — тяжело вздохнул я. — И чтобы туда долететь никакой человеческой жизни и здоровья не хватит. Следовательно, в дальний, да и в ближний космос мы, земляне, сначала должны отправить корабль с роботами на борту и управляться он будет при помощи искусственного интеллекта.
— Свят-свят, — буркнул кто-то из техников.
— Хотим покорить космос, значит должны развивать электронику, — я махнул рукой в сторону телефона и телевизора. — Придёт время и у каждого человека в руках появится вот такое тоненькое прямоугольное устройство, — я вынул из кармана брюк «книжку-малышку». — В этой штучке будет спрятан телефон, телевизор, печатная машинка и, конечно же, ЭВМ.
— Кибернетика, едрид мадрид, — брякнул кто-то из осветителей.
— Аха, так выпьем же за кибернетику, — буркнул я, повеселив народ, который заметно напрягся. — Однако чем совершеннее будут наши электронные машины, тем они будут умнее. Наконец появится такая ЭВМ, которая будет делать почти всё без участия человека. И как сказал бы поэт: «Позабыты хлопоты, остановлен бег, / Вкалывают роботы, а не человек».
— Теперь всё ясно, — прошипел Сава Крамаров. — Это же они нам, людям, весь кислород перекроют. С заводов нашего брата попрут, с фабрик попрут. Да они ещё и в кино вместо нас полезут работать! А чё? Мою морду на себя нацепил и вперёд, на съёмку! Чё делать, Феллини, это же не шутки?
— Чё делать, чё делать? — пробурчал я. — Сухари сушить. Запомните, дорогие товарищи киношники, прогресс остановить невозможно. Поэтому пусть об этой проблеме болит голова у наших потомков. А сейчас давайте снимать киножурнал.
— Это, Феллини, будет бомба, бомба, — шепнул мне Леонид Фёдорович Быков, когда наша футбольная команда перед матчем с театральным коллективом БДТ лениво разминалась на поле стадиона имени Кирова.
Кстати говоря, народу на трибунах, которые вмещали 33 тысячи человек, собралось немало. По крайней мере, пустующих секторов было всего несколько штук и все за воротами играющих команд. И по моим примерным подсчётам поглазеть на то, как в этот будничный вечер вторника талантливые артисты бездарно перекатывают мяч, пришло минимум 29 тысяч. И я вполне допускал, что многие здесь появились не ради футбола, а дабы послушать небольшое выступление наших «Поющих гитар». Однако позориться на футбольном поле мне тоже как-то не хотелось.