— До чего радость Вас видеть, Ваше высокопревосходительство! Чаю или кофею Вам подать?
Бецкой почти падал с ног от усталости — сказывался возраст, но день надо было закончить достойно.
— Ничего не хочу. Ты приготовил для меня, как было приказано, экстракт писем Фальконетовых?
— Не извольте беспокоиться… — Засуетился чиновник. — Сей же час принесу, он у меня для верности в столе заперт.
Он вышел. Ласкари оглянулся с большим любопытством.
Бецкой сел в кресло, протянул вперёд затёкшие ноги.
— Вот, шевалье, сие — Секретная экспедиция при Почтамте… Работники здешние её «Чёрным кабинетом» именуют… А знают о том кабинете лишь самые посвящённые люди, иные важные государственные чиновники о нём и не помышляют… А ты удостоился, верю я тебе, коли с собой взял…
Ласкари склонился в низком поклоне, скрывая в сумерках довольную улыбку.
— Клянусь, Ваше высокопревосходительство о том никогда не пожалеет…
Бецкой благосклонно махнул рукой.
— Когда мы без чужих, можешь называть меня Иван Иванычем… И ещё одной царской милостью порадую тебя: с завтрашнего дня будешь ты полицмейстером в Шляхетном корпусе… Смотри, не опозорь меня перед государыней…
— Век буду за Вас молиться, Иван Иваныч…
Бецкой опять устало отмахнулся.
Ласкари изобразил смущение, подошёл поближе.
— Дозволите ли ещё одну дерзость допустить… Ещё об одном обещании государыни напомнить?
— Об чём это?
— Обещалась императрица мне невесту найти из купеческих…
— Помню, как же… Коли случай представится, скажу…
Чиновник вернулся скоро с бумагами, почтительно протянул их генералу.
— Пожалуйте, Ваше высокопревосходительство, вот экстракт писем, полученных Фальконетом за последний месяц. Прежние Вы в прошлый раз изучать изволили… Помочь Вам прочитать, или сами знакомиться будете?
— Коли у тебя дела есть — ступай. Нынче у меня свой помощник имеется.
Бецкой открыл поданную чиновником тетрадь, полистал её, отодвинув от глаз, затем приблизив к ним.
— Опять… — Вздохнул он тяжело. — Словно пароксизма какая-то… Застит глаза, ничего разобрать не могу… Нынче за день третий раз уже…
— Не позволите помочь, Иван Иваныч?
— Пожалуй… Ты читай, шевалье, а я с закрытыми глазами посижу, авось прояснится взор-то…
Ласкари открыл тетрадь, перевернул лист.
— Здесь письмо от сына Фальконетова, ничего такого, всё дела домашние, в Петербург собирается… Ещё письмо из церкви Святого Рока, где статуи Фальконетовы стоят… А это послание от Дидерота, как всегда, длинное, сил нет… Читать, Ваше высокопревосходительство?
Бецкой не ответил.
Ласкари позвал тихо, не очень настойчиво.
— Иван Иваныч!
Бецкой пробормотал, поёрзав в кресле.
— Читай, читай, что замолчал?
Ласкари подошёл поближе к столу, на котором горела единственная свеча в комнате, и, то и дело поглядывая на своего генерала, повторил.
— Сие письмо от Дидерота, Иван Иваныч… «Вы легко видите во всём дурное, Ваша впечатлительность показывает Вам его в преувеличенном виде… Один злой язык может поссорить Вас с целой столицей»… Ишь, учитель выискался… Впрочем… «Один злой язык может поссорить Вас со всей столицей… Вам необходим постоянный очень снисходительный друг, и Вы его нашли»…
Он вдруг замолчал и задумался. Ему понравилась мысль Дидерота, и он сделал её своей.
— Вы его нашли, профессор Фальконет…
Шевалье ещё раз посмотрел в сторону кресла. Бецкой, всхрапывая время от времени, крепко спал. Ласкари на всякий случай негромко его позвал.
— Иван Иваныч…
Генерал только громко всхрапнул и присвистнул в ответ.
Ласкари осмотрелся. Он увидел в полумраке бесконечный ряд всяких ящичков и полочек, подписанных чьим-то аккуратным и ровным почерком, но прочитать в темноте что-либо было невозможно. Шевалье взял со стола свечу и склонился над ними, пытаясь прочитать названия.
— Картотека… — Прошептал он. — И не одна… Сколько же их здесь! «Групповая»… Эта — «Страновая»… «Главная»… — Он выдвинул один из ящичков, начал перелистывать одной рукой карточки, другую со свечой держал аккуратно в стороне, чтобы ненароком не капнуть воском на листок или не поджечь бумажки.
Вскоре его поиски увенчались успехом. Он нашёл одну важную персону в «Главной» картотеке. На русскую букву «Б»… Бецкой! Бог мой! Сколько тут было листов! Он принялся лихорадочно их перелистывать. Русский язык шевалье знал ещё скверно, но скоро понял основное. Бецкой — побочный сын князя Трубецкого, оказавшегося в почётном шведском плену и женившегося там на богатой шведке… Родился Иван Иваныч в Швеции, закончил кадетский корпус в Копенгагене… А далее… Далее шевалье нашёл истинный клад, он даже захлебнулся от счастья, закашлялся, испуганно оглянувшись на своего покровителя, но тот крепко спал. Бецкой при длительной своей жизни в Европе, — вычитал в листах картотеки шевалье, — был весьма близок с принцессой Иоганной Елисаветой Ангальт-Цербстской… Не просто другом, галантом её был… А через год родилась у принцессы дочь, нынешняя самодержица Российская Екатерина Алексеевна…
Ласкари был потрясён открытием. Слегка замешкавшись, он попытался было поставить все бумаги на прежнее место, но тонкие листы рассыпались, и шевалье, услышав лёгкие шаги за стеной, едва успел рассовать их по карманам камзола. В комнату вошёл чиновник и, увидев спящего Бецкого, стал ступать совсем бесшумно.
