Однажды отправилась она в дальнюю деревню. Возвращалась оттуда ночью. Снежные вихри сбивали с ног. Кто-то привёл старуху на постоялый двор. Изба была битком набита заезжим народом. Сказительницу узнали, опростали местечко на лавке.
Сидя на лавке, прямая, спокойная, Кривополенова сказала:
— Дайте свечу. Сейчас запоёт петух, и я отойду.
Сжимая в руках горящую свечку, Марья Дмитриевна произнесла:
— Прости меня, вся земля русская.
В сенях громко прокричал петух. Сказительница былин закрыла глаза навеки…
Русский Север — это был последний дом, последнее жилище былины. С уходом Кривополеновой совершился закат былины и на Севере. И закат этот был великолепен.
Вавило и скоморохи [4]
(Былина М. Д. Кривополеновой)
У честной вдовицы у Ненилы было чадо.
Он поехал нивушку орати[5],
А и белую пшеницу засевати.
Как по той по ниве, по дороге,
Шли Кузьма с Демьяном — скоморохи.
— А и здравствуешь, честной Вавило,
Соберёшь ты урожай великий.
— Вам спасибо, люди-скоморохи,
Вы куда идёте по дороге?
— Мы идём в безрадостное царство,
Переигрывать царя-собаку.
Он престрашно в свой гудок играет,
Род людской в печальный гроб сбивает.
Мы пошли в то царство песнь живую пети,
Род людской отманивать от смерти.
Ты пойдёшь, Вавило, с нами скоморошить? —
Говорит Вавило скоморохам:
— Я ведь песни пети не искусен,
Я в гудок играти не умею.—
Говорят Вавиле скоморохи:
— Заиграй, Вавило, во гудочек,
А во звончатый во переладец [6]
Мы, Кузьма с Демьяном, припоможем.—
Заиграл Вавило во гудочек,
А во звончатый во переладец.
А в руках его ведь были вожжи,
А и стали шёлковые струны.
А в руках-то было понюгальце[7],
А и стало тут ведь погудальце[8].
И Вавило скоморохам поклонился:
— Я своей судьбине покоряюсь —
Скоморохом быти обещаюсь!
Вот заходят с матерью проститься.
Стала их вдова за стол садити
И несёт на блюде курицу варёну.
А из блюда курица взлетела,
На печной столб села да запела.
А и были хлебы те ржаные,
А и стали белые, пшеные.
И вдова Ненила ужаснулась:
— Государи, вы меня простите,
На худом на угощенье не взыщите.—
Говорят Нениле скоморохи:
— Знай, вдовица, что твой сын отныне
Всей земле послужит в скоморошьем чине.—
И Ненила сына обнимает,
Скоморохом быть благословляет.
Вот идут скоморохи по дороге.
На гумне мужик горох молотит.
Говорят ему Кузьма с Демьяном:
— С барышом тебе горох-от молотити! —
Отвечает им мужик сердито:
— Скоморохи, вы шатающие люди,
Вы куда идёте по дороге?
— Мы идём в безрадостное царство,
Переигрывать царя-собаку.
Мы идём в то царство песнь живую пети,
Род людской отманивать от смерти.—
Отвечает им мужик сердитый:
— Тот царище вам ума прибавит,
На живых на ваших струнах вас удавит.—
Говорят ему Кузьма с Демьяном:
— Коль добра-то нам не мог ты сдумать,
Так и лиха ты бы нам не молвил.
Заиграй, Вавило, во гудочек,
А во звончатый во переладец.—
Заиграл Вавило во гудочек,
А во звончатый во переладец:
Налетели голуби стадами,
Налетели голубята табунами.
Их ведь стал мужик цепом шибати.
Зашибал, он думал, голубяток —
Настегал ведь он своих ребяток.
А и тут мужик-то сокрушился:
— Скоморохи эти не простые,
Тяжко я пред ними провинился.
Вот идут скоморохи по дороге,
А навстречу им торговец едет,
Воз везёт с кувшинами, с горшками.
Говорят ему Кузьма с Демьяном:
— С барышом тебе посудой торговати! —
А и тут торговец заругался:
— Скоморохи, вы бездомные собаки,
А и тот дурак, кто любит ваши враки.—
Говорят ему Кузьма с Демьяном:
— Коль добра-то нам не мог ты сдумать,
Так и лиха ты бы нам не лаял.—
Заиграл Вавило во гудочек,
А во звончатый во переладец:
Налетели куропти с рябами,
Налетели утки с косачами.
На посуду стали тут садиться.
Начал их торговец палкой бити,
Битой птицы накидал возище
И на торг приехал в городище.
Тут над птицей диво сотворилось:
Оживали куропти с рябами,
Оживали утки с косачами,
Над базаром начали кружиться,
А базарный люд стоит дивится.
А торговец тяжко сокрушился:
— Скоморохи были не простые,
Тяжко я пред ними провинился.
Вот идут скоморохи по дороге,
На реке девица холст полощет.
