Серный запах
Водянистое вино
Мир в папахах
Он такой давно
Круг разорван
Повернуть не можешь вспять
Серный запах
Женщина должна стоять
Наблюдая
Мыслей ровный ход
Не немая
Но заклеен рот
Послушанием
Как скотчем
На века
Женщина стоит
Но течет река
Тают ледники
Сереет мех папах
Женщина молчит
Обращаясь в прах
Камни упадут
Прямо с неба в круг
Слабых сил ее
Непомерен труд
За стеной обид
Не растет трава
Женщина молчит
Женщина права
Кормит каждый год
Помнит каждый год
Упадет луна
Смахивая пот
От земли несет
Запахом беды
Горы молча ждут
Сталкивая льды
Сероводород
Море – небосвод
За пределом
Круга дольних сил
В мире горнем
Тонем иль горим?
Городское
Замусорена речь
И не хватает слов
Чтобы пробиться
К ясности и смыслу
Не в трюме течь
Дыра в основе снов
Ее проделало стремление
Улечься удобней и занять
Как можно меньше места
Посудине пробитой
Страшен крен
И ты молчишь
И не встаешь с колен
Замусорена жизнь
В верхах и в глубине
Лежишь беспомощный и голый
В действительности, не во сне
Жгут изнутри слова
Но смерть плывет кругом
И горло надрывать
Уже наверно поздно
Но слишком липок шум
Чтоб продолжать молчать
И кровь стучит в ушах
Настойчиво и грозно
Отцу
Мы шли по стопам,
Чтоб поднять паруса,
Но мачты ломались,
Взглянув в небеса.
Огонь устремленности
Жалобно тлел,
Мы сами воздвигли
Из сказок предел,
Из мифа о том,
Что кто следом идет,
Придет безошибочно,
Счастье найдет.
Я верю следам,
Но жесток поворот,
И кливер повис,
И болтается грот.
Прости, груз не якорь,
Но тянет на дно,
А время уходит,
А время одно.
Упрямством моим
Уже заткнута течь,
Я больше не в силах
Твой компас стеречь.
Мы верили вам,
А вы верили в нас,
Но голос наследства
Похож на приказ.
Я слышу, я вижу,
Мы что-то должны,
Но скудны идеи
И путаны сны.
Прости, я не в силах
Пройти по прямой
По следу стрелы,
Наведенной тобой.
Разодраны снасти,
И корпус пробит,
Меня потрепало
И снова штормит.
Ты знаешь, а море
Ведь стало иным,
Коварным, неверным,
Жестоким и злым,
Магнитные линии
Свились жгутом.
Из порта уйдя,
Ты теряешь свой дом.
И в картах нет смысла,
И незачем крыть,
И связи с тобой
Обрывается нить.
Усилием воли
Я выправлю курс,
Да, мне не вернуться,
Но я не боюсь.
И в новой вселенной
Я буду любить
Все то, что тебе
Помогало прожить
В стране, о которой
Я помню лишь чуть.
Ты был в ней героем,
Имеющим путь,
Молчащим героем
И нежным отцом
Пред вечностью строгой
С открытым лицом.
И я оставляю
Стоять в тишине
Творения времени,
Чуждого мне.
И мертвого штиля
Кончается плен,
Свободной и сильной
Я встану с колен.
И если врет компас,
Себе я не вру,
И сердце поет
на счастливом ветру.
Запятая
А я – простая запятая.
В теснине мыслей слов поток,
И я, простая запятая,
Слежу, чтоб смысл не промок.
И равных членов я равняю,
И подчиненных подвожу,
И недомыслье исправляю,
И недочувство отвожу.
Да, я простая запятая.
Не жест, не символ, не маяк.
Внимания не обращают,
Забудут – это же пустяк.
Я – череда, унынье, будни
И, повторенная стократ,
Осталась вроде неподкупной
Служанкой безъязыких врат.
Мой враг – финал, погибель – точка,
Кошмар – обрубленный конец.
Пока я здесь, струится строчка
И мысль стремится под венец.
И, возвращенная к началу,
Я буду повторять, твердить,
Бубня: «Так мало, мало, мало
отпущено поговорить».
Я запятая, запятая!
За мной идет событий ряд,
Я ничего о нем не знаю,
Грущу и плачу невпопад.
Я – будущее, я – источник,
Скромнее – я его сигнал.
Незнание таит возможность,
Познанье губит наповал.
