Не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову
в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.
В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.
Ты написал много букв; еще одна будет лишней!
И тут мне в голов пришло, что неплохо было бы показать элементы силового брейк-данса. Я сделал сальто назад и, снова сделав стойку на руках в позе крокодила, начал поворачиваться вокруг своей оси продолжая читать Бродского:
Не выходи из комнаты. И пускай только комната
догадывается, как ты выглядишь. И вообще инкогнито
эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция.
Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция!
Затем я перешёл во вращение на спине, и финальное четверостишие стал читать, ползая по грязному театральному полу, словно червяк или перебравший алкоголя пьяница.
Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,
слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся
шкафом от хроноса! Космоса! Эроса! Расы! Вируса!
— Аааааа! — громко заорал я, прочитав последние строчки, а затем дёрнулся всем телом и затих, распластанный на сцене пока малоизвестного театра на Таганке.
И вдруг из-за кулис к моему телу бросилась какая-то сердобольная девушка, которая тут же принялась неумело щупать пульс на моей руке.
— Он ещё живой? — спросил Любимов. — Может скорую вызвать?
— Пульс в норме, — улыбнулся я, а затем, спокойно встав на ноги, добавил, — примерно так я и играл на сцене нашего сельского клуба. Бабы на сносях рожали, мужики на какое-то время переставали бухать. А одна бдительная бабуля вызвала святого отца для обряда изгнания бесов. Однако отец ей сказал, что церковь тут бессильна, вызывайте санитаров. Правда, не уточнил для кого. В общем, Юрий Петрович, надо меня брать, — на этих словах я спрыгнул со сцены и с жаром пожал руку главному режиссёру театра.
— А он мне нравится, наглый, — хохотнул Любимов, обращаясь в сторону своих актёров, коих в зале собралось около десятка. — Такой может и пригодиться. А что это ты такое читал?
— Поток депрессивного сознания, — буркнул я.
— Нормальный поток, — усмехнулся главный режиссёр Таганки. — Запиши, я его как-нибудь в спокойно обстановке почитаю. Теперь вы, товарищ Высоцкий, покажите что приготовили?
— Отпустило? — шепнул я Владимиру Семёновичу, когда тот, взяв гитару, встал со своего зрительского места.
— Нормально, — криво улыбнулся он. — Ну, ты, Феллини, и навёл шороху.
— Теперь ты давай с Гамлетом пошуми, — прошипел я.
Странно, что с годами стала популярна версия, якобы Владимир Высоцкий являлся слабым актёром. Некоторые люди путают актёрское мастерство и творческий актёрский диапазон, который в очень редких случаях бывает широк. Там где Высоцкому приходилось играть шофёров и трактористов, там у него действительно выходило плохо. Зато в роли Ибрагима Ганнибала или в роли Дон Гуана Владимир Семёнович смотрелся более чем органично. Я уже молчу про Глеба Жеглова, в натуру которого он попал до мурашек чётко и точно. Да если бы Высоцкий был слабеньким актёром, то не ломилась бы вся Москва на его «Гамлета» и «Хлопушу», на которых билеты перепродавались втридорога.
И прямо сейчас на моих глазах будущий кумир миллионов играл и рычал на пределе своих сил и возможностей. А после монолога Гамлета Юрий Любимов буквально затрясся от нетерпения, наверное, уже представив, как будет выглядеть будущий спектакль. Поэтому я покосился на часы, которые показали половину одиннадцатого, и, сочтя свою миссию выполненной, тихо встал и так же почти бесшумно пошагал на выход из этого полутёмного зрительного зала.
— Привет, Феллини, — неожиданно в театральном фойе меня окликнула Нина Шацкая. — Нас вчера в ВТО Сава Крамаров представил, — добавила она, сочтя мою заминку за то, что я её не узнал. — Познакомься, это мой муж — Валерий Золотухин.
«Бумбараш», — буркнул я себе под нос, пожав руку ещё одной будущей звезде театра на Таганке.
— На репетицию приехали? — спросил я.
— Да какая репетиция, — отмахнулся Золотухин. — Я сейчас в театре Моссовета служу, а Нину туда не взяли. Сейчас хотим вместе Любимову показаться.
— Мы на прослушивание пришли, — поддакнула Шацкая. — Говорят, что Юрий Петрович новых актёров набирает. Вот мы и решились. А это ты там, на сцене, стол бросил?
— Да так, пусть не лезут, — улыбнулся я. — Слушайте, а почему вы ждёте здесь? Почему не в зале?
— Мандраж, — пробурчал Валерий Золотухин.
Я снова покосился на стрелки наручных часов, по которым моё опоздание на «Мосфильм» выросло до критических тридцати пяти минут, и, тяжело вздохнув, произнёс:
— У Юрия Любимова сегодня тоже мандраж. Сдаёт старик, сдаёт. За мной, — кивнул я.
Когда я и актёрская семейная пара Золотухин и Шацкая подошли к третьему ряду, где сидел главный режиссёр Таганки, Владимир Высоцкий уже закончил петь своих «Коней привередливых». В зале стояла тишина, а на лице Юрия Петровича чётко читалась крайняя степень культурного шока и потрясения. Чего, кстати, и следовало ожидать. Так как «Кони» и постановка «Гамлета с гитарой» должны были явиться Миру не раньше начала 70-х годов. Сейчас же в репертуаре театра имелся только «Добрый человек из Сезуана», который в лучшем случае тянул уровень простенького студенческого капустника.
