После секундного замешательства со всех сторон понеслись крики:
— У него припадок!
— Позовите кого-нибудь из учителей!
— Звоните девять-девять-девять!
— Надо повернуть его на бок, чтобы не подавился языком…
— И не захлебнулся рвотой.
Один из приятелей Станно подскочил ко мне и с размаху вмазал по физиономии, но я не почувствовал боли. Только потом увидел в зеркало, что половина лица у меня цвета сливы.
Среди всей суеты я неподвижно стоял над Станно и не знал, куда идти и что делать.
Потом появилась Сара. Она бросила на меня взгляд, в котором было столько ненависти, что он обжёг меня, как кислота. Ничего не сказав, она встала на колени рядом со Станно и взяла его за руку. Единственная из всех, она не поддалась панике.
— Всё в порядке, — сказала Сара, обращаясь не то к Станно, не то к обступившим её школьникам. — Всё в порядке.
Но тут кто-то из толпы выдал с гадливым смешком:
— Эй, смотрите, он нассал в штаны.
Все отшатнулись от Станно, как от готовой вот-вот взорваться бомбы.
Я не удержался и посмотрел на тёмное пятно, расползавшееся спереди по брюкам Станно.
Сара сняла с себя форменный пиджак и накрыла брата.
Потом появился учитель, мистер Бак. Он преподавал у нас физкультуру и географию, хотя спортсменом был никаким, а на карте не нашёл бы даже собственной задницы.
— Посторонитесь, посторонитесь, — приговаривал он, отчего школьники только плотнее обступали распростёртого на земле Станно. — Что тут происходит? Если вы что-то натворили, это не будет оставлено без… как их там… последствий.
— Сэр, с ним случился припадок, — сказал кто-то. — После того как этот его толкнул.
Все лица повернулись ко мне. В том числе и бульдожья физиономия мистера Бака.
— Всё в порядке, сэр, — сказала Сара. — У него эпилепсия. Сейчас всё пройдёт. Я позвоню отцу, и он заберёт его домой.
Я чувствовал себя худшим из людей, когда-либо живших на свете. Гитлером или кем-то вроде.
Но, в отличие от Гитлера, я ещё и ненавидел себя.
15
Перед обедом меня вызвали в кабинет директрисы, мисс Кемп. Мы её видели редко, в основном на собраниях, которые проходили по утрам каждую среду. На них мисс Кемп рассказывала нам о ценностях нашей школы, о личной гигиене, о том, что над быть добрыми друг к другу, прилежно учиться и получать хорошие оценки на экзаменах. Почти всё остальное время она проводила у себя в кабинете и никого особо не донимала.
Я этого ожидал — в смысле, что меня вызовут к директору. Недаром всё утро я слышал со всех сторон «Ну ты попал» и «Не хотел бы я оказаться на твоём месте». Джонно даже попытался на эту тему пошутить, но Бенди так строго на него посмотрел, что тот шутить передумал.
В коридоре перед директорским кабинетом сидел мой отец. Он сам был похож на испуганного школьника, которого, как в старину, велели выпороть розгами. Кроме него в коридоре ждали мужчина и женщина. Мужчина был одет в деловой костюм и, судя по виду, хотел, чтобы всё это быстрее закончилось. У женщины было разъярённое лицо.
Я сразу догадался, что это — родители Станно. И Сары.
— Ники, мальчик, во что вы там с ним играли? — спросил отец.
— Так это он? Это он? — захлебываясь от злости, воскликнула женщина.
Мужчина взял её за локоть. Если бы он этого не сделал, она бы наверняка вскочила и набросилась на меня.
Но в следующий момент дверь кабинета открылась, и мисс Кемп пригласила нас войти.
— Спасибо, что пришли, — сказала она и по очереди пожала руки всем, кроме меня. — Мы собрались здесь из-за сегодняшнего серьёзного происшествия. Чтобы понять, что в связи с ним делать, я хочу выяснить все обстоятельства.
— Тут и выяснять нечего, — сказала женщина. — Этот здоровенный лоб сбил Питера с ног. Ни с того ни с сего взял и ударил его. И мы все знаем, к чему это привело.
Я попытался было что-то возразить, но слова застряли у меня в горле.
— Насколько я понимаю, Питер страдает эпилепсией? — спросила мисс Кемп.
— Да, это указано в его деле, — ответил отец Станно.
Мисс Кемп посмотрела в лежавшие перед ней бумаги.
— Но раньше в школе припадков у него не случалось?
— Обычно они бывают по ночам, — сказала мать Станно. — Это доказывает, что сегодня припадок был спровоцирован. Спровоцирован этим мерзавцем.
— Мы не можем сказать наверняка… — начал отец Станно.
— Только посмотрите на него, — перебила его жена. — Он в сто раз здоровее нашего Питера. Питер — хрупкий мальчик, он и мухи не обидит. А это животное…
До этого момента мой отец сидел будто в ступоре, но сейчас встрепенулся.
— Ники не животное, — сказал он. — Он хороший ребёнок. Он никогда не попадал в неприятности.
— Это всё вы! — У матери Станно налились кровью глаза. — Вы во всём виноваты. Родители. Вы и его мать.
— Заткнись, — сказал я. — Закрой свой вонючий рот.
На секунду в кабинете повисла тишина. Потом мисс Кемп сказала твёрдо:
— Сядь, Николас, ты…
Но было поздно. У меня в голове будто что-то взорвалось.
