Я прищурился: уже смеркалось, а место сбора наших ребят было далековато. Нет, кажется, пока еще никто не пришел. Оно и правильно, наше время — ночное…
По дороге к месту сбора мне незаметно кивнул маркитант Грод. Вот еще один человек, который зарабатывает на войне. Ссориться с ним не надо, но и показывать, что нас связывает что-то кроме простого знакомства — тоже. Наши командиры скоры на руку и виселицы пустуют только тогда, когда заняты колы.
— Привет, Столли, — я остановился у нашего ротного профоса.
— Привет, Умник. На охоту?
— Ага.
— Тоже дело…
Столли поскреб буроватое пятно на своей кожаной куртке, давая понять, что разговаривать не намерен. Профос — пожалуй, самая презираемая должность в армии, дерьмочисты, спинодралы, которые наказывают солдат розгами за мелкие провинности, вроде непочтительного взгляда в сторону офицера или прижатой на сеновале крестьянской дочки. Понятно, что даже такому типу как профос приятно думать, что есть те, кто находится еще ниже его. Те, кто лежит на самом дне.
Например, я.
Вот и место сбора: серая лысина валуна, торчащего из земли. Здесь сидят наши ребята…
— Привет, Творог.
— Привет… пф… Умник… пф…
Нурли-Творог, огромный, весь в белесых складках жира, тяжело дышащий и еле передвигающийся.
— Привет, Улыбка.
Ничего, кроме счастливой улыбки, навсегда застывшей на лице Треда. Тред-Улыбка, деревенский дурачок, знает, наверное, только одно слово «Армия». Непонятно, зачем он вообще увязался за проходящим через его деревеньку полком. Но ничего: в армии короля, да здравствует его величество, применение найдется всем.
— Привет, Горб.
— Привет, Умник.
Карт-Горб, тощий и прямой как палка. Откуда у него такое прозвище? Он думает, что у него есть горб. Горб, которого зовут Гелм. Карт с ним разговаривает. Хотя иногда мне кажется, что он только притворяется сумасшедшим, чтобы его не отправили куда еще из нашей дружной компании. Например, на мечи вражеской армии.
Да, мы — самая худшая часть армии, самое дно, отбросы, которыми побрезгуют даже голодные свиньи.
Творог, Улыбка, Горб… И я, Тауни-Умник.
Солдаты девятого мародерского взвода армии короля Кардаша.
Шакалы его величества.
Кто виноват в том, что начинаются войны?
Вот наша война с Радонским княжеством с чего началась?
С одной стороны, нашему королю Мадару Седьмому, да здравствует его величество, наверное, не стоило насиловать жену князя Радонского, когда княжеская семья гостила в его дворце. И уж тем более не стоило публично заявлять, что, если князь чем-то недоволен, то он, король, проделает то же самое с его дочерьми, сыновьями и самим князем.
Но, с другой стороны, и князю, наверное, не стоило рвать вассальный договор и называть короля разными словами (из которых правдой была от силы половина… Уж в скотоложестве нашего короля, да здравствует его величество, точно никогда не уличали…), а радонцам не стоило вырезать всех королевских сборщиков налогов на территории своего княжества. Мытари точно никого не насиловали. По крайней мере, не все. И не очень часто.
Вот и пойми, кто виноват…
Радонцы в нашем королевстве всегда были героями забавных историй и анекдотов: грубые варвары, которые сидят в своих лесах, пьют самогон, который гонят из опилок и совершенно не имеют представления о галантном обхождении. В отличие от нас, жителей королевства Грошен!
Эти дикие радонцы объявили нам войну? Ха-ха! Да мы их… Да одной левой! Достаточно одному королевскому полку выйти на поле и прикрикнуть на них, как они тут же побросают оружие и разбегутся!
Усмирить княжество отправился один полк. Затем другой. Третий… Видимо, им никак не удавалось прикрикнуть достаточно грозно.
Королевские глашатаи на площади Громких Голосов ежедневно объявляли об одной победе над «грязными мятежниками», о вновь и вновь разбиваемых княжеских войсках, так что на слухи о том, что происходит на границе с Радоном, никто не обращал внимания. Все были твердо уверены в нашей победе.
Весело было сидеть в кабаке, вместе с такими же студентами Мадонского университета, пить пиво и, смеясь, рассуждать о том, как мы разобьем этих глупых радонцев… И совсем не весело было обнаружить на дне очередной кружки «королевский грош», означающий, что я согласился вступить в ряды храброй и героической королевской армии и теперь разбивать глупых радонцев предстоит лично мне.
В казармах палка сержанта и кулаки капрала быстро объяснила, что мое личное мнение я могу засунуть в…скую задницу, что я — слизняк, из которого еще нужно будет выделывать настоящего солдата, и что если командир скажет «Лягушка!», я должен кричать «Ква!» и прыгать. Я понял, что кристаллография мне не пригодится совершенно, здесь гораздо важнее были другие умения. Умение воровать еду — потому что кормили нас бурдой, которую есть было невозможно, умение есть ту бурду, которой нас кормили, умение выбирать самые лучшие очистки с помойки, закрывать голову руками, когда тебя бьют, материться так, чтобы от тебя отстали…
Многие мои товарищи по несчастью после бесконечных побоев начинали рваться на войну. Они начинали думать, что в том, что их бьют, виноваты радонцы. Ведь если бы не они — никакой войны бы не было, и они продолжали бы спокойно жить и работать. Эти несчастные начинали ИСКРЕННЕ рваться на войну, они боялись мечей радонцев меньше, чем палок сержантов.
