Несмотря на такое разнообразие вариантов, почему-то никто не стремился присваивать Виктору титул и дарить ему замок с землями. Магический дар в нем может и дремал, но никого не интересовал. Даже возможными техническими новинками никто не интересовался. Не говоря уж о научных открытиях. После того, как Виктору пришлось повидать черного дракона, неторопливо пролетавшего в небе куда-то по своим огнедышащим делам, Виктор не стал бы спорить, даже если бы ему сказали, что земля здесь плоская и четырехугольная. Вдруг, правда?
Причин такого возмутительного пренебрежения пришельцем из другого мира было несколько.
Самой главной было то, что таких, как Виктор здесь было немало. На всех замков не напасешься.
Тиссемли, как здесь называли пришельцев с Земли, появлялись с удручающей регулярностью дождя осенью. Началось это нашествие примерно двадцать лет назад, и с тех пор не было дня, чтобы где-то, в одной из десятков крошечных стран, на окраине деревни ли, у городских стен ли, не поднялся с земли пришелец в странной одежде, ничего не помнящий о том, как он здесь оказался.
По слухам, доносившимся до Виктора — каждый из собутыльников, кто узнавал, что он — «тиссемли», считал своим долгом рассказать все, что он о них слышал — где-то на западе, на побережье, пришельцев было так много, что они сумели даже основать свое собственное государство. Но это на западе. Здесь, на юге, тиссемли было немного. Фактически, за полгода он, Виктор, видел только двоих: сумасшедшего в черных джинсах, которого повесили на площади за многочисленные убийства и миловидную девчонку лет двадцати, сумевшую стать любовницей одного графа.
Периодически мысли о том, что надо было бы отправиться на запад, посмотреть, что там за государство основали земляки, возникали в викторовой голове. Но так и оставались мыслями, даже не становясь планами. Для того, чтобы путешествовать в этом мире нужно было обладать деньгами, для того, чтобы купить лошадь или прочную обувь, чтобы питаться в пути или кормить все ту же лошадь, чтобы уплачивать многочисленные пошлины, дорожные, мостовые, воротные и прочие, чтобы было чем откупиться от веселых зеленых братьев…
А денег у Виктора не было.
Жизнь в этом мире оказалась до безобразия упорядоченной и регламентированной. Длинными законами, положениями, указами и установлениями было определено ВСЕ: от длины юбок до количества этажей. В зависимости от статуса человека, конечно.
Любой род занятий тут подпадал под порядки одной из гильдий и никто не имел права заниматься не своим делом.
Пирожник не станет тут тачать сапоги, не только потому, что не сумеет этого сделать: он не купит сапожную кожу, так как не входит в Гильдию сапожников, он не продаст сапоги, потому что Гильдия торговцев обувью не купит сапоги, сделанные не по регламенту, он не сможет продать сапоги и сам, так как в Гильдию торговцев обувью не входит.
Мошеннику, чтобы притвориться пирожником, нужно будет изучить особенности одежды и нагрудных знаков, тайные символы и знаки Гильдии пирожников, выучить все гильдии пирожников в окрестностях, подделать рекомендательные письма и уплатить гильдейский сбор… Это не говоря уже просто об умении печь пироги.
Все тоталитарные диктатуры Земли, при виде такого стройного течения жизни, мгновенно почувствовали бы себя анархистскими скопищами и, горько рыдая, присоединились бы к стану демократии, так как поняли бы, что ТАКОЙ контроль им не переплюнуть.
А теперь, внимание: вопрос? И звонкий удар гонгом о бестолковую голову.
Как в таких условиях сможет заработать некую толику денег один несчастный тиссемли?
Присоединиться к одной из гильдий? А как? Думаете, в гильдию так просто попасть? Вступительный взнос, рекомендательные письма от тех, у кого вы учились ремеслу, и все равно первые лет пять вы будете простым учеником, с шансом — только шансом — стать подмастерьем. Чтобы стать мастером-стеклодувом или мастером-хлебопеком, вам нужно принадлежать к семье потомственных стеклодувов или хлебопеков. Иначе никак. И не лезьте сюда со своими гениальными проектами продажи кроссовок и прочих хромовых сапог: прежде чем мастера хотя бы взглянут на ваше творение, вам придется доказать, что вы умеете делать ВСЕ остальное. Иначе какой же вы сапожник? Так, самозванец.
Человек в буквальном смысле без роду без племени ни в одну гильдию не попадет никогда. Он будет здесь всего лишь досадным камушком в отлаженном механизме. Шестеренкам, знаете ли, все равно: копролит вы или алмаз.
Что делать?
Придти в театр и попроситься на роль? А где рекомендации от Гильдии актеров? Без них вы даже «кушать подано» не сыграете.
Выступать на улицах, давая представления? Ну да, пока вас не поймает Гильдия уличных актеров.
Сделать куклы-марионетки и выступать с ними? Никто, кроме членов Гильдии марионеточников не смеет показывать зрителям выступления с куклами.
Играть на гитаре? Гильдия уличных музыкантов против.
Рассказывать сказки, легенды, побасенки и анекдоты? Гильдия сказителей очень недовольна.
Актерское ремесло, кормившее, хотя и нерегулярно, на нашей старой Земле, здесь не помогало Виктору нисколько.
