— Во всяком случае, вы быстро откликнулись на мою телеграмму, — заметил он.
— О, я все-таки способна понять, когда мне предлагают что-то хорошее.
— Я рад, что вы не презираете прелести этого мира.
— Боже мой, нет, конечно! Это делают только идиоты или формалисты.
— Рад, очень рад, — повторил он, неожиданно смягчившись и обернувшись к ней, словно ее замечание доставило ему удовольствие. — У тех, кто претендует на звание интеллектуалов, слишком много ханжеского нытья. Я рад, что в вас этого нет. Самоотречение хорошо как средство укрепления характера. Но я не выношу людей, пренебрежительно отзывающихся о радостях жизни. Обычно они преследуют корыстные цели. А вы как относитесь к таким людям?
— Радости жизни бывают двух видов, — сказала Маргарет, тщательно подбирая слова. — Те, что мы можем разделить с другими: например огонь, погода или музыка, — и те, что не можем, — например еда. Все зависит от того, о чем идет речь.
— Я, конечно, имею в виду разумные радости. Мне не хотелось бы думать, что вы…
Он склонился к ней, фраза осталась недоговоренной. Маргарет совсем перестала соображать, и в голове у нее все завертелось, как огонь в маяке. Он ее не поцеловал, потому что было половина первого и машина проезжала мимо конюшен Букингемского дворца. Но атмосфера была так насыщена чувствами, что люди на улице, казалось, существовали лишь в воображении Маргарет, и она удивилась, что Крейн этого не понял и не свернул. Хоть она и чувствовала себя идиоткой, но увидела, что мистер Уилкокс был, несомненно, более — как бы это сказать? — более углублен в психологию, чем обычно. Ведя свои дела, он научился верно судить о характере человека, но в этот день он, казалось, смотрел на вещи шире и замечал и иные качества, не только аккуратность, послушание и решительность.
— Я хочу обойти весь дом, — объявила она, когда они прибыли на место. — Как только вернусь в Суонидж, а это будет завтра днем, я еще раз поговорю с Хелен и Тибби и вышлю вам телеграмму: «да» или «нет».
— Договорились. Столовая.
Они начали обход.
Столовая была большая, но в ней стояло слишком много мебели. Интеллектуалы Челси застонали бы во весь голос. Мистер Уилкокс избегал такого стиля меблировки, который заставил бы вас сначала поморщиться, потом пойти на уступки, ограничить свои потребности и обрести красоту, принеся в жертву комфорт и жизнелюбие. После того как Маргарет столько времени жила в обстановке блеклости и самоотречения, она с удовольствием смотрела на роскошные панели, фриз и украшенные золотом обои, на которых среди листвы распевали попугаи. С ее мебелью это никак не сочеталось, но тяжелые стулья и огромный буфет, забитый дорогой посудой, словно живые существа, не желали сдаваться. Комната предназначалась для мужчин, и Маргарет, склонная выводить современных капиталистов из воинов и охотников прошлого, видела в ней древний зал, где за обедом сиживал лорд со своими танами. Даже Библия — голландская Библия, которую Чарльз привез с Англо-бурской войны, — оказалась здесь к месту. В такой комнате могли храниться военные трофеи.
— Теперь передняя.
Передняя была вымощена.
— Здесь мы, мужчины, курим.
Мы, мужчины, курили, сидя в коричнево-малиновых креслах. Маргарет показалось, что автомобиль мистера Уилкокса дал потомство.
— Какая прелесть! — воскликнула она, опускаясь в одно из них.
— Так, значит, вам оно нравится? — спросил он, пристально посмотрев на ее поднятое вверх лицо, и в его голосе явно прозвучали почти нежные нотки. — Отказываться от комфорта глупо, правда?
— Да-а. Отчасти, может, и глупо. А там гравюры Крукшенка?
— Гилрэя. Пойдем наверх?
— Вся эта мебель привезена из Говардс-Энда?
— Мебель из Говардс-Энда переехала в Онитон.
— Так, значит… Однако меня интересует дом, а не мебель. Каковы размеры курительной комнаты?
— Тридцать футов на пятнадцать. Нет, минуточку. На пятнадцать с половиной.
— Ах вот как. Мистер Уилкокс, вам иногда не кажется забавным, с какой многозначительностью мы, люди среднего класса, подходим к проблеме выбора дома?
Они перешли в гостиную. Здесь интеллектуалы Челси почувствовали бы себя лучше. Гостиная была невыразительная, в желтоватых тонах. Можно было представить себе, как сюда удалялись дамы, пока их важные мужья, покуривая сигары, решали внизу мировые проблемы. Была ли у мистера Уилкокса такая же гостиная в Говардс-Энде? В тот момент, когда в голову Маргарет пришла эта мысль, мистер Уилкокс и в самом деле сделал ей предложение, и осознание того, что она оказалась права, переполнило Маргарет настолько, что она чуть не потеряла сознание.
Но этому предложению руки и сердца не суждено было занять место рядом с величайшими любовными сценами на свете.
— Мисс Шлегель! — Голос его был тверд. — Я вызвал вас в город под ложным предлогом. Я хочу поговорить с вами о гораздо более серьезном деле, чем дом.
