— Султанбек, уходи, я тебе сказал, — наливаясь гневом, проговорил Фаязов. — Слышишь? И чтоб ноги твоей здесь больше не было!
Султанбек плюнул и вышел.
Когда и мы покинули печальное жилище Худоназара, я упрекнул Фаязова за его несдержанность и резкость:
— Зачем вы угрожали ему?
— Я кланяться не умею, особенно врагам, — сказал он.
Из моей головы не выходила Савсан. Что с ней теперь будет. Отчаянная девчонка!..
Я стал часто бывать в кишлаке.
Обычно я приезжал с переводчиком Сары-Саем. Дехкане радушно встречали нас, рассказывали о своих делах. Особенно охотно говорили они о лютом бае Султанбеке. Он жил недалеко от кишлака Вахан и появлялся в Рыне раз в год, когда поспевал урожай. Почти весь хлеб он забирал за долги. Поэтому дехкане старались собрать урожай пораньше и надежно спрятать его. Кроме того, Султанбек высматривал красивых девушек и приказывал слугам доставлять их в свою кибитку. А если какая-нибудь из них не хотела идти, ее приводили силой.
Несколько лет назад Султанбек заметил Савсан, тогда еще совсем юную, и велел доставить ее к себе. И тут произошло неожиданное. Савсан сказала, что умрет, но не пойдет к баю; а когда ее хотели увести силой, она отчаянно отбивалась, пока не вырвалась и не убежала. Как бездомная, бродила она по горам, ночевала в скалах, пряталась у соседей и редким гостем появлялась в своей пещере. Слуги Султанбека месяцами рыскали по кишлаку, заходили в каждую нору, но Савсан нигде не было. Все население кишлака, от стара до мала, укрывало ее. Когда появлялись гонцы Султанбека, дехкане тотчас предупреждали Савсан и уводили ее в горы.
Шло время. Разгневанный Султанбек не оставлял мысли о Савсан. На Памире установилась советская власть. Казалось, что теперь Султанбеку не до девушки. Но не тут-то было: Савсан повзрослела, стала еще красивее и все больше нравилась баю. Правда, теперь Султанбек не посылал больше гонцов, а решил, как это полагается по восточным обычаям, дать родителям калым и забрать девушку на «законных» основаниях. Много лет отец Савсан и слышать не хотел о калыме, но, когда девушке исполнилось двадцать лет, Худоназар согласился.
Ошибка Фаязова
Председатель колхоза Назаршо, высокий, широкоплечий, уперся большими ладонями в стол и так сердито, всей своей внушительной фигурой устремился вперед, что можно было подумать, будто он угрожает Фаязову. Но он не угрожал. Не ярость, а тревога была в его черных умных глазах. Я смотрел на его скуластое, избитое оспой лицо, сердито сжатые губы, на широкую грудь, туго затянутую в красноармейскую гимнастерку, и мне не верилось, что этот человек только что вернулся из больницы. Он был полон сил и неуемной энергии.
— На рассвете видели… На той стороне, — тихо говорил он.
Фаязов, казалось, не слушал. Опустив голову, он мял в пальцах потухшую папиросу.
— Бараны не все. Половина осталась, — продолжал рассказывать Назаршо. — Понимаешь, Рашид? Он жадный. И я знаю: этот жадюга обязательно вернется.
— Вернется? Ну и что? Он границу нарушил. Да еще с такой отарой. Скот угнал. Меня спросят, как ты, Фаязов, выполняешь свой долг? Что я скажу?
Фаязов бросил потухшую папиросу в консервную банку, которая служила пепельницей.
— Долг? Не мог же ты в душу залезть каждому шакалу? — Назаршо поднялся во весь свой богатырский рост.
— Выгораживаешь меня? А ты не выгораживай. Мог! — Фаязов стукнул кулаком по столу, и консервная банка подскочила. — Мог! Обязан! Я границу охраняю и отвечаю за нее головой!
— А мы, что же, не охраняем? — В голосе Назаршо звучала обида. — Помогать вам — это и наш долг.
— Так-то так. Но все-таки главный виновник я. Мой характер. Моя дурная натура. Прав был комиссар. — Фаязов вышел из-за стола и наклонился к Назаршо. — Разгорячился, пригрозил Султанбеку. Сказал: заберем твоих баранов и раздадим беднякам. — Несколько успокоившись, Фаязов обернулся ко мне. — Что будем делать, комиссар?
Я понял: начальник ждет моего совета, но что я мог посоветовать?
— Надо усилить охрану границы.
— Это ясно. Но как вернуть оттуда этого негодяя?
— Теперь его не вернешь, — ответил я.
— Сам знаю. А вернуть нужно. Надо что-то придумать… Найти какой-то способ. И вернуть.
— Нет таких способов, — сказал я.
— А вдруг есть? — Фаязов таинственно взглянул на меня, и в глазах его промелькнула задорная улыбка. — Ты, комиссар, напрасно не ищешь выхода. У меня болит душа: враг безнаказанно перешел границу…
— И у меня болит. И я думал.
— И ничего не придумал?
— А что можно придумать? Все пути ведут к границе, а дальше нельзя.
— Можно и дальше… но голову отсекут.
— Значит, нельзя, — сказал я.
Этот день был полон хлопот. Мы излазили весь участок. Назаршо поднял местных активистов. Я поздно лег спать и встал на рассвете. Пора было идти в наряд. Я заглянул в канцелярию. Фаязов еще не ложился спать. Он сидел за столом и курил. Консервная банка была полна окурков.
