— Вы, кажется, сведущая барышня, — заметила леди Барбара скрипучим голосом, который так не нравился Кейт. — А музыке вас учили?
— Нет, у меня нет никакого слуха, и я ее ненавижу!
— Ах! — воскликнула с негодованием тетка Барбара.
Увидев испуганные глаза приемного отца, Кейт тотчас вспомнила, что употреблять слово «ненавижу» не следует, и поэтому снова смутилась.
— А рисованию обучали? — продолжала между тем спрашивать тетка.
— Нет, но мне бы очень хотелось… — и Кейт начала ломать себе пальцы, как нередко делала, попадая в неловкое положение.
— Ах! — воскликнула опять леди Барбара, с неодобрением глядя на племянницу.
Однако время было уже позднее, и Кейт вскоре отправили спать. Пожелав всем доброй ночи, девочка поднялась в свою нарядную комнатку, где ее уже ожидала миссис Бартли, горничная.
Но как ни красива была ее новая комната, Кейт сразу же почувствовала с грустью, что она не дома. И дощатый пол, и старая кровать, и стол из простого дерева — все это теперь было бы ей мило, если бы только рядом оказалась Сильвия. Кейт никогда не ходила спать без своей названой сестры, и теперь ей представлялось, как Сильвия от нее далеко и как она, может быть, так же смотрит на ее пустую кровать и, пожалуй, воображает еще, что в эту минуту Кейт больше думает о своем величии, чем о разлуке с ней!
Впрочем, не только эти мысли огорчали Кейт. Она, увы, принадлежала к числу тех глупых девочек, которые боятся темноты. Сильвия не была труслива и всегда умела успокоить свою подругу, давая объяснения всем пугавшим девочку очертаниям предметов или странным звукам. Падающий в комнату свет луны Сильвия не принимала за огонь, она умела отличать разговор служанок от завывания ветра или от возни мышей, и вообще Кейт казалось, что ее подруга сумеет дать отпор ворам и разбойникам. Словом, хоть Сильвии и случалось иногда засыпать первой, но одно ее присутствие уже как будто охраняло Кейт.
Теперь, увидев, что горничная закончила все приготовления и собирается уйти, Кейт начали представляться необыкновенными и комната, и шум экипажей на улице. Сердце девочки забилось, и мысль о том, что сейчас придется остаться одной, показалась ей ужасной.
— Миссис Бартли, миссис Бартли… — сказала она дрожащим голосом. — Вы уже уходите?
— Да, миледи. Мне еще нужно приготовить постели для леди Джейн и леди Барбары.
— О, пожалуйста… — произнесла Кейт самым смиренным и умоляющим голосом, не заботясь о том, что важная и чопорная миссис Бартли сочтет ее трусихой, — пожалуйста, уходя, оставьте мою дверь открытой!
— Хорошо, миледи! — ответила миссис Бартли тем же тоном, каким леди Барбара говорила свое: «Ах!»
Дверь осталась открытой, но заснуть Кейт не могла. Ей казалось, что железная дорога проходит через ее постель, что газовое освещение на улице светит как-то странно… И вообще таких необычных звуков она никогда не слышала дома! Глаза девочки, вместо того чтобы слипаться, широко открылись от страха, а тоска по Сильвии вызвала обильные и горькие слезы.
Кейт всхлипывала все громче и наконец закричала:
— Папа, папа!
Она была уверена, что отец очень рассердится, увидев такую глупость со стороны девочки ее лет, но любой гнев сейчас был лучше этого ужасного одиночества!
Девочка кричала все громче и громче до тех пор, пока не услышала на лестнице голос отца и через мгновение не увидела его возле своей постели.
— Что с тобой, Кейт? Что случилось, дорогая? — с беспокойством спрашивал мистер Вардур.
— Ах, папа! Папа! Я хочу… Я хочу видеть Сильвию! Мне так страшно!
Кейт куталась в одеяло и старалась сдерживать всхлипывания, ожидая упреков, но в голосе отца не было ни нотки гнева.
— Бедное дитя! — проговорил священник тихо и нежно. — Пора, мой друг, оставить эти детские страхи. Ведь ты знаешь, что, где бы ты ни очутилась, одна ты никогда не будешь!
— Нет, нет, папа! Я боюсь! Я не могу этого вынести!
— А прочла ли ты, моя милая, ту молитву, которая поможет тебе в этом?
— Но я никогда не читала ее без Сильвии!
Мистер Вардур вздохнул.
— В следующий раз, Кейт, постарайся представить себе, что Сильвия одновременно с тобой читает ту же молитву у себя в комнате, таким образом ты в молитве соединишься с ней. А теперь начинай, я послушаю тебя!
Перемежая слова всхлипываниями, Кейт прочла успокоительную молитву, которую ее учили повторять на сон грядущий. Мистер Вардур поднялся, но Кейт тут же закричала:
— Нет, папа! Папа, не уходи!
— Я не могу, друг мой, оставить твоих теток одних. Но дам тебе совет: всегда, когда я буду далеко от тебя, читай про себя на ночь девяностый псалом: «Живущий под покровом Всевышнего, в тени Всемогущего почивает…» Ты его знаешь, конечно.