Маргарет чуть было не сказала: «Я знаю…»
— Мог бы я вас убедить разделить со мной… возможно ли, чтобы вы…
— О, мистер Уилкокс! — прервала она его, держась за пианино и отведя глаза. — Я понимаю, понимаю. Я напишу вам потом, если можно.
Он начал запинаться:
— Мисс Шлегель… Маргарет… вы не понимаете.
— Понимаю! Правда, понимаю! — ответила Маргарет.
— Я прошу вас быть моей женой.
Ее симпатия к нему была столь глубокой, что, когда он сказал: «Я прошу вас быть моей женой», — она заставила себя слегка вздрогнуть. Нужно же было изобразить удивление, раз он этого ждал. На нее нахлынула огромная радость, которую невозможно описать. Эта радость не имела ничего общего с человечеством и больше всего напоминала всепроникающее счастье, какое бывает при хорошей погоде. Хорошую погоду делает солнце, но в ту минуту Маргарет не могла найти никакого источника света. Она стояла, счастливая, посреди гостиной мистера Уилкокса и хотела сама дарить это счастье. Уходя, она поняла, что этим источником света была любовь.
— Вы не обиделись на меня, мисс Шлегель?
— Как я могу обижаться?
Последовала секундная пауза. Ему захотелось, чтобы она поскорее ушла, и она это понимала. Она обладала слишком развитой интуицией, чтобы стоять и наблюдать, как он изо всех сил пытается приобрести то, чего не купишь за деньги. Он желал получить дружбу и любовь, но боялся их, а она, которая научила себя только желать и вполне могла бы прикрыть свою борьбу за счастье изящными манерами, глядя на него, отпрянула и заколебалась.
— До свидания, — сказала она. — Я вам напишу… Завтра возвращаюсь в Суонидж.
— Спасибо.
— До свидания. И… это я вас благодарю.
— Могу ли я заказать вам автомобиль?
— Будет очень любезно с вашей стороны.
— Жаль, что я вам не написал. Мне следовало написать?
— Вовсе нет.
— Только один вопрос…
Маргарет покачала головой. Он посмотрел на нее слегка озадаченно, и они расстались.
Они расстались без рукопожатия: ради мистера Уилкокса Маргарет оставила их разговор в приглушенно-серых тонах. Однако по дороге домой она трепетала от счастья. В прошлом к ней испытывали любовь другие мужчины, если можно употребить такое весомое слово для описания их минутных желаний, но эти другие были «никчемными» — молодыми людьми, которым больше нечем было заняться, или стариками, которые не могли найти никого лучше. И она тоже часто кого-то «любила», но лишь в том смысле, в котором того требовало ее женское естество: это была острая тоска по мужскому началу, желание с улыбкой отказаться от себя ради того стоящего, что в них было. Но никогда прежде это не касалось ее личности. Она была немолода и не очень богата, и ее поразило, что человек, имеющий вес в обществе, воспринял ее серьезно. Сидя у себя в пустом доме и пытаясь заниматься расчетами среди красивых картин и возвышенных книг, она ощущала, как в ней бьются волны эмоций, словно прилив страсти хлынул к ней сквозь ночной воздух. Тряхнув головой, она попыталась сосредоточиться и не смогла. Напрасно она повторяла: «Но со мной ведь такое уже было». Такого с ней никогда не было. Пришла в движение огромная машина, совсем не похожая на более мелкие механизмы, и мысль о том, что мистер Уилкокс ее любит, захватила Маргарет целиком, прежде чем она смогла полюбить его в ответ.
Она еще не приняла окончательного решения. «О, сэр, это так неожиданно». Известная жеманная фраза в точности выражала ощущения Маргарет, когда пришел ее черед. Предчувствия — это не подготовка. Она должна лучше разобраться в себе и в нем; она должна все подробно обсудить с Хелен. Странная это была любовная сцена — главный источник света так и не был обозначен с начала и до конца. На месте мистера Уилкокса она сказала бы: «Ich liebe dich»,[32] — но, возможно, не в его привычках было открывать даме свое сердце. Он, наверное, мог бы пойти на это, если бы она настояла, — пожалуй, из чувства долга. В Англии у мужчин принято хотя бы однажды открыть свое сердце, но это насилие над собой было бы ему неприятно, и никогда — если ей удастся избежать такой ситуации — он не должен утратить те бастионы, которыми предпочитает отгораживаться от мира. Не надо его раздражать разговорами о чувствах или проявлением симпатии. Он уже пожилой человек, и пытаться его изменить — бессмысленная дерзость.
Миссис Уилкокс то появлялась, то исчезала, но ее призрак, наблюдавший за этой сценой, неизменно был желанным, подумала Маргарет, и от него не исходило ни капли горечи.
19
Если кто-то желает показать Англию иностранцу, пожалуй, наиболее разумным будет отвезти его туда, где кончаются Пурбекские холмы, и подняться на одну из вершин в нескольких милях к востоку от замка Корф. Тогда под его ногами один за другим развернутся все ландшафты нашего острова. Прямо под ним окажется долина реки Фром и все невозделанные земли, спускающаяся вниз от Дорчестера, черные и золотые, чей утесник, как в зеркале, отражается на просторах Пула. Дальше пролегает долина Стаур, удивител