— Лице его также носит на себе этот американский отпечаток, продолжал Морис, по американски подстрижена его борода… Поэтому, по моему мнению, мы имеем достаточно признаков, чтобы согласиться на счет национальности жертвы… А вот, взгляните, продолжал он, это отнимает последния сомнения, и он указал на клеймо на пальто, на котором значилось: "Давид и К°, 296, Бродвэй, Нью—иорк".
— Вы правы, сказал, наконец, коммисар, не находя никаких доказательств против очевидности.
— Продолжайте, сказал Даблэн.
Морис подумал несколько мгновений.
— Точно также как и я, начал он, вы должны были заметить одно очень странное обстоятельство. Человек, совершивший такое продолжительное путешествие, не имеет при себе ни бумаг, ни денег. Подобная небрежность невозможна. Она должна иметь обяснение.
— Вероятно, деньги и бумаги были в руках исчезнувшаго спутника.
— Скажите лучше, убийцы…. Но мне кажется, что тут есть другое обстоятельство. Это платье не ново и может дать нам драгоценныя указания.
Морис разложил на столе пальто убитаго; оно было сделано из черной, довольно толстой и косматой материи.
— Следите за моим пальцем, сказал он. Вы видите, начиная от плеча, эту линию, которая более всего заметно на плече, и которая проходит наискось по спине и по груди. На этой линии драп вытерт.
— Что же вы из этого выводите?… с любопытством спросили слушатели.
— Я из этого вывожу то, что покойник носил через плечо сумку на ремне.
— И что эта сумка украдена.
— Да, именно так.
— Но этот удар ножа?
— Здесь, как мне это вполне справедливо заметил господин коммисар, мы принуждены руководствоваться единственно только предположениями. Но тем не менее, позвольте мне обяснить, что я считаю возможным. Допустив, что эти два человека путешествовали вместе, что доказывает присутствие двух билетов, надо прежде всего спросить себя, почему они желали выскочить из вагона? Потому что вы не можете ни минуты предположить, чтобы он мог быть убит в поезде. Самое место раны уничтожает это предположение. В минуту получения удара, он был обращен спиной к товарищу. Между тем очевидно, что в вагоне он сидел прислонясь спиною к спинке скамейки. Значит эти два путешественника решились выскочить из поезда во время хода. Что могло принудить их к этому? никто не в состоянии этого угадать! Но вот что, по моему мнению, должно было произойти. Убитый вышел, по всей вероятности, первый и стоял на подножке. Другой встал вслед за ним и в ту минуту, как первый хотел броситься вперед, второй нанес ему этот удар ножем…. Взял–ли он перед этим сумку, под предлогом того, чтобы предоставить первому большую свободу движений? Я готов этому поверить…. Во всяком случае, будучи ранен, несчастный упал под колеса; затем через несколько шагов, убийца выскочил из вагона.
— Эти обяснения кажутся очень вероятными, сказал следователь, и я живейше благодарю вас за них. Теперь, мы начнем действовать по порядку; я начну допрашивать свидетелей. Если вы можете меня подождать, то мы вместе вернемся в Амиен.
Морис поклонился в знак согласия.
— Не найдете–ли вы полезным снять фотографию с убитаго.
— Да, я думаю это сделать.
Между тем, Серван не спускал глаз с убитаго, точно по его лицу хотел угадать скрывающуюся в этом деле тайну.
— Это странно, прошептал он вдруг, тогда как никто не мог его слышать. Эти черты напоминают мне…. но что–же?
И он погрузился в размышления.
— Ну! сказал Люсиен, останови свои размышления и в ожидании пока Даблэн, кончит следствие, пройдемся немного…. и разскажи мне о той, которую ты любишь.
Друзья вышли со станции. Но Морис обернулся еще раз, чтобы бросить взгляд на жертву, повторяя про себя:
— Но на кого–же похож этот человек?
III.
По дороге из Амиена в Корби, пешеход, идя лесистому берегу Скарпы, невольно обращает вниы ние на возвышенность в роде холма, покрытую деревьями. В этом месте дорога разделяется на двое и одна поднимается на холм; если путешественник, привлекаемый красивым местоположением, спросит у какого–нибудь крестьянина, куда ведет эта дорога, то тот поднимет шапку и ответит:
— В замок графа Листаль.
В последствии мы будем иметь случай описать внутренность замка графа Листаля, бывшаго судьи, имя котораго справедливо уважается в стране, и котораго, только состояние здоровья принудило удалиться на время от дел.
Дело происходит на другой день после описанных нами событий.
Было около восьми часов утра; небо было ясно, в воздухе холодно. Бледное зимнее солнце напрасно старалось разогреть замерзшую землю.
По дороге из замка крупной рысью ехали две амазонки, в которых с перваго взгляда можно было угадать искусных наездниц.
— Берегитесь, говорила одна из них другой, сегодня очень скользко и Винтер может упасть….
Вместо ответа, всадница ударила хлыстом лошадь, которая в галоп поскакала с холма. Доскакав до подошвы, она вдруг остановила лошадь и с улыбкой, как бы смеясь над благоразумием и осторожностью, ждала своей спутницы. Другая напротив, того не могла удержаться чтобы не вскрикнуть от испуга, и сказала тоном дружескаго упрека:
— А что сказала–бы я отцу, еслибы с вами случилось несчастие?
