Ничто не указывало в нем сыщика, и еслибы не громадная величина его рук, с неуклюжими пальцами, то его очень легко можно бы было принять за джентельмена и путешественника.
— Вас, сударь, прислали помогать мне в розысках, относительно дела на Амьенской станции?
— Да, сударь.
— Вы желаете говорить со мной?
— Мне кажется, сказал агент, что я уже теперь могу дать некоторыя сведения господину следователю…
— И они будут хорошо приняты…. Садитесь, пожалуйста, я вас слушаю.
— Я прибыл вчера вечером, сударь, сказал агент. Но прежде чем говорить с вами, я счел долгом, не говоря кто я, присоединиться к некоторым лицам, которые были близко к трупу жертвы.
— А что вы думаете о его национальности?
— Я имею все поводы думать, что убитый американец.
— Я очень рад, что ваши наблюдения согласны с первоначально собранными указаниями.
Агент поклонился.
— Позвольте мне обяснить вам краткую теорию. Для меня, и для моего отца, от котораго я наследовал мою профессию, существует только одна система полиции. Мы слышим каждую минуту, что различныя открытия обязаны гению проницательности такого–то, тогда как они обязаны просто случаю. Я не хочу уменьшать достоинства моих собратьев, но таковы мои понятия….
— А какая–же ваша система? спросил улыбаясь Даблэн, которому эта диссертация начала казаться немного длинной.
— Вот она: никогда не терять случая получить сведение, как–бы незначительно ни казалось оно с перваго взгляда; составлять заметки, соединять их в методическом порядке, составить из них громадный репертуар, который в свое время употребляется в пользу….
— Но я должен сказать, что эта система кажется мне отличной.
— Благодарю вас за вашу снисходительность, сказал кланяясь Ферм.
— Скажите мне, прошу вас, заключение, потому, что вы внушили мне живейшее желание узнать, каковы ваши сведения….
— Я к вашим услугам, сударь, сказал агент, спокойно и с достоинством.
Встав после этого, он пошел и взял лежавший у двери чемодан, который он положил войдя и котораго Даблэн до этой минуты не замечал.
Ферм взял этот чемодан с почтительной осторожностью, открыл, и вынул из него небольшой альбом, на обертке котораго было написано:
Англичане и американцы.
7–я серия.
Затем он продолжал:
— Когда я узнал приблизительно о чем шло дело, из приказаний, данных мне в Париже, то я подумал, что так как пушешественники, из которых один был убийца, приехали из Англии, то, было очень вероятно, что они или англичане, или американцы.
— Совершенно справедливо, сказал следователь.
— Во всяком случае, еслиб дело шло о французе, то только стоило прибегнуть к другой категории заметок: потому я привез эти документы, которыми я владею относительно преступников Англии и Соединенных—Штатов….
— Очень хорошо!…
— Тщательно разсмотрев труп жертвы, я заперся в моей комнате и принялся терпеливо перебирать мою коллекцию фотографий, собранную, я сознаюсь в этом, по случаю, там и сям….
— И?…
— И я нашел, под No 127–м седьмой серии, вот этот портрет.
Тут господин Ферм, с нескрываемой улыбкой глубочайшаго самодовольствия, подал открытый альбом Даблэну….
Последний внимательно посмотрел на указанный портрет.
— Но это он! вскричал Даблэн, это положительно он! Это черты лица убитаго, только когда этот портрет был снят, он был гораздо моложе.
— Лет на десять, я тоже так думаю, и очень счастлив, что в этом мнении мы сошлись с г-м следователем.
— А кто этот человек? поспешно спросил Даблэн.
— Я не могу положительно отвечать на этот вопрос, так как я имею только следующия сведения…
И вынув фотографию из альбома, агент показал написанное на ея обороте.
— Джемс Гардтонг — шайка Калейтана — десять лет каторжных работ в 185… — убежал два дня спустя после приговора….
— Но, вскричал Даблэн, это не имя!…
— Это и мое мнение, это только прозвище, Гардтонг — тоже самое, что мы сказали бы грубый язык.
— А можете вы мне сказать, как этот портрет попал вам в руки?
— Этот маленький значек на углу карточки указывает, что я ее купил в Лондоне…. Но где? Наверно я не помню, но мне кажется, что это было в Эржилле…. Впрочем мне стоит только вернуться в Париж, чтобы найти в моем общем каталоге….
— Г. Ферм, сказал Даблэн, вы драгоценный человек и я радуюсь за ваших начальников.
Новый поклон г-на Ферма.
— Дайте мне пожалуйста этот портрет…. и придите ко мне завтра утром. Безполезно говорить, что я разсчитываю, как на ваше усердие в продолжении поисков, так и на ваше молчание относительно тех сведений, которыя вы получили и можете еще получить.
— Г-н следователь может быть уверен, что ему не придется упрекать меня….
Даблэн встал, чтобы отпустить агента.
— Извините, сказал последний, но я попрошу у вас позволения написать несколько слов.
— Сделайте одолжение.
Г. Ферм взял перо и мелким, четким почерком написал под тем местом в альбоме, где была прежде вложена карточка:
"Отдана г-ну Даблэну, следователю в Амиене… 186…."
— Во всем порядок, сказал Даблэн.
