«Я хорошо спал, встал в семь часов, пошел на заутреню, затем пожелал хорошего дня моей Жене (слово „Moglie“ король всегда пишет с большой буквы. Ах, какое почтение к супруге!), прочел письма, доставленные английским корветом из Константинополя. Корабль провел 18 дней в пути и прибыл с доброй вестью: Порта и Россия готовы послать свои войска нам на помощь. Настроение и поведение моей Жены сегодня были хорошими».
Речь идет о письмах, которые посылал монарху все тот же доверенный в делах Неаполитанского королевства посол Гульельмо Костантино де Лудольф.
В записи за 16 марта 1799 года вновь упоминаются письма из Константинополя с хорошими новостями.
В своем письме к Галло от 19 марта 1799 года, написанном по-французски, жена Фердинанда IV, королева Мария Каролина высоко оценивает графа Гульельмо Костантино де Лудольфа: «Le plus fidele et le plus devoue de nos serviteur e conte Ludolf…»
«Самым преданным и отдающим всего себя служению нам считаю графа де Лудольфа».
В 1797 году в Неаполь прибывает на работу новый полномочный министр Российской империи, о чем свидетельствует запись в дневнике неаполитанского монарха:
«Ritornato in casa all Avemaria veduto il nuovo Ministro di Russia, scritto e spedito a Caserta, parlato con Acton, fatto il Consiglio, preso un boccone ed a letto. Tempo buono».
«Вернулся домой уже под вечер, встречался с новым полномочным министром из России, написал и отправил письма в Казерту, поговорил с Актоном, созвал совет, перекусил и пошел спать. Погода была хорошей».
Под вновь прибывшим полномочным министром Российской империи подразумевается князь Андрей Яковлевич Италийский, прибывший в Неаполь с дипломатической миссией на период с 1795 по 1802 годы. Кем же был предшественник Италийского, укрепил ли он дипломатические отношения между Неаполитанским королевством и Россией?
К сожалению, предшественник Италийского — граф Головкин, пробывший всего один год в Неаполе (1794–1795) не только не внес лепту в развитие отношений между этими двумя государствами, но чуть было не спровоцировал конфликт.
Граф Федор Гаврилович Головкин, государственный деятель и литератор, был человеком сложным и к тому же, что называется, без тормозов, потому оказался фигурой, неудобной при королевских дворах. Ему было отказано от двора Екатерины Великой, императора Павла и из Неаполя его тоже попросили.
Правда, при императоре Павле ему удалось продержаться с 1796 по 1799 год на посту церемониймейстера, но «со строжайшим запретом острить». Спустя три года Головкин сумел допечь Павла своим поведением, и монарх отлучил Федора Гавриловича от двора, приказав больше не появляться в столице и жить только в своих имениях.
Как же князь Федор Гаврилович Головкин оказался в Неаполе? Конечно же, с помощью хороших связей при дворе, благодаря добрым отношениям с фаворитом Екатерины графом Платоном Зубовым. Головкина какое-то время терпят в Санкт-Петербурге, но его тщеславие, самонадеянность, привычка все и всех критиковать и высмеивать, вмешательство в чужие дела и прочие неудобные качества в итоге очень рассердят Екатерину. В 1794 году она решает направить его в Неаполь полномочным министром, чтобы избавить двор от присутствия насмешливого графа.
Неудивительно, что граф Головкин не только не вызвал ни малейшей симпатии у неаполитанской королевской четы, но позволил себе напечатать сатирические стихи, посвященные королеве Марии Каролине и принял участие в создании резкого памфлета на царствующую особу. Разумеется, после всего этого он был вынужден покинуть Неаполь. То ли дело красавец граф Андрей Кириллович Разумовский-первый полномочный министр России в Неаполитанском королевстве (1777–1784), в которого была безумно влюблена Мария Каролина. Говорят, королева рыдала, когда Екатерина приказала Разумовскому переехать в Вену.
Итак, Екатерине Великой за некорректное поведение своего дипломата Головкина пришлось срочно отозвать его на родину.
Об этом русская императрица писала по-французски в письме Гримму (Grimm): «Golovkine a ete rappelle parce qu il s est avise de faire mille impertinences a la Reine de Naples et qu après les avoir faites il a eu l impertinence de m en faire le detail lui-meme dans une longue lettre».
«Головкин был отозван после того, как совершил по отношению к королеве Неаполитанской тысячу всяких дерзостей, да к тому же имел еще большую дерзость рассказать мне в длинном письме обо всем, им совершенном».
Вот такой дипломатический инцидент произошел между Неаполем и Россией много лет тому назад.
И еще одна запись из дневника Фердинанда Бурбонского от 15 мая 1799 года:
«Dormito molto inqueto… Alzatomi prima delle cinque… Venuta una fregata inglese con consolantissime. Notizie dei progressi delle Armate Imperiali in Italia».
«Спал плохо, тревожно… Встал раньше пяти… Приплыла английская фрегата с обнадеживающими новостями об успешном продвижении имперской армии по Италии…»
Речь, конечно же, идет о войне с французами.
Любопытно описание итальянцами выдающегося русского полководца Александра Васильевича Суворова:
«26 апреля русские войска находятся в Лекко, а австрийские 27 апреля входят в Кассано, разгромив французские войска, вынужденные отступать и оставить Чизальпинскую республику. 28 апреля австро-русские войска входят в Милан, где бесчинствуют, насилуют и жестоко мстят местному населению.
