Поездка Остермана в Стокгольм, как и поездка Лефорта в столицу Швеции, не дала положительных результатов. Шведы упрямо твердили, что «они никогда себя к миру принуждать не допустят» и их нисколько не склонит к миру угроза высадки десантов. В результате переговоров с министрами Остерману удалось добиться согласия королевы уступить России Эстляндию с Ревелем при условии, что Россия возвратит Швеции Выборг и Кексгольм. В Стокгольме по-прежнему верили в обещания Англии оказать помощь и оставляли без внимания предупреждения Остермана, что они «придут в тенденцию от короля английского и о его… всегда зависеть будут». Не смущало королеву и заявление Петра, высказанное в грамоте, врученной ей Лефортом, о том, что ее стремление к миру декларируется словами, но не подкрепляются поведением уполномоченных на конгрессе.
Царь предупреждал королеву о том, что «мы уже будем такие крепкие меры восприять, каковые мы для получения безопасности и постоянного мира за пристойно изобретем».
Под «крепкими мерами» Петр подразумевал высадку десантов. Известие об их успешных действиях докатилось до Копенгагена, из которого русский посол В. Л. Долгорукий 29 августа извещал: «Шведы нынешнего их разорения ни оплакать, ни оценить не могут и говорят, что им ни в пять десять лет поправить их невозможно».
Несмотря на возобновление военных действий Россией, Аландский конгресс продолжал существовать. Его участникам было доподлинно известно о бесполезности его заседаний, но ни шведская, ни российская делегации не рисковали покинуть конгресс, дабы не выглядеть в глазах европейских дворов и общественности виновниками срыва мирных переговоров. Впрочем, в июне—сентябре заседания конгресса происходили реже, чем в предшествующие месяцы, поскольку сторонам были хорошо известны как позиции друг друга, так и аргументы в их защиту. Позитивных результатов от заседаний конгресса его участники не ожидали. Из частного письма А. И. Остермана к П. П. Шафирову от 15 июня 1719 г. следует, что Андрей Иванович пребывал в подавленном настроении и не находил обнадеживающих причин своего присутствия на Аланде: «Время идет для меня между тем страшно медленно, так как я не имею никаких известий от вашего сиятельства и о том, что у вас происходит. Время бежит и хороший сезон проходит, да и без того нечего делать, я только боюсь, чтобы все наши благие намерения снова не превратились в ничто». Под «благими намерениями» Остерман подразумевал высадку десантов.
Письмо Остерман отправил до высадки десантов. Но то, что их успешные действия не оказали влияния на шведские правящие круги, на которое рассчитывал Петр, Шафиров объяснял тем, что ей удалось заключить союзный договор с Англией, обещавшей помощь Швеции не только флотом, но и людьми.
Русские уполномоченные в конце концов дождались того, что инициаторами закрытия конгресса стала Швеция. 6 сентября 1719 г. первый шведский уполномоченный Лилиенштедт в ответ на объявление о предстоящем отъезде с конгресса русской делегации в случае, если она в течение трех недель не даст ответа на свой ультиматум, объявил Брюсу и Остерману, что Ульрика-Элеонора велела своим уполномоченным покинуть конгресс. Русские уполномоченные уехали с конгресса 15 сентября. Таким образом, Аландский конгресс не оправдал возлагавшихся на него надежд — желаемый обеими сторонами мирный договор не был заключен. Петру не оставалось иного средства принудить шведов возобновить переговоры, как военное давление.
Сразу же после провала конгресса Петр приступил к усиленной подготовке к десантным операциям 1720 года. Цель их он определил в письме к генерал-адмиралу Ф. М. Апраксину так: «Нынешние конъюнктуры дел требуют: чтоб какой возможно убыток неприятелю учинить, дабы тем обнадеживание английское отвергнуть: другой — азардовать (не допускать), дабы, ежели проиграем (отчего Боже сохрани), более неприятелей самим на себя не подвергнуть».
Высадке десанта в 1720 г. предшествовало морское сражение у острова Гренгам, где 28 июня были пленены четыре шведских фрегата. Неприятельские потери в живой силе намного превосходили потери русских войск. Последние потеряли убитыми 82 человека, ранеными — 246 человек; потери шведов составляли соответственно 103 и 407 человек. По поводу этого сражения Петр в письме к А. Д. Меншикову высоко оценил его значение: «Правда, немалая виктория может причесться, а наипаче, что при очах господ англичан, которые равно шведов оборонили, как их земли, так и флот». Русскими галерами, одержавшими важную морскую победу, командовал сухопутный генерал М. М. Голицын.
Десантный отряд под командованием генерала Ласси в составе 5 тысяч пехотинцев и 370 человек и регулярной конницы ежедневно, начиная с 18 мая, высаживался с галер и лодок на шведское побережье и сжег 4 городка, 19 центров административно-финансовых округов, 509 деревень и 79 мыз с 4159 дворами, 12 железоделательных заводов, 8 пильных и 5 хлебных мельниц, 334 сенных и рыбных амбаров. Было захвачено в качестве трофеев 7 пушек, 6 новых галер, 2 новых торговых корабля, 607 пудов меди и 2605 пудов железа, 556 голов рогатого скота, 47 человек было взято в плен.
