— Вот на том-то совещании и взволновала меня одна мысль! — подхватил Петя. — Да ведь и вы, Степан Ильич, конечно, это помните. На том совещании у главного технолога, кроме горячей поддержки призывов Сковородина — помните? — были очень содержательные высказывания вот как раз на тему о новом, «втором рождении» каждой детали или узла, когда они будут создаваться автоматическим путем. Надо, мол, тщательно проверять, насколько совершенна и вообще экономична Данная деталь, нет ли в ней чего-либо лишнего, затрудняющего ее автоматическое продвижение.
— И не представляется ли возможным эту деталь или узел упростить? — докончил Степан Ильич, — Да, отлично все помню.
— Вот, вот! — радостно подхватил Петя. — Упростить ее создание, сократить, а значит, и приблизить время выпуска… и вообще облегчить усилия людей! Да ведь и вы, Степан Ильич, — я тоже отлично все помню — тоже выступали на эти же темы!
— Верно, выступал… правда, в качестве общего пожелания. А у тебя… погоди-ка…
Соснин вдруг выпрямился в кресле и зорко-догадливым взглядом посмотрел на взволнованный румянец молодого лица.
— Похоже на то, что ты как раз конкретно и думаешь об этом… упростить, сократить время и силы… так ведь?
— Да, да! И уже не только думаю, а и вижу, вижу ясно, что и каким образом можно упростить! — ответил Петя, и румянец еще жарче запылал на его лице. — Скоро я смогу вам показать в чертеже, как на основе точных исчислений видится упрощение узла «Д».
— Конечно, с чертежом твоим, с твоими материалами я с интересом ознакомлюсь. Но ты еще не сказал, при чем тут спутники.
— Еще как при чем, Степан Ильич… еще ка-ак!.. Когда не просто с изумлением и восторгом, но и глазами техника осматриваешь модели наших спутников, сколько раз при этом подумаешь: вот наивысшее конструктивное достижение, вот идеал технического выполнения! А тут же думаешь: ведь нет еще такого завода, где бы спутники делались с первого до последнего винтика. Их создают тысячи людей многих профессий: от знаменитых, с мировым именем ученых, конструкторов, инженеров до тончайшего мастерства лекальщика… Еще и еще всматриваешься и представляешь себе высоту этого коллективного труда, — ведь этим тысячам людей едва ли было известно, для чего они создают металл и совершеннейшие приборы… И вот наконец где-то, в одном центре, собирается все, все… и спутник готов к пуску на орбиту!.. В нем, в спутнике, летит вокруг планеты и великая слава этого согласованного коллективного труда нашего рабочего класса… верно?
— Конечно! В дни нашей рабочей молодости мы о таких свершениях и думать не могли, — просто ответил Степан Ильич.
— И, наконец, последнее, самое последнее, что меня всегда будет волновать при мысли о спутниках… Только, прошу вас, не сердитесь, что я сегодня слишком разговорился…
— Ничего, Петя… все это мне интересно еще и потому, что за этими мыслями и чувствами я предвижу действие. Итак, что же еще тебя всегда будет волновать в наших спутниках?
— Осматриваю я однажды конструкции спутников в зале Выставки достижений народного хозяйства, и вдруг мне представляется… само движение, сам полет спутников вокруг Земли!..
Петя посмотрел навстречу Соснину большими сияющими глазами.
— Можно ли себе представить, Степан Ильич, что в конструкции спутника есть хотя бы одна даже мелкая деталь, которая работала бы вхолостую, то есть была бы лишней, а значит, и бесполезной?
— Нет… я тоже этого не могу себе представить, — помедлив, сказал Степан Ильич. — Если деталь лишняя и бесполезная, значит, на нее работают действенные части механизма.
— Да, да! Значит, если в небесной автоматике наша наука и техника добились высочайшей точности и абсолютной ритмичности всех частей механизмов, то как же наша земная техника должна совершенствоваться! Правда? Наша техническая мысль должна быть всегда в полете, в поисках лучшего конструктивного решения.
— Вот тут-то я и вижу главный корень твоих размышлений, Петр Николаевич! — не без лукавства заметил Степан Ильич. — Теперь ты мне уже можешь сказать, где и что ты намерен решительно изменить? И далее, имеют эти размышления какую-то связь со «вторым рождением» сковородинского узла «Д»?
— Самое прямое отношение! — твердо ответил Петя.
Развернув черновой чертеж и показав все свои наброски и расчеты, Петя рассказал, что узел «Д» можно Решительно упростить, а значит, сократить время, расход металла и силы людей. — Вот обо всем этом, Степан Ильич, мы и говорили сегодня с Гришей.
Соснин внимательно просмотрел все записи и схемы. Мысли и доводы показались ему здравыми, да и сам Петя сейчас ему был как-то особенно, по-человечески приятен. Но по многолетней привычке не поддаваться полностью первому впечатлению Степан Ильич сказал серьезным и уже деловым тоном:
— Размышления твои и планы, Петр Николаевич, мне кажутся полезными и содержательными… Но ведь все это делом доказать надо.