Русскими войсками командует граф и князь, бесстрашный генерал Александр Васильевич Суворов (1730–1800). Этот Суворов был человеком малого роста и очень худым, постоянно пребывавшим в нервном состоянии, с пронзительным взглядом, слишком большим ртом и морщинистым лицом.
Он не желал видеть рядом с собой зеркал, может потому, что сам пугался своего внешнего вида. Одевался генерал во все белое, ходил в большущих сапогах по моде и носил при себе огромную саблю… Поговаривали, что Суворов ел сырое мясо… Он был типом эксцентричным, этаким комичным героем, будившим всех рано утром петушиным криком. Общаясь с ним, люди либо смеялись, либо у них от страха замирало дыхание в груди».
Вернемся к графу Гульельмо Костантино.
Полномочный министр Неаполитанского королевства Лудольф еще во времена правления Екатерины Великой активно сотрудничал с Российским государством, помогая России отстаивать свои политические интересы.
Из работы Зоновой Т. В. «Россия и Италия: история дипломатических отношений»:
«Неаполитанская дипломатия сыграла важную роль в период русско-турецких мирных переговоров. На неаполитанского посла в Константинополе графа Лудольфа и герцога Серракаприолу была возложена деликатная миссия — разъяснить турецкому султану двойную игру Пруссии, которая, стремясь добиться приобретений в Польше, соглашалась на все требования России и одновременно уверяла Турцию в своей готовности оказать ей поддержку, а также довести до его сведения об изменении в связи с внутриполитическими трудностями намерений Англии оказать военную поддержку Порте».
Екатерина приказала сообщить Серракаприоле содержание английской и прусской секретных нот, считая, что они могут быть использованы неаполитанскими дипломатами как средство давления на Турцию.
Российско-неаполитанское дипломатическое сотрудничество получило высочайшее одобрение императрицы. В своем письме к канцлеру Безбородько Екатерина писала: «Сей двор (неаполитанский) нам оказал в нынешнее время более прочих дружбы и чистосердечия».
В рескрипте Екатерины II от 21 февраля 1793 года М. И. Кутузову с секретной инструкцией «по делам политическим» (сборник «Русские полководцы») находим неопровержимые подтверждения того уважения и особенного расположения самой русской императрицы к неаполитанским дипломатам графам Лудольф:
«После происшествия, в Неаполе случившегося, малое участие двором сим приобретенное от бывшей у нас мирной с турками негоциации, само собою исчезает. Со всем тем однакож обыкши отдавать справедливость усердию к услугам нашим, соизволяем, чтоб Вы обоим министрам короля Сицилийского графам Лудольф, буде их там найдете, оказывали всякую приветливость и дали им уверение о нашем к ним благопризнании».
В письме М. И. Кутузова В. П. Кочубею от 15 марта 1794 года «О состоянии дипломатических дел в турецкой Пере» (Архив ВПВ МИД СССР — Сношения России с Турцией (сборник документов «Русские полководцы»)) великий русский полководец так характеризует графа Гульельмо Костантино Лудольфа:
«Неаполитанский посланник граф Лудольф душевно привязан к интересам России, но малые его способности делают, что внушения его при Порте не успешны. Ему должно пересказать слово в слово то, что внушить Порте должно; а инако повредит он всякое дело. Реис-эфенди, ведая слабость Лудольфа, часто призывает его на свидания и охотно с ним о делах разговаривает».
Уже в письме к императрице Кутузов пишет следующее:
«В реляции моей под № 33 1 доносил я всеподданнейше Вашему императорскому величеству, что неаполитанский министр имел с реис-эфендием тайную конференцию, коей предмет не известен был ни мне, ни другим министрам; ныне сие открылось чрез один из наших каналов и от самого графа Лудольфа. Порта вознамерилась возобновить ходатайство об тарифе чрез партикулярную переписку с министерством Вашего императорского величества и для переписки писем избрали графа Лудольфа».
Еще одно подтверждение, что важная межгосударственная переписка между Российской империей, Неаполем и Турией происходила непосредственно через графа и полномочного министра Гульельмо Костантино Лудольфа, содержится в депеше № 32 от 1789 года австрийского канцлера, князя В. Кауниц-Ритберга австрийскому Чрезвычайному и Полномочному Послу графу Л. Кобенцлю в Санкт-Петербурге (АВПР. Ф. Сношения России с Австрией):
«Не могу не поделиться с Вами совершенно неожиданным известием. Вчера князь Голицын конфиденциально сообщил мне, что несколько времени тому назад он получил от своего двора приказание послать русского курьера с депешами от своего двора в Неаполь и добиться того, чтобы курьер был оттуда отправлен в Константинополь с теми депешами под видом неаполитанского курьера; он должен был отвезти банкиру Хипсу заемные письма для покрытия расходов на содержание и оказание помощи русским военнопленным, находящимся там. Князь Голицын добавил, что в Неаполе сочли неудобным послать русского курьера под видом неаполитанского, а потому посланный вернулся сюда обратно, и князь Голицын отправил его в Петербург. Я не мог скрыть от князя Голицына моего удивления по поводу того, что для простой отправки заемных писем, которые могли быть легко пересланы через банкиров, считали нужным посылать курьера и что князь сообщил мне об