— Кажется, знаю…
— Постарайся почаще его вспоминать, и тогда никакое место тебе не покажется страшным: ты будешь чувствовать защиту Господа. Прощай, я зайду к тебе еще раз перед тем, как идти спать, и надеюсь, что ты к тому времени уже уснешь.
Кейт старалась, напротив, не засыпать до его возвращения, но тщетно: мистер Вардур увидел свою приемную дочь уже крепко спящей.
Глава IIIЖизнь на Брутон-стрит
Прошло некоторое время, и Кейт постепенно привыкла к порядкам дома на Брутон-стрит. Дни здесь были до того похожи один на другой, что девочке иногда казалось, что она живет здесь целую вечность.
В половине восьмого она всегда была уже на ногах. Француженка Жозефина, горничная, которую подыскали Кейт тетки, приходила в семь часов и помогала девочке умыться и одеться. Все это делалось по возможности без шума, чтобы не рассердить леди Барбару, которая хоть и вставала гораздо раньше, но ревниво охраняла утренний сон леди Джейн. Тетка Барбара обладала ушами летучей мыши, которые способны слышать малейшие шорохи.
В половине восьмого Кейт отправлялась к миссис Лейси в классную комнату. Там она читала псалмы и выучивала несколько ответов из катехизиса[5], которые должна была по воскресеньям повторять наизусть тетке Барбаре. Как же не похожи были эти воскресенья на наивные мечтания Кейт об игре в карты и поездках в экипаже! «Тетки, — думала теперь маленькая графиня, — соблюдают воскресенья почти так же строго, как священники, даже строже. Ведь папа позволял нам говорить ответы из катехизиса своими словами и никогда не требовал, чтобы мы заучивали их наизусть!»
— Я и прежде хорошо знала все эти ответы, — заметила однажды Кейт. — Только теперь меня зачем-то заставляют учить разные высокопарные фразы слово в слово. Это просто мучение!
— Леди Кергвент, так выражаться нехорошо! — строго одернула ее миссис Лейси.
Но Кейт рассердилась и надулась, дав волю своему дурному характеру. Зубрежка казалась ей пыткой! Мистер Вардур наверняка сумел бы объяснить девочке, что, несмотря на высокий слог, эти тексты были вполне понятными и чрезвычайно полезными, но, увы, он теперь был далеко.
После катехизиса миссис Лейси давала Кейт урок музыки, к которой ее ученица испытывала отвращение. Девочка рассказала теткам о том, что Мэри в течение шести недель билась с ней совершенно напрасно, что папа в конце концов был вынужден прекратить уроки музыки, ибо «таланта вынудить нельзя», и, наконец, что Эрмин полагал, будто у Кейт музыкальных способностей столько же, сколько у индюка. Однако леди Барбара строго заметила, что раньше мистер Вардур мог решать как ему угодно, но теперь графиня Кергвент обязана заниматься тем, чего требует ее положение.
— Какой толк в этом учении? — воскликнула Кейт почти в отчаянии. — Ведь пользы из этого не выйдет никакой, тетя Барбара!
— Это не помешает мне исполнять свои обязанности! — холодно парировала леди Барбара.
Прямой обязанностью леди Барбары было заставлять ребенка, отданного на ее попечение, учиться тому, что требовалось для молодой леди. Пусть Кейт никогда и не приобрела бы таких познаний в музыке, чтобы доставлять ею удовольствие другим, но сидеть за уроком ей было полезно — не столько для улучшения музыкального слуха и неверного голоса, сколько для укрощения дурного характера.
Перед уроком музыки Кейт мучилась с катехизисом, но поскольку предаваться гневу над священными текстами она боялась, то вся ее досада изливалась на музыкальный урок. Бедная миссис Лейси с нетерпением ожидала девяти часов, когда она могла освободиться от своей ученицы. После урока музыки гувернантка едва двигалась, а ее печальные глаза казались совершенно утомленными. Кейт же, никогда долго не сердившаяся, вскакивала с веселым лицом и, прыгая на одной ножке, являлась в гостиную, где ожидала почту, которая могла принести письмо из дома.
В девять часов леди Барбара читала молитвы в столовой, потом поднималась в классную комнату, где пила чай вместе с Кейт и миссис Лейси, а после этого все трое направлялись в спальню леди Джейн. Там проходили серьезные и чопорные завтраки, совсем не похожие на веселые утренние трапезы в доме священника, где болтовня молодежи часто прерывалась таким громким хохотом, что Мэри приходилось добродушно замечать: «Потише!», на что ей всегда отвечали: «Брось, Мэри, это ведь и вправду смешно!»
Во время завтрака леди Барбара обычно осведомлялась о бывших накануне уроках. Кейт побаивалась этих вопросов, хотя занималась она неплохо и миссис Лейси отзывалась об успехах своей ученицы с большой снисходительностью. Но страшнее всего для девочки были разговоры о ее поведении.
По правде говоря, юная графиня Кергвент была изящно сложенной девочкой с маленькими ножками и ручками, но на свете не было ребенка более неуклюжего, чем она. И чем чаще Кейт об этом говорили, тем более неловкой она становилась. Девочка приходила в трепет, когда за столом требовалось передать чашку чаю леди Барбаре или масло гувернантке. Еще неприятнее было, когда ей приказывали повторить какое-нибудь движение несколько раз, в надежде, что оно будет исполнено грациознее. Повторение раз о