Ласкари заспешил заговорить, скрывая своё смущение. Стараясь не шуметь, он прошептал.
— Наш генерал, убаюканный чтением моим, заснул совсем… День у него нынче суетный выдался, где только ни побывали: и за приготовлением кирпича надзирали, и за пережиганием извести… Проверили, как шелковичных червей разводят, и тут же искусственным выведением цыплят занялись… После обеда — чтение у императрицы, потом — спектакль в Обществе благородных девиц в Смольном… Молодой человек с ног свалится, а благодетелю нашему седьмой десяток пошёл.
Чиновник согласно закивал головой.
— И не будите его, шевалье… Пусть отдохнёт… А Вы не желаете чаю или кофею? Тотчас в соседней комнате приготовим…
— Премного благодарен… С удовольствием кофею попью…
Бросив беглый взгляд на спящего патрона, Ласкари поспешил покинуть кабинет с картотекой. В карманах его похрустывали бумаги, содержащие огромную государственную тайну. Он застегнул поплотнее свой кафтан.
А Екатерина вскоре опять была в Москве.
Она сидела в своей уборной перед большим туалетом с зеркалом в раме из чистого золота. Постоянный парикмахер укладывал её прекрасные волосы в привычную причёску. Волосы были густыми, каштановыми, последняя неубранная прядь почти доставала пола. Парикмахер поднял волосы над высоким лбом императрицы, осторожно уложил за ушами и, оценивая свою работу, последний раз оглядел государыню в зеркале. Она кивнула.
— Спасибо… Я довольна…
Парикмахер уступил место следующим участникам утренних приготовлений к выходу. Екатерину окружили сразу четыре камер-фрау…
Уборная императрицы была полна народу. Прямо за её спиной стояли депутаты из Комиссии по уложению, разгорячённые спором, красные от возбуждения. В комнате находились помимо прочих и Бецкой, и Елагин со своим секретарём Фон-Визиным, и несколько фрейлин.
Одна из камеристок подала Екатерине на серебряном блюде кусочки льда. Императрица быстро протёрла ими свои щеки и лоб. К ней тут же подступила другая камер-фрау, осторожно приладила на причёску кружевной чепец…
Екатерина через зеркало оглядела депутатов.
— Продолжайте, господа депутаты, я слушаю…
— Я, говорю, Ваше Величество, — начал первый из них, — нам необходимо в городах наших открыть домовые бани… Я всё продумал и обсчитал… Надо брать с дворян и купечества первой гильдии за посещение тех бань по рублю, а с людей всех прочих званий по двадцать пять копеек в год…
Он не успел договорить, с другой стороны к креслу императрицы подступил его оппонент.
— А я, Ваше Величество, утверждаю, что домовые бани вредные для городов строения, ибо по неимению за ними хорошего надзора от них по большей части происходят пожары…
Екатерина через зеркало с сожалением рассматривала своих депутатов.
— Я ещё не слышала Вашего мнения, — Заметила она третьего депутата. — Мне незнакомо Ваше лицо… От какой губернии Вы в Комиссии по уложению?
— От города Енисейска, Ваше Величество… — Склонился в поклоне незнакомец. — Степан Самойлов имя моё…
— И у Вас тоже есть мнение о домовых банях? — насмешливо спросила императрица.
— Безусловно есть, Ваше Величество. Я могу утверждать, что пожары не всегда происходят от бань, а загораются только такие, которые пришли в ветхость и имеют худые печи…
— А ещё от того они загораются, что там по ночам такое творится… Вот уж действительно — дым столбом… — поставила точку Екатерина.
Камеристки закончили её туалет, она благодарно кивнула своим помощницам и поднялась. Подавив вздох, повернулась ко всем.
— Благодарю Вас, господа… Теперь я хорошо понимаю, какие важные вопросы обсуждает новая Комиссия по уложению… Я думаю, на следующем заседании вы непременно решите, нужны нам бани или нет… — Потом она повернулась к Елагину. — Для тебя, Иван Перфильевич, в кабинете моём бумага приготовлена, твоему секретарю отдадут её, как спросит… Ты в ней поправь орфографию мою, да обратно принеси… Я её в архив пошлю, чтоб видели потомки, с которой стороны справедливость была… Бог нам свидетель, что мы, круглые невежды, не имеем никакой склонности к дуракам на высоких местах… Ну, и довольно о том… Скажи-ка мне теперь, Иван Перфильевич, чем ты нас вечером порадуешь?
— Ныне в Москве комическая опера итальянская, Ваше Величество…
— Ну, и славно, я люблю итальянцев, ты знаешь… А после нам твой секретарь представление устроит… Он один целого театра стоит… Согласишься ли, Денис Иваныч?
— Коли Ваше Величество желает, — не смутился Фон-Визин и поклонился.
И обратилась ко всем.
— А сейчас оставьте нас с Иван Иванычем Бецким для дел наших государственных… И ты, Наталья Петровна, останься пока… — Повернулась она к одной из фрейлин. — Мы с вами скоро увидимся, дорогие мои…