Я же всегда понимал одну простую вещь: после сержантской палки ты отлежишься и будешь жить. После радонского меча тебя закопают в ближайшей воронке от огненного шара, а то и бросят просто так, на съедение воронам и волкам. Хотя там, где проходили храбрые солдаты доблестной королевской армии вороны встречались только на вертелах.
Первой же мыслью была мысль о побеге. Но, видимо, я был не один такой умный, поэтому очень скоро нам показали дезертиров и мысль о побеге испарилась. Я к своей заднице не подпускаю никого, тем более какого-то мужика с неструганным колом. Да и умирали дезертиры слишком громко… Потом нам поставили магическую метку на локте и я понял, что из армии мне не выбраться. Разве что, оставив здесь на память правую руку.
Из армии не отпускали даже калек, разве что совсем уже изуродованных, без рук, без ног. Калеки служили в обозе, где шансов выжить, конечно, было больше, если не нарвешься на фуражирную команду, однако отрубать себе руку или ногу ради сомнительного шанса попасть в обоз, мне не хотелось. Можно было бы притвориться идиотом или сумасшедшим, но, как назло, эта мысль пришла мне в голову слишком поздно, когда все уже знали, что я — бывший студент и даже дали мне прозвище Умник.
Битва, в которой меня могли убить — Убить! Меня! — становилась все ближе и ближе, мне даже во сне снилось, как мне в живот вонзается широкий радонский меч, разрывая мясо и выворачивая кишки наружу. Наверное, мне слишком хотелось жить. Я придумал способ.
Все оставшееся время до того момента, как наш полк отправился на войну, меня били. Били сержанты, били капралы, били солдаты… Потому что я не мог научиться владеть мечом. Вообще. Тех колотушек, которые высыпались на меня, хватило бы, чтобы научить владеть мечом зайца. Но научить меня не удалось. Меч выворачивался из моих пальцев при взмахе, я не мог правильно ни вынуть его из ножен, ни вложить его обратно. О том, чтобы заставить меня попасть по соломенному чучелу сержанты уже и не мечтали. Возможно, они бы и догадались, что я притворяюсь, но роль мне удалась. Я делал вид, что мне искренне хочется научиться сражаться, что я на самом деле страдаю от того, что не могу обучиться искусству настоящего воина.
Армия не отстала от меня слишком быстро. Из меня пытались сделать копейщика, пращника, помощника магов-фойермейстеров, обозника, профоса… Безуспешно. Мне не поддавалось никакое оружие и даже розги в моих руках превращались в какой-то массажный инструмент. При виде лошадей меня тошнило, магов тошнило при виде меня — при каждом вылете огненного шара я мочился в штаны (противно, но жизнь мне была дороже). Мне уже начинало казаться, что я победил и меня выгонят из армии. Но нет, на самом дне, среди совершенно непригодных ни к какому другому ремеслу отбросов, армия нашла место и для меня.
Мародерские взводы в армии ввел наш мудрейший король Мадар Седьмой, да здравствует его величество. Ведь, если подумать, на поле боя после битвы лежат сотни тел. А это не просто тела: на них остается одежда, кольчуга, оружие, сапоги, деньги, которые солдаты предпочитают носить с собой. И все это добро, которого и так не хватает армии, остается валяться на земле или достается мародерам… О, мародерам! А почему это мародеры работают сами по себе? Не возвращают армии ее законное имущество, не делятся, и самое страшное — не платят налоги! Срочно создать в каждом полку мародерские команды!
Каждый мародер должен был вынести с поля боя определенное количество трофеев, за чем строго следили сержанты, а также собрать денег не меньше чем на пять серебряных монет. Тех, кто не выполнял план, отправляли к профосу.
Понятное дело, что никто не рвался в эти команды. Даже среди самых забубенных наемников и штрафников существовало брезгливое отношение к мародерам: любому мерзавцу хочется думать, что он еще не опустился на самое дно и есть кто-то, про которого даже он, насильник и убийца может сказать: «Но я-то ведь хотя бы не…». А мне было все равно. Так я стал королевским мародером. И вот уже третий год по ночам пробираюсь по полю боя между мертвыми телами, с мешком в руках. Не один вражеский солдат — уже больше сотни — умиравший от того, что кишки вывалились из разрубленного живота, ушел на тот свет после того, как мой нож перерезал его горло.
Была и еще одна причина, из-за которой я стал мародером. Я уже понял, что воюют ради денег. И если обычный солдат довольствует трофеями из тех городов, которые были отданы на разграбление, то мне потом достается все то, что добыли они. Каждый солдат рано или поздно окажется убит. А я обыщу его карманы.