На этот раз правящие круги Швеции поняли, что надежды на военную помощь англичан оказались тщетными, что продолжение войны окончательно разорит страну и что единственный выход для спасения государства состоял в подписании мирного договора с Россией. Король Великобритании писал шведскому королю Фридриху IV, занявшему в 1720 г. шведский трон, уступленный ему супругой Ульрикой-Элеонорой: «Я заклинаю Е. В., как верный друг и союзник, не теряя времени, заключить мир с царем и устранить, поскольку это от вас зависит, неудобство и опасности, каким подвергает вас и ваше королевство теперешнее положение».
Бесперспективность продолжения войны для Швеции отметил и статс-секретарь английского правительства Тоусенд, писавший 7 апреля 1721 г. посланнику в Стокгольме Финчу: «В целом король (Георг I. — Н. П.) сожалеет, что Швеция доведена до такой крайности, но мало надежды на улучшение ими (шведами. — Н. П.) условий мира в результате продолжения войны».
В другом письме тому же Финчу дипломат выразил свою оценку положению в Швеции еще категоричнее: «От продолжения войны нельзя ждать ничего, кроме усиления царя за счет этой истощенной страны, если и не ценой полного ее разорения и гибели».
Итак, Аландский конгресс не принес желательных России результатов. Тем не менее он все же имел некоторое значение. Во-первых, он убедил царя в отсутствие надежд на успешное завершение войны дипломатическими средствами в необходимости оказывать на Швецию военное давление. Во-вторых, конгресс показал меру взаимных уступок воевавших сторон при заключении мирного договора. Возобновление переговоров должно было начинаться не с нуля, а с учетом достигнутых договоренностей на Аландском конгрессе. В-третьих, события, происшедшие после конгресса, убедили царя, с одной стороны, в том, что Англия не пойдет на разрыв отношений с Россией и что в сохранении торговли с нею было крайне заинтересовано английское купечество, а с другой — шведского короля, сменившего на троне Ульрику-Элеонору, в том, что союзница Швеции Англия ограничилась не оказанием ей реальной военной помощи, а всего лишь демонстрацией готовности оказать эту помощь. Свидетельство тому — победа русского флота над шведским у острова Гренгам, достигнутая, по выражению Петра I, «при очах» английского адмирала Норриса, выступавшего в роли наблюдателя за морским сражением.
Нам же, оценивающим деятельность А. И. Остермана, необходимо остановиться на исторических источниках, которые проливают свет на позицию А. И. Остермана, которую он занимал на Аландском конгрессе и на роль, которую он сыграл на нем.
Как отмечалось в начале этой главы, уполномоченных России на Аландском конгрессе, которым было поручено вести переговоры со шведами, было два: первым считался Я. В. Брюс, вторым — А. И. Остерман. О работе конгресса, закончившегося, как известно, безрезультатно по вине шведской стороны, сохранилось три вида документов, отразивших меру участия каждого уполномоченного в переговорном процессе. Один из видов источников представлен совместными донесениями Брюса и Остермана царю и Иноземному приказу о ходе переговоров, об условиях мира, выдвигаемых шведской стороной, об ответах на них русских уполномоченных, о реакции на них шведов. Помимо согласованных донесений, подписанных обоими уполномоченными, в архиве сохранились донесения, составленные каждым из участников переговоров раздельно, причем Брюс отправил неизмеримо меньше донесений, чем Остерман. Объясняется это тем, что А. И. Остерман, как отмечалось выше находился в приятельских отношениях с П. П. Шафировым, являвшимся вторым лицом во внешнеполитическом ведомстве, и отправлял ему наряду с официальными донесениями частные письма, содержавшие его личные оценки происходившим на конгрессе событиям.
О причинах отправки в Петербург раздельных донесений Брюса и Остермана источники ничего не сообщают, но можно высказать не лишенную оснований догадку, что инициатором подобной информации о событиях на конгрессе был Андрей Иванович. Во-первых, он рассчитывал на приятельские отношения с Шафировым и считал своим долгом лично делиться собственными мыслями и наблюдениями, которые были чужды пониманию Я. В. Брюса, вся предшествующая деятельность которого была далека от внешнеполитических проблем. Во-вторых, Остерман, служивший в Иноземном приказе, был глубже осведомлен о положении дел в Швеции, о состоянии ее внутренних ресурсов и возможности продолжить войну. В-третьих, А. И. Остерман обладал редким и особенно ценимым качеством среди дипломатов — умением втираться в доверие к собеседнику и исподволь внушать ему мысль, что у того нет более близкого, чем он, радетеля о его интересах. Наконец, в-четвертых, Андрей Иванович, отличавшийся безграничным честолюбием, давал знать царю и его окружению, кого следует реально считать главным действующим лицом на конгрессе — его, Остермана, или вельможу Брюса. Короче, А. И. Остерман, отправляя свои письма и донесения П. П. Шафирову, руководствовался честолюбивыми соображениями, при этом он до поры до времени отправлял донесения и письма, не дававшие повода для раздражения, зависти и ревности первого уполномоченного. Конфликт между ними возник лишь в конце работы Аландского конгресса, когда без ведома Брюса Остерман стал раздавать меха, полученные им, Брюсом.