Она требует, чтобы ты был тем, кто ты есть во всем великолепии, величии, славе и сиянии.
Открытости и бесконечности.
Когда ее безмерность врывается в человеческое сердце,
его колет острыми иглами сомнения.
Сомнения в собственной ценности.
Желудок сжимается от неуверенности – неужели такое возможно?
Когда любовь открывает тебе свои объятия,
хочется бежать как можно дальше,
забиться в самый темный угол и переждать ее приход.
Пусть пройдет мимо.
Я не готов или не готова.
Зачем мне?
Жить уже имеет форму.
Форма привычна, пусть и трет в некоторых местах.
Форма логична: сделал свое дело – продолжил род – свободен.
Свободен от чего?
И свободен для чего?
Разве можно посмотреть ей в глаза и не опустить их?
Как ответить на откровенное желание?
Плотское? Да, она хочет быть ощутимой.
Душевное? Да, она хочет быть отраженной.
Духовное? Да, она жаждет быть безмерной.
Но что ты хочешь от нее?
Чтобы она была управляемой,
Понятной,
Обозримой,
Размеренной,
Выверенной,
Эстетичной.
Ты хочешь обрамить ее и изредка любоваться своим сокровищем где-то в подземелье, куда ты себе позволяешь спускаться только изредка.
Когда слитое в одну нестерпимую дугу остроты
желание плоти совпадет с желанием души,
что ты будешь делать?
Быть или испугаться,
стоять или бежать,
выйти или спрятаться,
что теперь выберешь ты?
Во мне отражается твой страх – колет сердце,
стягивает обручем желудок, горбится спина.
Пронеси меня, чур меня, чур.
Зайдите позже, когда угаснет плоть, обуглится душа
и дух, поддернутый тлением, вяло приподнимет веки.
Когда бессмысленность пройденного будет искуплена близостью конца.
Зайди тогда и увидишь, как вспыхнут глаза
и блаженная улыбка разольется по лицу, стирая следы прожитого.
Теперь можно.
Теперь не страшно, теперь любовь владеет мной.
Последние капли такие сладкие.
Скажи мне,
почему мы так боимся живой вечности
и так приветствуем вечность мертвую,
что нам мешает, находясь в покое, двигаться,
находясь в движении, пребывать в покое,
и все это время оставаться в любви.
Белый, лиловый, синий, багровый —
какой цвет ты выберешь, то и будет.
Я хочу ощутить вкус – я еще живая.
Мне еще смешно.
Любовь очень щекотное чувство, ты не находишь?
На моей стороне
На моей стороне реки —
кружева кустов,
на моей стороне реки —
белизна холстов,
на моей стороне реки —
ягодная благодать.
На моей стороне реки,
принимая, готовы обнять.
На моей стороне реки
родниковую воду пьют,
когда верят, в глаза глядят,
когда любят, с собой зовут.
На моей стороне реки,
и в ночи светло.
Отчего же ты
уронил весло?
До моей стороны реки
ведь рукой подать,
если только плыть,
если только знать…
Снег в парке
Откормленная на убой мечта уж не звучит,
Доступна музыка одна, которая молчит.
В растянутые рукава влетает с ходу снег,
И шапка сбита набекрень – а чувства больше нет.
И холод не терзает нос, не жмет виски,
И вот следы уходят врозь – и падают мостки.
И можно у пруда стоять и даже громко выть,
Но снег темнеет на воде – нельзя шутить,
Нельзя поплыть на глубину – цивильна боль.
В криво застегнутом пальто вперед, на бой.
За свою толстую мечту, за свой кусок,
И пояс режет на бегу и колет бок.
И след теперь ложится в след – но толку чуть.
Того, кто знает о себе, – не обмануть.
Не рассказать про вязь ветвей, про контражур
И про душевный листопад у круглых дур.
И, руки спрятав в рукава, идти, брести
Все дальше, дальше от пруда, чтобы спасти
Свое кургузое пальто, свой головной убор.
Самостоятельны следы. С недавних пор.
Осенний дождь
За окном эта странная теплая мгла,
полная желто-лиственной влаги,
я забыла, куда мне: к тебе – от тебя,
потому что в тот день не хватило отваги.
Потому что, казалось, дождаться – пустяк,
разговор состоится, тогда поиграем словами.
Я не знала, что вечер не наступит никак,
что сегодня и завтра уже не сойдутся углами.
Осень не преисподняя, просто жизнь, как была,
обнажает исподнее легким взмахом крыла,
не блестит переменами, только сыплет дождем,
мы бредем неизменные, только разным путем.
