Какими бы соображениями ни руководствовались уполномоченные, отправляя раздельные донесения, совершенно очевидно, что такие формы информации нельзя считать нормальными, что они допустимы в порядке исключения лишь при наличии противоречий во взглядах и оценках происходившего. Однако последнее, видимо, не смущало Петра I.
Глава третья. Конгресс в Ништадте
Надо полагать, что царь был вполне удовлетворен деятельностью Брюса и Остермана на Аландском конгрессе, и когда в 1721 г. появилась надобность назначить уполномоченных на конгресс в Ништадте, он велел отправить туда тех же Брюса и Остермана и в тех же должностях — первого и второго уполномоченного.
Автор глав о Ништадтском конгрессе Л. А. Никифоров в фундаментальной монографии «Внешняя политика России в последние годы Северной войны. Ништадтский мир» то и дело употреблял фразы, составной частью которых являются слова: «Брюс и Остерман осведомились…»; «Брюс и Остерман сообщали…»; «Брюс и Остерман писали…»; «Брюс и Остерман выражали уверенность…» и др. Подписывали донесения оба уполномоченных, но их составителем или редактором, несомненно, был Андрей Иванович, и роль Брюса ограничивалась его подписью под донесением или устными указаниями относительно их содержания. Так оценивать «разделение труда» между уполномоченными дают два обстоятельства: во-первых, об Остермане установилось устойчивое мнение современников как о человеке, пользующегося репутацией превосходного стилиста, умевшего четко, ясно и кратко излагать мысли на бумаге; во-вторых, существовала традиция — вельможа, каким являлся Брюс, был избавлен от составления деловых бумаг.
Л. А. Никифоров прав, когда отмечал, что наличие подписей двух уполномоченных под донесениями следует расценивать как свидетельство отсутствия у них разногласий, но это отнюдь не означало, что оба они держали одно перо в своих руках. Поэтому если точно определить роль каждого уполномоченного в составлении донесений, то надлежало бы писать так: «По мнению Остермана, которое вполне разделял Брюс» или: «Остерман с полного одобрения и согласия Брюса составлял донесения…» Я об этом пишу не потому, что считаю формулу, используемую Л. А. Никифоровым, не дающей представления о том, какова была роль каждого уполномоченного в составлении донесений и, следовательно, не освещающей роли Остермана как героя моего сочинения.
О том, что оба уполномоченных пользовались полным доверием Петра и не вызывали у него сомнений в том, что они будут педантично выполнять его указания, явствует из содержания инструкции, которой они были вооружены перед отъездом на Ништадтский конгресс. Эта инструкция отличается от аналогичных документов отсутствием в ней рекомендаций по поведению уполномоченных на конгрессе, перечня вопросов, которые надлежало задать шведским уполномоченным, и содержания ответов на возможные вопросы, сформулированные противной стороной.
Основной документ, врученный уполномоченным, был составлен самим царем и назывался так: «Кондиции, на которых мы мир вечный с его королевским величеством и короной Свейскою заключить желаем». Кондиции состояли из трех пунктов и формулировали территориальные притязания страны-победительницы и в основном повторяли требования, высказанные еще во время переговоров на Аландском конгрессе: безвозмездно передать России в вечное владение Ингрию и Эстляндию с городом Выборгом. Во владение России должна была перейти и Лифляндия, но за нее она должна была уплатить Швеции компенсацию в сумме, не превышающей два миллиона рублей. Именно пункт о передаче России Лифляндии и острова Эзель за уплату Швеции компенсации составлял главное отличие условий мира, выдвинутых на Аландском конгрессе от условий, выдвинутых Россией на Ништадтском конгрессе.
Соответствующей инструкцией были вооружены и шведские уполномоченные Лилиенштедт и Штремфельдт. Предусматривалась передача России лишь Эстляндии с Ревелем. Таким образом, в главном пункте мирного договора в позициях России и Швеции по-прежнему обнаружились существенные разногласия.
Из опыта переговоров на Аландском конгрессе царю и его уполномоченным была хорошо известна манера шведов их затягивать, возобновить по пунктам, по которым уже достигнуто соглашение. Поэтому Брюс и Остерман с целью пресечения проволочек должны были потребовать ответа на их условия мира к назначенному ими сроку.
Открытие конгресса состоялось 11 мая 1721 года. Шведские уполномоченные сразу же заявили, что они никогда не подпишут договора на условии передачи России Лифляндии и Выборга: нам было бы приятнее, сказали они, «ежели б заранее у нас руки обрубить, нежели такой инструмент подписать». Они были готовы уступить России Ингерманландию и часть Карелии, а Выборг непременно должен был остаться за ними, как и все остальные территории, завоеванные Россией. Впрочем, Лифляндию они тоже готовы были уступить, но за компенсацию.
Переговоры в Ништадте, как и на Аланде, велись не только во время официальных конференций, но и на приватных встречах: во время обедов, ужинов, устраиваемых то одной, то другой стороной, а также во время прогулок. Именно в неофициальной обстановке проявилась способность Андрея Ивановича внушить собеседнику мысль, что лучшего защитника интересов Швеции во всем мире, чем он, Остерман, не сыскать.