Лицо его осунулось, почернело, глаза воспалились.
Фаязов обрадовался моему появлению и тепло, по-дружески сказал:
— Наряды, которые ты должен проверять, я сам проверю. А ты сходи по Зангезурскому ущелью в тыл. До озера. Познакомишься с участком и заодно посмотришь, нет ли следов.
Я не знал, что Фаязов хитрит и отправляет меня в тыл, чтобы я не помешал ему перейти границу и вернуть Султанбека.
Озеро было далеко. До него я добрался только к полудню. Никогда не думал, что на нашем участке есть такое большое озеро. На голом песчаном берегу, опоясывающем озеро, не было видно ни одного человека. Но следы на песке указывали, что люди здесь бывают часто.
Я довольно долго пробыл на берегу озера и, когда уже собирался возвращаться на заставу, неожиданно увидел человека, идущего вдали по тропе.
Пустив лошадь рысью, я вскоре нагнал его. Это был знакомый дехканин из Рына. Я спросил, откуда он идет, и вдруг узнал необычайную новость. Дехканин сказал, что он возвращается из Алайской долины, куда Султанбек заставил его и еще нескольких дехкан из разных кишлаков согнать свой скот.
С этой новостью я и возвращался на заставу. Добрался до линии границы поздним вечером. Усталая лошадь медленно брела по тропе. Около реки, на серой полоске отмели, я заметил людей. Когда я подошел к ним, это оказались красноармейцы. Они сооружали плот. Их было человек десять. Руководил ими старшина Прищепа. В стороне лежало оружие, в том числе ручной пулемет, который мы брали в самых редких случаях.
Я был удивлен и подумал, что из штаба отряда получено какое-то чрезвычайное задание. Ко мне подошел старшина Прищепа.
— Зараз плот буде готовый, — доложил он.
— Какой плот? Зачем?
— Мы на ту сторону переправляемся. Приказано вернуть Султанбека.
— Кто приказал?
— Начальник заставы.
Так вот что задумал Фаязов! Но как он мог решиться на такое дело? Надо было предотвратить эту необдуманную операцию.
— Переправляться ни в коем случае нельзя, — сказал я, стараясь себя сдержать. — Ведите, старшина, людей на заставу.
В канцелярию я зашел вместе с Прищепой. Фаязов был в парусиновом плаще и резиновых сапогах. Заметив нас, он круто повернулся и побагровел.
— Зачем вы это затеяли? — спросил я.
— Отменил?! — крикнул Фаязов. — Чего ты лезешь не в свое дело?
Он резким движением снял плащ и сердито бросил его на сейф.
— Я так работать дальше не могу. Садись на мое место, а я уйду.
— Места вашего я занимать не собираюсь, мне достаточно и своего.
— И откуда ты взялся на мою голову! — с досадой сказал Фаязов.
— Как вы могли решиться на это? Вы, умный человек, коммунист. Как?!
На упрямом лице Фаязова что-то дрогнуло.
— Я на все могу решиться. Я болею за заставу. За ее честь.
— Какая честь? Вы могли опозорить заставу, погубить людей и себя! Понимаете? Погубить!
— А, ты за меня беспокоишься?
— И за вас в том числе.
Фаязов подошел близко ко мне. Сказал примирительно:
— Ничего бы не было, комиссар. Вернули бы скот и этого шакала… И никто бы не знал…
— А вы знаете, что весь скот Султанбека в Алайской долине? Ни одна овца за границу не угнана.
Эта весть ошеломила Фаязова. В расширенных глазах застыло недоумение.
— Как — не угнана? Ты что говоришь? Откуда ты взял?
— Рассказал человек, который этот скот гнал в Алайскую долину.
— А Султанбек где?
— Он один ушел за границу.
Переселение
С приездом Назаршо в кишлаке Рын закипела работа. На краю кишлака, в долине, протянувшейся до самого подножия Юлмазорского хребта, рядом со старыми кибитками появились новые. Председатель колхоза решил переселить сюда жителей пещер Старого Рына.
Как-то утром Назаршо пришел на заставу. Шумный, огромный, он шагнул в канцелярию, сильно тряхнул руку Фаязову, сдержаннее поздоровался со мной и снова обернулся к начальнику заставы.
— Нужна повозка, командир! Десять коней под вьюки. Люди тоже нужны.
— Что ты задумал, Назаршо? — спросил Фаязов, но по его глазам я видел, что ему все понятно. — Уж не собираешься ли покинуть нас?
— Переселять надо! — весело воскликнул Назаршо. Очевидно, ему и самому приятно было сообщить эту новость.
— Переселять? Да у тебя и кибитки-то еще не готовы.
— Новоселы сами доделают. Они и упросили меня начать переселение.
Фаязов нахмурился:
— Вот что, председатель… Дело это хорошее, но коней у меня нет. Да и люди все на счету. Сам знаешь — горячая пора…
Назаршо несколько секунд смотрел на начальника заставы, словно не понимая. Потом перевел на меня беспомощный взгляд, будто ждал моей поддержки.
— Думается, можно что-нибудь сделать, — сказал я.
Фаязов помолчал.
— Ладно, — решил он. — Пошлем повозку, двух коней и троих красноармейцев. Больше не могу.
Провожая председателя, уже у ворот Фаязов спросил:
— Слушай! Говорят, будто Худоназар не хочет переселяться.