В желто-лиственной поросли громко не говорят,
пишут дней своих повести без оглядки назад,
без попытки отметиться в телефонном окне,
без желания встретиться в том разорванном дне.
Влаге теплой осенней слез не нужно моих,
есть в мирах разных тени нас вчерашних двоих.
И когда острый холод вдруг возьмет за грудки,
вечер будет расколот на дневные звонки.
Я не знаю, как сложится тот несбывшийся день,
что гадать о непрожитом, что будить чью-то тень.
В желто-лиственной мороси я бреду новым днем,
и вращаются компасы своим вечным путем.
Разошлись
Уходи, не спросясь,
уходи по-английски,
не быстро, не медленно —
гордо, достойно, но живо.
Силы мои на исходе,
и больше не будет поживы.
Уходи и не стой у двери,
виновато глядя на ботинки.
Стоптанный бок каблуков
не подскажет тебе,
как больнее ходить.
Уходи без улыбки,
без слов,
без намека на лучшее в жизни.
Уходи незаметно
и не тяни
эту долгую ноту —
виновны ли мы.
Ты безвинна,
невинна до одури,
до тошноты.
Уходи.
За стеклом поздний снег,
припозднился и я.
Обгоняя друг друга,
мы столкнемся опять возле двери.
Уходи неизменной,
словно не было в жизни меня.
Поцелуй
Душа переливается в другую
через край губ,
душа не знает слова «понарошку»,
если коснулась, значит, правда, ты тут.
Смелая, смелая не для праздничных дней,
трогательная, неумелая, чтобы было больней.
Что тебе больше хочется – жизни или конца?
Душа, как пророчица, слезы сотрет с лица.
Через край твоих губ плещется.
Ты разве здесь?
Почему мне мерещатся
разрыв, пустота, конец?
Душа вливается в душу.
Дай Бог нам хватить через край.
Поцелуя послевкусие сегодня играет печаль.
Проигрыш
Как ненавижу я ее,
земную, краткую,
как дождь, по сердцу бьющий.
И почему она жива, пока поёшь,
и замирает в смертной муке,
когда затихнет звук вдали.
Ты так не веришь в вечность,
что своей рукой
сбиваешь звон струны.
Как ненавижу я ее,
случайную и гнусную,
как боль царапин свиданий скорых.
Сиротский привкус —
что сделают минуты, краденные
у обреченности на жизнь.
Как ненавижу я ее,
понятную и скучную,
как гаммы соседского мальчишки.
Разбитая по главам,
пусть рыдает в книжке.
Ты сможешь перечесть потом,
когда достанет ненависти у меня
порвать контракт на мастера
эффектных эпизодов.
Как ненавижу я ее,
свою проигранную битву.
Ошибка
Но ты мой дом живой —
я в зной ищу укрытия в твоей ладони
и в холод согреваюсь в крепости объятий.
Ты дом моей души, она с испуга любит
спрятаться тебе за спину,
там отдышаться и потом явиться миру.
И страсть моя, вдруг онемев в смущенье,
в тебя уткнувшись, паузу берет, чтоб отдышаться.
Нашедшему свой дом ключа не надо.
Но вот случайно, в страхе ошибиться,
я позабыла адрес…
Бродила я по улицам пустынным,
ошибки прошлого тянули в стороны
и зазывали праведные представленья
на чашку отвратительного чая.
О том, что должно и не должно в этом мире,
где правильно селиться, чем платить за проживанье,
твердили мне они наперебой.
Мне было холодно, но нет. Не одиноко.
Страхи, липкие, как приставучие коты,
и мрачные ободранные стены,
и улицы, забитые туманной крошкой
сомнений старых и уже истлевших,
но все еще имевших виды на возрожденье,
меня не так пугали, как свет, идущий изнутри.
Я им дала права – они забрали власть.
И время стало каплями клепсидры,
и пытка продолжалась. Солнце не садилось
и не вставало. Тощая надежда
пыталась выяснить – хочу ли утешенья,
забвения, забавы или пирожка с отравой.
В ее глазах читалась безнадежность.
И я скользила вниз, сидя на месте.
И заливала темень липкой жижей
какие-то души подвалы, о которых я
давно забыла. И вытесняла жизнь оттуда.
Но яростный порыв, смести способный
стены, дома, дворцы, военные постройки,
волной поднялся неостановимой.
Но вырваться он из меня не мог.
Крушите стены там, где есть возможность
падать обломкам. С воем ветра
внутри сжимались зубы.
Боль внутри, расплавив жижу страхов,