Шведским делегатам было известно, что Россия одновременно с переговорами ведет интенсивную подготовку к вторжению русских войск на территорию Швеции, и они предложили русским уполномоченным заключить прелиминарный мир. Мир, предусматривавший прекращение военных действий. Проект мирного прелиминарного договора шведские уполномоченные передали Брюсу и Остерману в середине июня 1721 года.
Проект предусматривал уступку России Эстляндии с Ревелем, Ингерманландию с городами по течению Невы, а также часть Лифляндии с Ригой, Динамюнде и Дерптом за денежное вознаграждение. Он, кроме того, содержал условия, ранее не предъявлявшиеся шведскими уполномоченными: обязательства царя не вмешиваться во внутренние дела Швеции, возвращение имений, расположенных на территориях, отошедших к России, прежним владельцам. Наконец, в представленном проекте прелиминарного договора был включен пункт о праве шведов закупать зерно в провинциях, отошедших к России.
Едва ли не самым главным в шведском проекте договора был пункт о прекращении военных действий — шведы вполне оценили катастрофические последствия для своей экономики высадки русских десантов на шведское побережье, до основания разрушавшие промышленные предприятия, города и крепости.
Положение шведской экономики ко времени заседания конгресса в Ништадте оказалось более тяжелым, чем во время Аландского конгресса. Дело в том, что главная финансовая опора Швеции, Англия, обнаружила бесперспективность продолжать войну Швецией, а также оплачивать субсидиями ее военные расходы, а также оставлять в Балтийском море свои эскадры для усиления шведского флота.
Правительство Англии настоятельно рекомендовало шведскому безотлагательно заключить мир с Россией на условиях, ею предложенных. Что касается другого союзника Швеции, Франции, то ее помощь Швеции была более декларативной, чем реальной, поскольку по Амстердамскому договору с Россией Франция обязалась отказаться от субсидий Швеции. Правда, в нарушение условий этого договора Франция продолжала оказывать Швеции финансовую помощь, но делала это тайно, следовательно, в более умеренных размерах, чем раньше. Короче, Франция, как и Англия, требовала от шведов заключения мира с Россией.
Давление на Швецию английской и французской дипломатиями хотя и не приобрело решающего влияния на уступчивость шведского правительства и его уполномоченных на Ништадтском конгрессе, но угроза оказаться в одиночестве в схватке с таким исполином, как Россия, влияла на позицию шведских уполномоченных. 23 июня Брюс и Остерман доносили Петру: «здешние дела в самую горячность пошли… Ныне явно видим, что шведы к миру склонность имеют и паче всего опасаются, что ваше величество с герцогом Голштинским не обязался».
Герцог Голштинский был использован Петром и русской дипломатией в качестве средства давления на Швецию вследствие того, что главным претендентом на шведскую корону являлся сын старшей сестры Карла XII герцог Голштинский. После гибели Карла XII королевой по избранию, а не по наследственному праву, стал не Голштинский герцог, а младшая сестра погибшего короля Ульрика-Элеонора. Герцог Голштинский прибыл в Петербург в 1721 г., был обласкан Петром, согласившимся отдать ему в жены одну из своих дочерей. Герцог в данном случае исполнял роль козырной карты не только в игре русской дипломатии, но и в игре своих сторонников в Швеции. Оба обстоятельства дали повод правящим кругам в Стокгольме для беспокойства, о чем известили Петра Брюс и Остерман.
Информация, которой располагало правительство России о положении Швеции летом 1721 г., позволила ему надеяться на то, что она переживала критическую ситуацию и вынуждена будет согласиться на любые условия заключения мирного договора, предложенные Россией. Русский посланник в Берлине А. Головкин, пользуясь информацией западноевропейских дипломатов, доносил о состоянии Швеции: она «находится в крайнем страхе от силы его царского величества, и так, что нечего больше делать, только с его величеством мир искать с уроном, каков оной ни был». Гессенкассельский принц Георг, проживавший в Швеции, делясь с прусским королем своими наблюдениями, сделал вывод: «Швеция в крайней мизерии находится», он отмечал наличие противоречий в правящей элите, так что все дела у нее с великою конфузией отправляются.
Отсутствие денег в шведской казне, а также людей вызвали упадок флота и армии. Цитированный выше А. П. Бестужев доносил: «Вся Швеция в великой бедности и во отчаянии, что более войны иметь не хотят и что единогласны в том намерении, наипаче и войска, что когда вашего царского величества войска на берега ступят, хотят ружья положить».
30 июня Брюс и Остерман отправили в Петербург донесение и записку под названием «Всеподданнейшее рассуждение о шведском состоянии, сколько оное до негоциации мирной на Ниесштадтском конгрессе касается». И «Рассуждение», и донесение как бы подводили итоги полуторамесячных переговоров на Ништадтском конгрессе: перечислялись пункты, по которым достигнуто соглашение, назывались претензии русских уполномоченных, которые шведы отказываются удовлетворять, а также высказывалось мнение о том, какие притязания шведов можно удовлетворить, а в каких твердо отказать. Уполномоченные исходили из крайней заинтересованности Швеции в заключении мирного договора: «Шведское государство как по внешнему, так и по внутреннему состоянию дел оного видятся, что всеконечно принуждено с его царским величеством мир искать».