— Понимаю, Степан Ильич. О деле мы с Гришей сегодня тоже говорили…
Далее Петя рассказал, что на бюро комсомола уже решено: в помощь созданию первой автоматической линии послать хорошую комсомольско-молодежную бригаду. Эта бригада как раз и должна, в экспериментальном порядке, заняться проблемой «второго рождения» узла «Д».
— Это, выходит, сделать его сызнова — таким, как у тебя на чертеже?
— Да, именно так. Этот новый, более, что ли, лаконичный, узел мы не только сызнова сделаем своими руками, но и самым точным и подробным образом проведем хронометраж всех работ… до последнего винтика. Работать будем в порядке общественной помощи.
— Ну, само собой… если эта помощь принесет практическую пользу нашей первой автоматической, так мы, завод, вашу бригаду, понятно, премируем и вообще по-хорошему отметим.
Потом Соснин спросил, когда Петя покажет свой чертеж Сковородину. Петя ответил, что недели через две чертеж упрощенной конструкции узла «Д» будет показан Петру Семеновичу, который, конечно, одобрит и поддержит начинание заводской молодежи.
— Цель благородная и нужная, но настоятельный мой совет; все нужно доказать и подтвердить делом… уважаемый секретарь комсомола!
Степан Ильич и на другой день несколько раз вспоминал о Пете Мельникове. Быстро взрослеют люди в наше время — давно ли Петя был зеленым юнцом, а сейчас интересное и важное дело задумал.
Пока Степан Ильич размышлял о нем, Петя Мельников в спокойной позе сидел за своим столом у окна в обширном и светлом зале конструкторской. Внешне все выглядело привычно, однако теперь Мельников чувствовал и безошибочно знал: чем бы ни занимался в рабочие часы за своим столом в конструкторской, новые мысли и вообще работа его технического воображения идет где-то рядом, словно касаясь его теплым братским плечом. От этих новых мыслей, казалось Пете, как от пронзительно свежего ветра порой даже волосы поднимаются на голове и дыхание замирает. И до того вдруг обрадуешься иной догадке, что даже заснуть не можешь. Так вот она и сверкает перед тобой, как звезда или как жар-птица из сказки: ну-ка, мол, не упусти меня, сынок, не дай пропасть ни одному моему перышку!.. Так вот взял бы да и выложил все главному конструктору Петру Семеновичу Сковородину, но — невозможно, никоим образом невозможно!.. Петр Семенович не выносит никакой «черновой мазни» и признает только все «взвешенное, доказанное, предельно уточненное как в расчетах, так и в перспективе».
Сколько раз виделось Пете улыбающееся лицо Петра Семеновича Сковородина в тот страстно ожидаемый день недалекого будущего, когда все будет обдумано, взвешено и заявлено ему! «Молодчина, право, молодчина!»— скажет главный конструктор и ласково тряхнет за плечи одного из молодых своих учеников. А про ученика и говорить нечего: счастье его будет так полно и безмерно, что решительно никаких воспоминаний о пережитых трудностях не останется в его памяти.
Вот он, Петр Семенович, сидит за своим столом, всем видимый и сам видящий весь свой родной цех, как он называет конструкторскую. У Петра Семеновича есть отличный кабинет с кожаной мебелью, но там он сидит редко, предпочитая свой рабочий «капитанский мостик» — так прозвал он угол обширного светлого зала, где стоит его стол. На «капитанский мостик» ведут четыре ступеньки, и на этом-то возвышении в один метр, окруженный стенами из дубовой фанеры и чистого стекла, находится рабочее место главного конструктора. Письменный и чертежный стол, стеллажи, книжные полки, удобные подвесные лампы на блоках — все показывало, что здесь находится главный нерв работы нескольких десятков людей. Петр Семенович любил повторять, что руководитель должен быть всегда на виду своего коллектива и давать возможность каждому работнику в любое время обращаться к нему за советом. Для этого достаточно было чуть нажать кнопку звонка, соединенного с «капитанским мостиком», и увидеть в ответ утвердительный кивок Петра Семеновича: пожалуйста, заходите. Когда Петр Семенович вызывал к себе, на столе вызываемого вспыхивала красная лампочка.
Алый отсвет вдруг разлился по листу на столе Пети Мельникова. Петя встал с места, поднялся по широким паркетным ступенькам и очутился на «капитанском мостике», прямо перед письменным столом Петра Семеновича. Как всегда, Петя почувствовал на себе силу взгляда его металлически блестящих, слегка на выкате темносерых глаз.
— Ты что, Петр Мельников, здоров ли? — тихонько спросил он, лукаво улыбаясь толстоватыми губами и всем своим заметно оплывающим лицом человека за пятьдесят. — Что-то, замечаю я сегодня, ты нет-нет да и засмотришься потусторонним взглядом в неведомую даль… Вот я и забеспокоился, уж не заболел ли ты?
— Нет… я здоров, — смутился Петя. — Спасибо за вашу заботу, Петр Семенович… я здоров.
Петя было поднялся со стула, но Петр Семенович, кивнув ему с той же лукаво-ласковой улыбкой, заставил остаться на месте.
— О чем же тогда ты так размечтался, дорогой мой юноша? Э… не красней… мы все понимаем и сочувствуем: любовь, любовь!.. «Она», конечно, присутствует везде и всюду… Знаем, знаем, сами в свое время такое же переживали.