— Во всем, сударь, сказал Ферм, уходя и кланяясь в последний раз.
— Ах! кстати…. спросил Даблэн; знаете вы, что это за дело шайки Калейтана?
— Сознаюсь в моем невежестве относительно этого, но я поищу.
Дверь закрылась за г-м Фермом и следователь поспешил присоединиться к своим друзьям.
— Какое длинное совещание! вскричал де-Листаль при входе Даблэна в столовую.
— Длинное, но не безплодное!
— В самом деле…. а что–же вы узнали?
— Я почти узнал имя убитаго….
— Несчастный! вскричала Берта.
— О! сказал Даблэн, его смерть может быть небольшая потеря…. Даже больше, у меня есть его портрет….
— Снятый при жизни?
— Да.
— Покажите! покажите! вскричали за раз три голоса.
Одна графиня продолжала не обращать внимания на окружающее.
— Я должен заметить вам, друзья мои, что я для вас выдаю тайны правосудия. Но вы этого не скажете?
— Нет! нет!
— Вот портрет.
И лице Джемса Гардтонга предстало взорам общества.
— Да, это он, сказал Морис.
Затем он прочитал громко написанное на обороте: Джемс Гардтонг, шайка Калейтона, десять лет каторжных работ…. графиня вздрогнула, точно электрический удар потряс все ея существо. Никто не заметил этого быстраго движения.
— Покажите мне, сказала она Морису, самым спокойным голосом, протягивая руку.
Морис передал ей карточку.
Мариен внимательно поглядела на нее: ея пальцы конвульсивно сжали бумагу.
— Благодарю, сказала она наконец, отдавая карточку молодому человеку.
Затем она встала.
— Извините меня, друг мой, сказала она мужу, но мне необходим свежий воздух….
Сказав это, графиня вышла.
Несколько минут спустя, Морис, взяв под руку Даблэна, говорил ему на ухо:
— Я знаю теперь на кого походит почтенный и многооплакиваемый Джемс Гардтонг.
— На кого–же?
— Я вам скажу это…. будьте покойны.
VII.
Между тем графиня вернулась к себе в комнату.
Там, оставшись одна со своими мыслями, она бросилась в кресло и, сжав голову руками, погрузилась в размышления.
Время от времени отрывистыя слова срывались с ея языка.
— Джемс убит!… шептала она. И вероятно им!… А это письмо! Это письмо!
Она встала, поспешно подошла к шифоньерке из розоваго дерева, стоявшей в углу, открыла один ящик и вынула письмо, переданное ей утром нищим. Конверт был двойной, на первом не было никакого адреса.
Графиня начала пристально разсматривать его, точно ища какого–нибудь указания, котораго она не заметила сначала.
— Ну! сказала она вдруг, проводя по лбу дрожащей рукой, колебаться невозможно. Я буду бороться, и должна победить!
Она позвонила. Вошла горничная.
— Велите оседлать мою лошадь, приказала Мариен отрывистым голосом.
— Вы едете, друг мой? спросил граф, увидя ее на подезде в амазонке.
— Да, я чувствую себя немного лучше, отвечала Мариен, прогулка на чистом воздухе вполне поправит мое здоровье….
— По вашем возвращении, сказал граф, помогая ей сесть на лошадь, я попрошу у вас несколько минут разговора; мы должны переговорить об этих дорогих детях.
Говоря это, граф указал жестом на Берту и Мориса, которые, сидя на скамейке рядом с Даблэном, были погружены в какой–то интересный разговор, предмет котораго не трудно было угадать.
Графиня повернулась к этой группе и ея губы неприметно сжались.
— Хорошо, друг мой, сказала она и ударила хлыстом лошадь, которая пошла крупной рысью.
Выезжая за решетку парка, она обернулась, чтобы бросить на Мориса гневный взгляд.
— О! прошептала она, этот человек принесет мне несчастье.
Затем, немного помолчав, она прибавила:
— Этот нищий!… он один может мне помочь.
Между тем Даблэн простился с графом и, сев в свой экипаж, вместе с Морисом, отправился в Амиен.
— Ну! друг мой, сказал судья своему молодому спутнику, вы довольны?.. Граф сказал мне о вашей будущей свадьбе с нашей прелестной Бертой….
— В самом деле, сказал разсеянно Морис.
— Но что такое с вами? спросил судья; вы кажетесь озабоченным, огорченным…. Разве счастье пугает вас?…
— Уверяю вас… со мной ничего…. положительно ничего.
— Вы слишком настаиваете, уверяя в этом, чтобы действительно чего нибудь не было… Обяснитесь лучше со мной откровенно… Разве я не друг вам?
— Я вполне доверяю вам; но, действительно, то, что я должен вам сказать, так странно… скажу, так безумно, что я спрашиваю себя не сочтете–ли вы меня за сумасшедшаго….
— Вы возбуждаете мое любопытство. Я знаю вас за человека вполне благоразумнаго и не могу поверить….
— Чтобы безумная мысль овладела моим умом… Тем не менее, предположите одно мгновение, что начав с Амиенскаго преступления… я связываю это преступление с целым рядом почти незначущих обстоятельств и вывожу из этого почти сообщничечество одной особы, которую вы привыкли уважать и почитать.