Так что же делать?
Воровать? Пока не попадетесь в лапы Гильдии воров.
Просить милостыню? А разрешение от Гильдии нищих у вас есть?
Виктору пришлось творчески соединять все возможности для добычи… нет-нет, не капитала, всего лишь средств к существованию. Он был и актером и сказителем и музыкантом. В среднем два раза из трех ему удавалось собрать в шляпу, когда-то украденную у богатого пьянчуги, небольшую горсточку медяков. На третий раз его обычно ловили и били. А потом бросали в тюрьму. Где, впрочем, тоже долго не держали: бродяжничество преступлением не считалось, а на каторгу его преступления не тянули.
На третий месяц такой жизни Виктор начал пить.
Ох-хо-хо… Опять, что ли, поймали гильдейские? Да нет, вроде бы: откуда у него тогда взялись деньги на выпивку? Проклятое пойло. Если вы думаете, что в средневековье нельзя было напиться, потому что не знали крепких напитков, то вам никогда не попадался мардианский лимонный кишковорот. Который мозги выбивает не золотым слитком, завернутым в ломтик лимона, а банальным кирпичом. Хоть и в лимонном ломтике.
Виктор честно попытался вспомнить, что же вчера такое было, но кроме стойкого вкуса лимонной отравы, которую подавали в трактире, он не помнил ничего.
Непонятность ситуации, отягощенная головной болью, начала настораживать. За что же тогда его сюда закинули? Да еще и связав руки, чего не делали во время всех предыдущих заключений.
Ответ не замедлил прийти, в лице плечистого стражника с алебардой в руках. Он залязгал ключами, отпирая замок:
— Вставай, — толкнул он Виктора торцом древка, — Сегодня тебе повезло, тиссемли.
Кривоватая ухмылка откровенно не радовала и заставляла усомниться в постигшем Виктора везении.
— Куда меня? — с трудом встав, спросил он.
— Вперед, — стражник взмахнул оружием.
Вперед так вперед. Полгода бродяжьей жизни сделали из Виктора записного фаталиста.
Они шли извилистыми коридорами, мимо пустых камер, мимо горящих на редких поворотах светильников. Желудок подавал сигналы опасности, но они плохо пробивались сквозь мардианский кишковорот. Наконец, мозг сумел их уловить и идентифицировать.
Пустые камеры… Коридоры без окон… Светильники… Это не городская тюрьма и даже не гильдейская, да и на сельский околоток не похоже. Это — подземная тюрьма дворянского замка. Господи боже, куда это я умудрился вляпаться?
В голове толкнулась было мысль, что он по пьяни оскорбил какого-то дворянчика, но потом эта мысль была отброшена. Нищий бродяга не мог оскорбить дворянина просто по определению, как не может оскорбить уличная шавка: слишком разные уровни.
Они поднялись по ступеням вверх, долго шли каким-то узким извилистым коридором, пока стражник внезапно не остановился у низкой двери и, распахнув ее, не втолкнул Виктора в просторный, по крайней мере, по сравнению с тюремной камерой, зал.
Узкие стрельчатые окна с витражами, в красно-бурых тонах. Возвышение, на котором стоял деревянный трон.
На троне сидел человек.
Вбитые сапогами и кулаками рефлексы сословного общества заработали, выдавая информацию.
Возвышение — на три ладони. Перед ним — герцог.
Трон — самовластный правитель. То есть сейчас Виктор находился в герцогстве, правителем которого был вот этот самый мужчина.
Худой, с острым лицом, похожий на отощавшего ястреба, в черном бархатном камзоле, на груди — массивная золотая цепь. Колючий взгляд странно светлых, почти прозрачных глаз, длинные прямые волосы цвета лежалого снега, то ли седой, то ли такой светлый…
Желудок задергался в панике.
Герцог наклонил голову, внимательно рассматривая стоящего перед ним нищего тиссемли.
— Вчера, — неожиданно произнес герцог, — ты напился. Пьяный тиссемли — не такое уж частое зрелище на моей земле, поэтому за тобой решил проследить один из моих шпионов. Во хмелю ты произнес очень интересные слова…
Неужели все-таки оскорбление? Дворяне — одно, а правитель — совсем другое… Но как можно было оскорбить того, чьего ты и имени-то не знаешь и уж точно до сегодняшнего утра — кстати, а сейчас утро? — не подозревал о его существовании.
— …ты сказал «Вы все глупцы» и заявил «На вашем месте я бы сумел добыть золото даже из дорожной пыли». Мне стало… любопытно… и я приказал привести этого тиссемли ко мне. Так вот, — герцог внимательно посмотрел на собственные ногти, — я приказываю тебе: в течение месяца достать золото из дорожной пыли. Как — мне безразлично. Мне просто хочется посмотреть, как ты это сделаешь. Ровно через месяц ты покажешь мне, как это делается, или умрешь. Можешь идти. Развяжите ему руки.
Стражник аккуратно развязал узлы и смотал веревку. Хотя на запястье левой руки что-то все-таки мешало. Виктор, пытаясь понять, о чем говорит герцог — золото? Из пыли? — машинально потер запястье. Рука наткнулась на браслет.