— Надо брать, — уверенно брякнул я, кивнув в сторону Высоцкого. — Такие бриллианты с гитарой на дороге не валятся.
— Я сам решу — кого брать, а кого нет? — раздражённо прошипел Юрий Любимов.
— Само собой, 90 рублей — это серьёзный оклад, — хохотнул я. — Однако хочу заметить, что «Кони привередливые» — это афиша, публика, касса, зарубежные гастроли по городам Болгарии и почётная Ленинская премия в перспективе. А теперь вашему вниманию разрешите представить ещё одних восходящих звёзд советского театра и кино: Нина Шацкая и Валерий Золотухин! Айн минут и мы будем готовы.
Далее, не давая опомниться ни Любимову, ни Золотухину, ни Нине Шацкой, я быстро утащил артистов за кулисы. Идея нового актёрского этюда родилась почти мгновенно, когда у одного из сотрудников театра на Таганке я одолжил шестиструнную гитару. Насколько мне было известно Нина и Валерий имели хорошие голоса и оба прекрасно пели. Что касается уровня их сценической пластики, то тут я всецело положился на образование, недавно полученное в ГИТИСе.
— Что ты задумал? — захихикала Шацкая.
— Сейчас вдарим рок-н-ролл в этой театральной дыре, — буркнул я. — Перепоём русские вальсы на новый манер.
— Какие вальсы? — растерялся Золотухин.
— Всякие, по одному куплету, я начну, вы подпоёте, — подмигнул я. — Побольше наглости и уверенности, Юрию Петровичу это нравится. Сегодня старик в хорошем настроении.
— Эй! Где вы там, звёзды кино⁈ — гаркнул Юрий Любимов, после чего мы втроём вышли на центр сцены.
Между тем посмотреть на новое представление в зал стянулось ещё больше народа. Высоцкий в эти минуты сидел на первом ряду и, получив заряд адреналина от собственного выступления, блаженно улыбался. «Начнём, помолясь», — буркнул я про себя и ударил по гитарным струнам, выбив из них первые рок-н-ролльные аккорды. И начальный квадрат я сыграл без слов, пританцовывая, словно Элвис Пресли на дебютном концерте. Шацкая и Золотухин, которые стояли по краям, тоже начали на нервной почве пританцовывать. Кстати, у Нины это получалось гораздо симпатичней. Наконец, я выдал первый куплет рок-н-ролльного вальса:
Шаланды, полные кефали,
В Одессу Костя приводиииил!
И все биндюжники вставали,
Когда в пивную он входил.
Когда в пивную, когда в пивную он входил.
Е-е-е-ееее!
Я выразительно посмотрел на Нину Шацкую, и она тут же красивым и сочным голосом запела:
Вот кто-то с горочки спустился —
Наверно, милый мой идёёёёт.
На нём защитна гимнастёрка,
Она с ума меня сведёт.
Она с ума, она с ума меня сведёт.
Е-е-е-ееее!
А затем включился в наше музыкальное дуракаваляние и её супруг Валерий Золотухин:
Шумел камыш, деревья гнулись,
И ночка темная былааааа!
Одна возлюбленная пара
Всю ночь гуляла до утра.
Всю ночь гуляла, всю ночь гуляла до утра.
Е-е-е-ееее!
Далее опять заголосил я:
Ой, мороз, мороз,
Не морозь меняяяяя!
Не морозь меня,
Моего коня.
Не морозь моего коня!
Е-е-е-ееее!
И вдруг Шацкая и Золотухин переглянулись и очень органично запели на два голоса:
Из-за острова на стрежень,
На простор речной волныыыыы!
Выплывают расписные,
Стеньки Разина челны.
Стеньки Разина, Разина челны.
Е-е-е-ееее!
«Гайдай меня убьёт», — подумал я и, выбив последний рок-н-ролльный аккорд, произнёс:
— Забыл сказать: миниатюра называется «Русский народный рок-н-ролл». Надо брать, Юрий Петрович, — тут же добавил я заранее заготовленную финальную фразу.
— Ха-ха-ха, — затрясся от смеха Любимов. — Никогда не думал, что такие разные песни можно легко перелопатить на один мотив, ха-ха. Ладно, завтра несите трудовые книжки. Беру всех. Потом разберёмся, что с вами со всеми обалдуями делать. Предупреждаю, что за опоздание на репетиции буду спрашивать по всей строгости закона!
— Само собой, 90 рублей на дороге не валяются, — хмыкнул я, чем вызвал в зале несколько тихих смешков и множество хитрых улыбок.
На киностудию «Мосфильм» я опоздал почти на два часа. Чего только я не нафантазировал, пока от станции метро «Таганская» летел на каком-то грузовике со щебёнкой на Мосфильмовскую улицу. В моём воображении этим утром я из горящего дома под снос спас трёх старушек и несколько бродячих кошек и котов. Потом из Москвы реки выловил одного непоседливого сорванца. И наконец, группу иностранных студентов избавил от банды гопников и вымогателей, надавав уличным хулиганам болезненных шалобанов. Однако когда в кинопавильоне Леонид Гайдай подозвал меня для профилактической беседы, я честно признался, что сегодня