— Несчастие? С какого это времени, дорогая Берта вы меня считаете за ученицу?
Берта улыбнулась в свою очередь и сказала:
— Для чего–же во всяком случае, играть таким образом с опасностью?
— Ну, ну…. не сердитесь: я снова сделаюсь благоразумной и осторожной….
— Тем более, что вы подаете мне дурной пример….
— О, что касается до вас, то я вас знаю, вы благоразумны.
Хотя эти слова были произнесены ласковым голосом, но опытный наблюдатель заметил бы в них легкий оттенок иронии. Но Берта этого, казалось, не заметила и обе женщины поехали рядом по берегу Скарпы.
Обе эти женщины представляли между собою резкую противуположность и трудно было с перваго раза угадать какия родственныя узы соединяли их.
Та, которая так пренебрегала опасностью, впрочем, более воображаемой, чем действительной, была женщина лет тридцати–двух; великолепные белокурые волосы были приподняты на висках и собраны на затылке. Не смотря на сильный холод и на оживление езды, ея лице было блестящей белизны и не показывало ни малейшаго волнения. Сквозь чрезвычайно тонкую кожу сквозили синия жилки. Ея маленькие, но красиво очерченные глаза бросали проницательные взгляды, полные энергии и лукавства. Нос был не велик, губы тонки и бледны. Шея и бюст были безукоризненны. Руки делали быстрыя и нервныя движения. Длинное платье, поднявшись, вероятно, нечаянно, показывало необыкновенно крошечную ножку.
Графиня де-Листаль, потому что это была она, была в полном смысле очаровательная женщина. Все ея жесты были грациозны, все позы полны очарования.
Граф де-Листаль женился на ней четырнадцать лет тому назад. Оставшись вдовцем с маленькой трех летней дочерью, он просил Мариен (это было имя графини) взять на себя воспитание сироты. Графиня была по происхождению американка.
Берта была брюнетка. Это была высокая молодая Девушка, с ясными глазами и откровенным выражением лица. Правильныя черты ея лица светились добротой. Губы были свежи и розовы, а зубы белы.
Госпожа де-Листаль хотя и говорила вполне чисто по французски, но сохранила небольшой акцент, придававший только более очаровательности ея словам.
Несколько мгновений обе женщины ехали молча.
— Кстати, довольны–ли вы мною, сказала вдруг графиня.
Берта повернулась и с любопытством поглядела на нее.
— Вы точно не понимаете, продолжала графиня.
— Признаюсь, я не помню…
— А поручение которое вы мне дали?…
— А! сказала, вспыхнув, молодая девушка.
— Я ничего не забываю, и вы знаете, что я не пренебрегаю ничем, что может содействовать вашему счастию.
— Ну что–же? сказала Берта с жадным любопыством.
— Я говорила с вашим отцем….
— И что он отвечал?
— Сначала он был очень удивлен, потому что не знал и, лучше сказать, не угадал намерений господина Сервана. Но когда я обяснила ему ту привязанность, которую он к вам чувствует и на которую, по вашим словам, вы ему отвечаете, то вот слово в слово, что он мне отвечал….
— О! говорите скорее, мамаша.
— О, хитрая, вы меня зовете мамашей, потому что немного любите меня в эту минуту.
— Разве я вас не люблю всегда!
— Одним словом, ваш отец сказал, что он не видит никаких препятствий вашему союзу с г-м Серван; но он думает только, что вы еще слишком молоды и что надо подождать год, прежде чем делать свадьбу.
— Значит он согласен?…
— Через год…. да.
— Через год! Это очень долго, сказала Берта опуская голову.
— Если вы будете любезны и добры к вашей мачихе, то она постарается сократить этот длинный срок…. Но все–таки, главное сделано. К тому–же вы знаете какую привязанность питает ваш отец к г-ну Сервану. Не мое дело говорить о странной симпатии, которую наш гость возбуждает во всех окружающих его…. Я не хотела–бы сердить вас, но я признаюсь, что Морис со своей странной физиономией и инквизиторским взглядом удивляет и иногда пугает меня. Неужели его глаза не пугают вас?
— Нет! отвечала молодая девушка, еслибы вы знали как он добр и как, не смотря на свои громадныя познания, он снисходителен к тем, кто стоит ниже его.
— Какой энтузиазм! вскричала графиня.
В этом восклицании было какое–то насмешливое принуждение, которое поразило молодую девушку. Она обернулась к графине, устремила на нее свой ясный взгляд, и сказала почти умоляющим голосом:
— Почему вы не любите Мориса?
— Что вы говорите? отвечала графиня. Как могу я не любить этого феникса, котораго все обожают!…
— Я очень хорошо чувствую, сказала Берта, голос которой дрожал от волнения, что вы не раз делаете общаго к нему расположения….
— А уверены–ли вы, что он сам чувствует ко мне большое расположение?…
— Он постоянно говорит о вас тоном искреннаго уважения….