— Вы все тупые уроды! А я ни хрена не сделал ничего плохого!
— Ники! — сказал отец.
— Да пошёл ты! — выкрикнул я, скорее в пространство, чем лично ему.
Затем, громко хлопнув дверью, вылетел из кабинета.
Пронёсся по коридору, скатился вниз по лестнице и выскочил на улицу.
16
На улице шёл дождь. Такой дождь, который пропитывает собой воздух, но отдельных капель при этом не видно. Я поплёлся домой и через минуту уже был мокрым насквозь. И весь дрожал. Только когда промокнешь, становится по-настоящему холодно.
Я шёл к дому окольными путями, чтобы не попасться на глаза отцу, когда он тоже пойдёт домой. Он наверняка был дико зол на меня. Он ведь не знал, что я только едва дотронулся до Станно. И мог на самом деле думать, что я его доставал. Взрослые вообще никогда толком не понимают, что на самом деле происходит в школе.
Немного спустя мне пришло в голову, что нет никакого смысла идти длинной дорогой, чтобы дома так и так нарваться на взбучку. Во всём городе я знал одно-единственное место, где можно было бы укрыться от дождя.
До библиотеки я добрался за полчаса. При виде знакомого здания у меня ёкнуло в груди. Обычно оно светилось всеми большущими окнами, так что были видны полки с книгами и читатели, и уже от одного этого вида становилось тепло на душе. А сейчас свет в библиотеке не горел, и, значит, она была закрыта. Но я всё равно подошёл к её дверям.
На дверях висело объявление. В нём говорилось, что «время работы изменено». Правильнее было бы написать «время неработы изменено», потому что теперь библиотека большую часть времени не работала. Она открывалась только с утра по вторникам и четвергам и ещё в субботу до четырёх дня. Бред какой-то. Прекрасное здание, полное книг, — и вечно закрыто. Это как иметь машину, на которой не разрешено выезжать из гаража.
Под навес над входом в библиотеку почти не попадал дождь. Идти мне было некуда, поэтому я уселся на ступеньку и просидел около часа, пока окончательно не замёрз. Когда сидеть стало совсем уже невозможно, я встал, пошарил по карманам и нашёл там два фунта. Сходил к уличной забегаловке, купил картошку фри и колу и вернулся с ними обратно на ступени библиотеки. С едой я сразу почувствовал себя лучше. Когда ешь, все мысли крутятся вокруг поглощения пищи и не отвлекаются на неприятное.
Но скоро картошка кончилась, и её благотворное действие тоже. Это как когда ты маленький и боишься темноты, а мама приходит и целует тебя на ночь, и потом силовое поле её поцелуя ещё какое-то время оберегает тебя, но становится всё слабее и слабее, пока наконец совсем не исчезнет и ты снова не останешься беззащитным перед монстрами.
Я ещё немного бесцельно пошлялся по городу. Дождь перестал, я вышел к церкви, прогулялся по кладбищу, посмотрел на поле, где мы подобрали Грачика, и на серевший за полем перелесок, в котором мы спасли барсучонка. Но потом дождь припустил с новой силой, стало быстро темнеть, и я пошёл домой.
17
Отец меня ждал. Я это понял по тому, что, когда я пришёл, он сидел и ничего не делал. Обычно, когда ты видишь людей, они бывают чем-то заняты — смотрят телик, тупят в интернете, читают газету, болтают, делают что-то ещё. Когда же видишь человека, который не делает ничего, это может означать только одно — он тебя ждёт. Наверно, у людей плохо с многозадачностью и, если они кого-то ждут, ни на что другое их уже не хватает.
А ещё, если видишь человека, который ничего не делает, это часто означает, что у тебя неприятности.
Отец сидел за столом на кухне. И, как мне показалось, долго и напряжённо обдумывал, как и в каком тоне со мной говорить. Он, наверно, перебрал много вариантов — сердито, смущённо, с отвращением, раздражённо, насмешливо. А в итоге сказал печально:
— Ники, зря ты это сделал.
— Ты про что? — спросил я.
— Про всё. Не надо было бить того мальчишку. Не надо было ругаться. Убегать.
— Я его не бил.
— Все говорят, что бил.
— Я его толкнул. И даже не сильно.
— Ему хватило.
Я вспомнил, как Станно весь содрогался, лёжа на земле. И с трудом отогнал от себя это воспоминание.
— Это он задирался, а не я.
— Говорят, он меньше тебя.
— Да, но у него здоровенные приятели и он всегда их натравливал на меня. А ещё он… подлый.
Отец покачал головой.
— Если бы ты тогда не сбежал и рассказал всё директрисе… Как её там?
— Мисс Кемп.
— Ну да. Может, тогда бы этого не случилось.
Тут я напрягся.
— Что ты имеешь в виду? Чего бы не случилось?
— Тебя бы не отчислили.
— В смысле, не отстранили бы от занятий? — Я решил, что именно такое наказание мне назначили. — И на сколько дней?
— Нет, Ники, ты не понял. Тебя не отстранили от занятий. Тебя отчислили, исключили. Выгнали. Навсегда.
— Нет, ну как…
— Ники, ты напал на ученика, потом обругал директора школы. Если бы ты попросил прощения, тебя бы отстранили от занятий на неделю или около того. А так ты дал железный повод тебя выгнать.