Говорят же ей Кузьма с Демьяном:
— Набело тебе холсты-то полоскати! —
Отвечает добрая девица:
— Вам спасибо, люди-скоморохи.
Вы куда идёте по дороге?
— Мы идём в безрадостное царство,
Переигрывать царя-собаку.
Мы идём в то царство песнь живую пети.—
И девица встала, поклонилась:
— Вам желаю песнь живую сотворити,
Песней той всю землю обновити.—
Заиграл Вавило во гудочек,
А во звончатый во переладец.
А у той у доброй у девицы
Портна[9] были деревенские, холщовы,
А и стали атласны и шелковы.
И приходит час, приходит время,
И Кузьма с Демьяном и Вавило
Подошли к безрадостному царству.
Их учуял грозный царь-собака,
В свой гудок престрашно стал играти.
От того от страшного игранья,
А и где там были нивы и дороги,
Протянулись тины и болота.
Заиграл Вавило во гудочек,
А во звончатый во переладец:
Накатилась туча огневая,
С молоньями туча и с громами.
И горит, горит безрадостное царство.
И сгорело с края и до края.
Заиграл Вавило во гудочек,
А во звончатый во переладец:
В небесах весенни зори заиграли,
Живоносные дожди на землю пали,
И несеяны хлеба заколосились,
Города и сёла взвеселились.
И Кузьму с Демьяном люди похваляют,
И Вавилу славят, величают,
Той землёю править наряжают.
Дед Пафнутий Анкудинов
Первый рассказ этой книжки посвящён Марье Дмитриевне Кривополеновой потому, что слава о ней прошла по всей России и пожилые люди с восхищением вспоминают эту сказочную старуху.
Но были на Севере талантливые рассказчики — мастера слова, которые никогда не выступали в театрах и клубах.
Умение говорить красноречиво, дары речи своей эти люди щедро рассыпали перед своими учениками и перед взрослыми при стройке корабля и в морских походах.
Таков был Пафнутий Осипович Анкудинов, друг и помощник моего отца.
Хвалил ли, бранил ли Анкудинов своих подручных, проходящие люди всегда остановятся и слушают серьёзно.
Помню упрёки, с которыми Анкудинов обращался к одному сонливому пареньку:
— Лёжа добра не добыть, лиха не избыть, сладкого куса не есть, красной одёжи не носить.
Молодёжь рада бывала, когда шкипером на судно назначался Анкудинов.
В свободный час Анкудинов сидит у середовой мачты и шьёт что-нибудь кожаное. На нём вязаная чёрная с белым узором рубаха, голенища у сапог стянуты серебряными пряжками. Седую бороду треплет лёгкий ветерок. Ребята-юнги усядутся вокруг старика.
Мерным древним напевом Анкудинов начинает сказывать былину:
— Не грозная туча накатилася,
Ударили на Русь злые вороги.
Города и сёла огнём сожгли,
Мужей и жён во полон свели…
Мимо нас стороной проходит встречное судно. Шкипер Анкудинов берёт корабельный рог-рупор и звонко кричит:
— Путём-дорогой здравствуйте, государи!
Шкипер встречного судна спрашивает:
— Далече ли путь держите, государи?
Анкудинов отвечает:
— От Архангельского города к датским берегам.
И встречное судёнышко потеряется в морских далях, как чайка, блеснув парусами.
И опять только ветер свистит в парусах да звучит размеренный напев былины:
— А и ехал Илья путями дальними.
Наехал три дороженьки нехоженых.
На росстани [10] Алатырь — бел горюч камень,
На камени три подписи подписаны:
Прямо ехать — убиту быть,
Вправо поедешь — богату быть,
Влево ехать — женату быть.
Тут Илья призадумался:
— Не поеду я дорогой, где богату быть,
Богатство мне, старому, ненадобно.
Не поеду дорогой, где женату быть,
Жениться мне, старому, не к чему.
А поеду я дорогой, где убиту быть,
Любопытствую увидеть, как меня убивать будут.—
А и едет Илья прямой дорогою.
По дороге накрыла ночка тёмная.
Добрый конь идёт, не спотыкается;
Что по сбруе у коня камни-яхонты,
На дорогу светят, как фонарики.
Подводит дорога к лесу к чёрному.
В том лесу застава зла, разбойничья,
На дубах сидят разбойники, как вороны,
Под корнями караулят, будто ястребы.
Разбойники Илью заприметили,
Со высоких дубов стали прядати[11],
Из-под дубова коренья завыскакивали,
На Илью они стаями насунулись,
Ладят богатыря с коня снести.
От седла Илья отхватывает палицу,
А и весу в этой палице девяносто пуд.
Вздымет, вздымет палицу выше могутных плеч,
Ударит палицей впереди себя,
Отмахнёт, отмахнёт созади себя,
Вправо и влево стал нахаживать,
Разбойницкую силу стал настёгивать.
Что тут визгу, что тут писку, что тут скрежету!..
Валятся разбойники увалами