Для застрявших
В арктических льдах.
Не растают,
Не стоит тревожить,
Но дрейфуют.
И ты отойдешь
От того, что зовется
Быть может,
Что не стоит
Пускать на порог.
Пусть тебе
Благодарно икнется,
И найдется бутылка воды,
Ты приучена
К жизни без солнца,
И потемки твои не видны.
Ты смотри, справедливость какая,
Жизнь устроена, как космодром:
Ты доходишь до самого края,
А падешь за соседним углом.
Не ищи
Мне замену,
Не надо.
Копиист из тебя никакой,
Ты придумала
Версию рая,
Набросала неверной рукой.
Расползается старый набросок,
Как бумага в горячей воде.
Не ищи.
Я не стою вопросов,
Задавай их не мне,
А себе».
Зимнее утро
Смотри, за окнами метель.
Все небо в темных точках снега.
Душа моя, я рвусь к тебе,
От неподвижного изнемогая бега.
Любовь моя, я рвусь к тебе,
Как эта легкая снежинка
Торопится к земной судьбе.
Пусть сон сегодняшний – ошибка.
В снегу кружащемся все зыбко.
В твоих руках растаю – пусть.
Я без следа исчезнуть не боюсь.
V. «Что вы, разве плотские удовольствия могут искушать так, как необременительная, ни к чему не обязывающая, ничего не стоящая радость?»
Радость
Что вы, разве плотские удовольствия могут искушать так,
как необременительная, ни к чему не обязывающая,
ничего не стоящая радость?
Нечаянная радость, случайная.
Родившаяся от нескольких простых слов.
От скрещения взглядов.
Радость куда сильнее густого, как патока, соблазна,
куда больше восторженности, она тише, нежнее, спокойнее.
Она – Радость.
Тихое воспевание Солнца.
Солнца, прокравшегося в нашу жизнь.
Солнца, бросившего лучи из-за тучи.
Солнца, говорящего о весне.
Солнца, утешающего в объятиях.
Радость не прельстительна, не соблазнительна.
Она пугающе проста.
Ее не интересуют причины и следствия.
Она, как золотая пыльца, сыплется с небес равно на всех.
Эй, кто забыл, как можно радоваться!
Подходи!
Радость божественной природы – в ней нет корысти.
Ее можно передать, нельзя создать искусственно.
Делай, как требует сердце, тогда она придет сама,
Как дуновение крыл.
Ей нет дела до вечности.
Она сиюминутна.
Радость движения, радость полета,
Радость общения, радость дела.
Эй, Солнце! Ты слышишь?
Это я, человек, радуюсь тебе.
Юность
Как я себе напоминаю
Расшитый полный кошелек.
Сейчас хозяин проиграет
И мне тесемки разорвет,
И разбегутся звонким стуком
монеты по столу, блестя.
Хозяин мой ругнется круто,
Но проигравшему простят.
Так проиграй скорей, не мучай,
Как семя, разбросай земле,
Чтобы я превратилась в случай,
Зажатый в чьих-то рук тепле.
В твоей шкуре
Камень, темень,
Искра, Бог.
Нежная вода искрится,
Уплывают в никуда
Мелким почерком залитые страницы.
Дно, волна,
И за буйком —
Днище лодки поплавком.
То ли сниться, то ли спиться,
то ли в небе раствориться облачком.
Тут плечо и там плечо,
Смятой пачки пустота.
Было вроде горячо,
Но не эта и не та.
Темень, камень
Лег на дно,
Но меня там не ищи.
Вытащило божество
Душу из своей печи.
Не взяло меня в утиль,
В переплавку не сдало.
И теперь придется плыть
к берегу, а не на дно.
Ничего
Грусть сама по себе ничего не изменит,
Ни отсутствия сна, ни присутствия чувств,
Только, может, иронии горькой прилепит
Морщинки в углах неулыбчивых губ.
Ничего не растет в этом мире безводном,
Ни осока тоски, ни печали камыш,
И поверхность земель плодородных
Разрезает на полосы вечная тишь.
И пульсирует боль в пересушенном горле,
Ни заплакать ручьем, ни белугой орать,
И лежат комом, брошенным возле,
И уменье любить, и уменье прощать.
Вьются трещины вдоль, поперек и навстречу,
В обездвиженном воздухе запахов нет.