Девяностые
Срубает горло под горло
счастье оно иллюзорно
рычание в низком регистре
и струны у неба провисли
срубает на ход под колени
и падают в лужу мишени
такое гремящее утро
а мы поместились в полутора
пол-литра полсмысла полболи
перченые только без соли
стоящие но не чужие
горящие и всеблагие
а звону не надо до неба
не надо до пуговиц алмазных
настольный алтарь не поможет
попробуем верить безгласно
молчать в перерывах и прятать
за кольцами дыма улыбку
и видишь звенят колокольцы
рисованных дымом сердечек
и слышишь звенят колокольцы
в распластанных по небу крыльях
и отдаются в прохожих в похожих
в хороших в несмелых
и станет слегка поуютней
и включат прохладный кондишен
а слезы и сопли и слюни
сотрем рукавом и поверим
что выйдя становимся больше
и звонче и жестче и крепче
и оглушительней что ли.
II. «Меня волнует таинственное сочетание синего и красного…»
Зрелость
Меня волнует таинственное сочетание синего и красного.
Когда доходишь до зрелости, так не хочется про это думать.
Видишь грядущую перезрелость со всеми подробностями:
истекание соком, вялость, рыхлость, распад и умирание.
Зрелость – холодный обруч, стягивающий голову.
Зрелость не является ни мученическим венцом,
ни захваченной добычей, ни вожделенной наградой.
Зрелость как пространство – красно-синее.
Покой и горение. Движение и неподвижность.
Жажда и утоление. Страсть и спокойствие.
Женское и мужское и, наоборот, мужское и женское.
Кто я такая и кто я такой – два вопроса одному человеку.
Сила и слабость. Активность и пассивность.
Где я между ними?
Мне не нужна чужая мудрость.
Я рождаю свою, когда отталкиваюсь от того, что меня волнует, что вызывает боль.
Я не есть причина моей боли.
Наступает внутренний мир – синяя безбрежность.
Я реагирую на то, что приходит извне, не заглатывая внутрь,
не перемалывая в мельнице внутренних сомнений.
Я красная – открытая и прозрачная.
Действие проходит сквозь меня, как проходит линия танца.
Слово падает внутрь, как падает камень в водоем.
И, не дойдя до дна, растворяется.
Синяя гладь не волнуется. Красный свет не слепит.
Но в нем видно и ночью.
Мне стало виднее то, что происходит перед глазами и за глазами.
Внутренние страхи и опасения – свои и чужие.
Я могу отражать чужой страх и чужое желание.
Отражать – глядитесь в прозрачную поверхность.
Неужели я уже умерла? И синее покрывало накрыло меня?
Нет, руки возносятся вверх, как языки пламени.
Огонь тоже отражается – усиливается или приглушается.
Ломать руки, задыхаться уже не надо. Встаешь и идешь без особых усилий.
Иногда рассыпаются искры – что-то попало в сердце огня.
Чем было больнее, тем выше летят искры.
Синее и красное. Ты испытываешь меня.
Или та радость, что горит внутри этого состояния,
способна утолить жажду и напитать силой.
Черное и белое – мы были с тобой там, где рождалась вселенная, где нет оттенков.
Синее и красное – сквозь нас прошла жизнь:
кровь и острие ножа, боль и сладость, рождение и потеря.
Там, в точке начала, захватывало дух.
Но мы здесь, где надо распахнуть душу, чтобы она вошла в жизнь.
И я чувствую, как ты оставляешь мою руку,
и я отправляюсь сюда одна, чтобы рождаться с каждой потерей заново.
Чтобы отпускать и принимать, отвергать и искать, и чтобы принять свое женское начало —
сине-красную сущность.
И обнять тебя там, где подойдет точка конца.
Тепло руки долго живет во мраке.
Не бойся жизни.
Я буду всегда любить тебя.
У ворот
Так носят деньги в храм,
Цветы, еду.
Что нужно от меня,
Когда я чуда жду?
Какие своды здесь
И где теперь мне встать?
Скажи мне, кто я есть
И как себя назвать?
И кто заткал покров
Серебряной росой,
И кто окутал двор
Зловещей тишиной?
И только капли звон,
Но что сейчас течет?
Не кровь ли ты мою
Разбрызгал у ворот?
Кто забредет сюда,
Какой храбрец дойдет,
И что отвечу я,
когда придет черед?
Теперь не до игры,
Не повернуться вспять,
Река течет вперед,
Ей не дано вилять,
Ей не дано уйти
Опять в подземный ход,
Когда она текла,
Не превращаясь в лед.
Неумолимость дней,
Несочетанье чувств,
Ну а всего странней:
Я больше не боюсь.
Не прячусь под землей,
Не приглушаю звук.
И даже если вдруг