Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020 — страница 6 из 114

светлом из стихов Бобрецова: автору понадобилось заменить исторически первичное непроизводное слово свет суффиксальным, содержащим элемент прилагательного. То есть поэтам понадобилось именно синкретичное обозначение предмета и признака.

Наиболее выразительны примеры синкретизма в таких контекстах, в которых нельзя однозначно определить часть речи.

Например, у Всеволода Некрасова:

За окном зима

Зеленая мгла

Сколько ты зима всего намела

Намела накрутила невпроворот

В комнате тепло

В окне стекло

Окно не окно

А прямо кино —

Ничего не понятно

Всеволод Некрасов. «Ночью электричеству не спится…»[67].

Строки В комнате тепло / В окне стекло позволяют видеть в слове тепло и безличный предикатив, и существительное (в параллелизме со словом стекло, если его воспринимать как существительное). Но слово стекло читается и как безличный глагол. Примечательно, что в этом тексте появляется сентенция Ничего не понятно.

У Владимира Строчкова в строке где темно в углу – на фоне отчетливых существительных, образованных транспозицией безличных предикативов:

Ночью время тихое

тюкает в стекло.

Сколько там натикало,

сколько натекло,

горстку ли накрапало,

налило с ведро,

чтобы там на краткое

набралось светло.

Тьма густеет, тянется,

вязнет на полу,

даже днем останется,

где темно в углу,

по полу, по стеночке

как там не тяни,

тенькая застенчиво,

стянется в тени —

и темнит, и копится

лужицей темна,

сохнуть не торопится

тёмная стена;

а светло летучее,

веселящий газ,

с первой темной тучею

вытекает враз.

А пока по капельке

в тонкое окно,

в дом бессрочной каторгой

цедится темно,

и, пугаясь тиканья,

съёжилось тепло.

Ночи время дикое

тычется в стекло.

Владимир Строчков. «Ночью время тихое…»[68].

У Игоря Булатовского в строке и цветно у нас темно слова цветно и темно могут читаться и как существительные-субъекты, и как краткие прилагательные-предикаты:

Хлоп – и сложены давно

бабочкины маслобойки,

и цветно у нас темно

в тонком воздухе прослойки.

Кто там глубже ни вздохнёт,

все чешуйки перепишет, —

останется лишь тот,

кто последних передышит.

Игорь Булатовский. «Ква?»[69].

Наличие в современном языке наречий типа досуха, затемно, попусту не является обязательным условием для преобразования наречия или безличного предикатива в существительное:

С близка глядя на животное,

Вдруг чувствую восторг

(Будто кончился срок) —

Грива искрящейся кошки

Похожа на Нью-Йорк.

Елена Шварц. «Волосоведéние Vision»[70] ;

Агапе без эроса – экое скучно

Наверное, это не для человека.

Безбожно-безножно, ненужно-недужно

ты стал мне духовной любовью-калекой

Марина Матвеева. «Love sapiens»[71] ;

 …Но к вечеру

 в кастрюле тесто

 Аби замешивала. Как

 потом всю ночь в теплице кухни

 под крышкой начиналось тесно!..

 А волосинки на руках,

 что сабли – вспыхивали, тухли.

Санджар Янышев. «Аглая»[72].

Авторские полные прилагательные, образованные от существительных

Не менее интересным явлением воссоздания именного синкретизма является процесс, имеющий противоположную направленность. Если предыдущие примеры показывали разные пути и результаты ретроспективной субстантивации (деадъективации и деадвербиализации), то следующая группа примеров демонстрирует преобразование не признаковых, а предметных существительных в прилагательные. При этом трансформация осуществляется прибавлением к существительным адъективных флексий, но не суффиксов прилагательных:

Звериный зверь идет, бежит

И птица птицая летит

И камень каменный лежит

Стоячий воздух все стоит

Дмитрий Александрович Пригов. «Звериный зверь идет, бежит…»[73] ;

Уходит на запад кудаблин-тудаблин,

спокоен, взволнован, упрям и расслаблен.

<…>

Он слёзы глотает, он бодро смеётся,

как птицая птица, душа его мнётся

Александр Левин. «Уходит на запад кудаблин-тудаблин…»[74] ;

Вот Вам. Вы одни. Вы куклая. Вы просыпаетесь сквозь сито. Я Вас собираюсь есть. Я хлеб.

Ян Невструев. «Море лежало широко…»[75] ;

Чудесно – в гроб меня улечь!

Твоя мечта, о том и речь,

должна цвести, ронять кирпич,

когда иду я челку стричь.

Ax, ты мой зайчик, друг поэтый,

сто лет живи с мечтою этой,

не мрачен будь и не болей, —

с такой мечтою жить светлей,

налей мне кофе с мышьяком,

с мечтой о чем-нибудь таком…

Юнна Мориц. «Серенада»[76] ;

Он падлой женщиной рожден

в чертоге уксуса и брома.

Имелась в тюфяке солома.

Имелся семикратный слон.

Александр Левин. «Новая история»[77] ;

Ужасна месть слепой природы

Какой-то осьминогий спрут

Уже разводит огороды

Там где сверкал зубов редут

Анри Волохонский. «Эгей»[78] ;

Увозил бы в лес бианок,

беатричей самых разных,

и катал бы их, гондолых,

распевая кватроченту

Андрей Воркунов. «Увозил бы в лес бианок…»[79] ;

Куколка ты моя, куколь, чучелко, человечико,

неприличико, величинка, толикое околичие,

буква «зю» моя, зюзелица, символичико,

недотыкомка-жуколица, ногомногое многотычие,

стой на слове своем, многоярустно наступай

на горлó буты́лое, бóтлое собственно песне,

на язык-миногу. Светлый сказочный расстебай

испечешь и язык проглотишь. Хоть тресни,

насухую стой на слове своем, пускай свое место знает,

пусть хоть сдохнет, но помнит, кто в доме его хозяин.

Владимир Строчков. «Куколка ты моя, куколь, чучелко, человечико…»[80] ;

о, глаз, разглазься до очей

лицо – вломись в себя до лика

прорвись до дьявола, о бог

себя листая до

до крика черт обезкаликих

калеких черт

Владимир Климов. «О, глаз, разглазься до очей…»[81] ;

Удобряй свой мартиролог, мальчик:

пусть растет развесистым и клюквым,

чтобы, знаешь, эдак сесть в тенёчке

среди тех, кто сраму не имеет,

чтобы эдак ягодкою кислой

закусить того, кем закусилось

пополам с каким-то серым хреном

под холодным небом Вустерлица.

Линор Горалик. «Удобряй свой мартиролог, мальчик…»[82] ;

Часторастущий, тыщий, трущий глаз

прохожему осенний лес, —

вот клёкот на его сквозной каркас

летит с небес,

вот некий профиль в нём полудивясь

полуисчез.

Владимир Гандельсман. «В полях инстинкта, искренних, как щит…»[83] ;

Все кошки кошие, все кошки хорошие,

а это мёртвая кошка, эта вот кошка мёртвая,

она говорит спасибо, лежит красиво.

Екатерина Боярских. «Мёртвая кошка»[84] ;

 Жираф-гумилефф из Африки заглянет в лицо лазурное,