Вне любви только эта холодная вечность,
Только память затертых, потерянных лет.
На даче
Красочный змей, улетевший на волю.
Сорванный сон,
непредсказанный мир,
неродившийся вечер.
Бедное счастье,
носящее детское имя,
отросток незрелой печали.
Приготовление к свету
или к холодному отдыху,
летящая оторопь необещанья.
Только на волю.
Эскиз
Мой мир растворился.
Причудливый запах
неясного времени года
в узкой щели
между тем, что случилось,
и тем, что оставлено в раме.
Ладонь, скользнувшая по небу,
вздрогнет от неловкости позы
забредшего в сад
с распиленными стволами.
С напрасной жадностью
тянешь глоток слияния с прошлым,
ты вытеснен силой,
сжимающей в горсти
чужие сознанья.
Разницу между левым и правым
куском после скрипа ножниц
не уничтожит
надежда на узнаванье.
А ты растворился.
Зарисовка
Проходит жизнь.
Стекают по
стеклу витринному струи,
размывая
поток пульсирующих лиц.
Разноцветные пятна зонтов
сбрызнули сырость улиц.
Теперь я понимаю,
почему мокры щеки —
проходит жизнь.
Я городская
Вот город мой, вот город твой —
Пружины улиц под ногой,
И примет он меня любой —
Наивной, вымученной, злой.
Я прислонюсь к нему спиной,
Он выдержит – он вправду мой.
Он знает – я его люблю,
Он чувствует – я говорю,
Он дышит – я его несу,
Он стелется – я на весу.
У нас любовь, а не роман.
Бывает он собою пьян,
Я зеркало к губам кладу —
Смотри, все тайны на виду.
Он задает ритм – я иду.
Но я мелодию веду.
Вот он объятия раскрыл —
Я с ним, насколько хватит сил.
Вечер
В прищуре глаз
разбежались лучи.
Радужными огнями
обволакивает свет,
так нежно,
как смотрят
любящими глазами.
Где-то рядом
бродила тень,
зачарованная стихами.
Прошлое —
в черных пятнах ворон
на фиолетовой ткани.
В горах
И мне нести, как панцирь черепахе,
в притертости к родной земле
все свои беды, свои страхи
и голоса, живущие во мне.
Меня паденье изувечит
лишь по желанию орла,
но след ползущий не перечит
взнесенной гордости ствола.
Чужие кроны треплет ветер,
вся в твердых пятнах дней скала.
Непреднамеренно – случайно светел
свистящий путь орлиного крыла.
Цветное зрение
Вся в белых коконах натянутая синева.
Сквозь смеси желтого и голубого
проглядывает изумрудная трава —
еще не сказанное слово.
Когда невыдуманный свет
мир расцветит веселой лаской,
скользнет в оранжевое смех
и выглянет из красноты с опаской.
И вспыхнувшее зрение твердит,
что мир наполнен сочным цветом,
но друга глаз не различит
по листьям – осень или лето.
И, значит, только я пою
зеленых кружев вязь, и полутени,
и путь из серых сумерек к огню.
Приступ
О эти миры,
живущие яростно, спешно.
Жгучие пятна цветов:
багровый, зеленый,
трепетно-серый.
О эти миры,
неодолимо влекущие,
так зовет бездна,
когда погружаются руки
в пение ветра.
Их не нужно искать —
они сами находят.
И водопад низвергается —
образы, звуки, —
и задыхаешься,
жадно хватая
обыденный воздух,
раскрывая ладони,
в которых не держится ветер.
Порыв
И неведомый свет,
и неведомый всадник,
что в нем проскакал,
и незримо крыло,
что обдало слепящим огнем,
но, отпрянув, увидели
страшный оскал
зла, что прячем мы в сердце своем.
Нам неведом тот звук,
что исторгнет из душ и сердец
невозвратный порыв
за предел бытия,
но Рожденному Прежде
был отдан терновый венец —
слепок зелени со жгущего душу огня.
Нам неведом тот жест —
вырывается тело из рук,
и мольба, и прощенье
сплетаются, горе тесня.
У Того, Кто Был Прежде,
наполнилась алым ладонь,
и в росе горных маков
его провожала земля.
Мы неведомы —
наши погаснут глаза
у последней черты,
освещенные тайным огнем.