Немец-лейтенант сразу отпрянул за бугор. Попятился назад и Матвей Скачко.
— Я не пойду. Я боюсь, — сказал он и опустил флаг.
— Иди! Гражданского не тронут!
— Не пойду! Ищите себе другого.
— Марш! Ты австрийский солдат! Я тебя мобилизовал! — и лейтенант поднял свой никелированный «вальтер».
— Совесть мою ты мобилизовать не можешь, — хмуро и уже по-украински ответил Скачко и повернулся, направляясь в село.
— Русская свинья! — закричал лейтенант и разрядил в затылок «парламентера» обойму пистолета.
Из окон заставы хорошо видели взметнувшийся над бугром белый флаг. Лейтенант столкнул ногой бьющееся в предсмертных судорогах тело крестьянина в канаву и, потрясая пистолетом, крикнул, оборачиваясь к своим солдатам:
— Вперед!
На этот раз застава была атакована с тыла. Фашисты предполагали, что с этой стороны у нее нет укреплений. Подрывая гранатами колючую проволоку, прячась за развалинами бани и конюшен, ведя огонь из автоматов, они поползли двором.
Лежа на втором этаже, Максяков принялся поливать их сверху из ручного пулемета. Чтобы видеть весь двор, Максяков распростерся на двух матрацах и удобно лежал, широко раскинув ноги, изредка чуть-чуть приподнимаясь над краем подоконника. Поодаль, у стенки, с дисками наготове, притаился Зикин. Людям, ведущим огонь из окон здания, помогали с флангов станковые пулеметы и стрелки.
У другого окна сидел сержант Герасимов, с четырьмя бойцами. Возле него лежало два ящика гранат. Еще с вечера, правильно рассудив, что во время атаки некогда будет заряжать гранаты, Герасимов заложил в них запалы и поставил каждую на предохранительную чеку.
Как только фашисты вбежали на крыльцо заставы, Герасимов выдернул в одной из гранат предохранительную чеку и бросил ящик с гранатами.
Огромной силы взрыв потряс здание. Куст сирени около крыльца мгновенно обуглился. Фашисты, оробев, бросились назад. Восемнадцать раненых взрывами гранат фашистов осталось около крыльца. Убегающих догоняли, пули пограничников. Всего во время этой атаки было убито сорок семь гитлеровцев.
Такое мирное с виду здание заставы, вместе с ее на редкость удобными естественными рубежами, представляло собою маленькую крепость.
Атака эсэсовцев быстро захлебнулась.
Из слухового окна чердака Лопатин увидел, как под старым вязом, около усадьбы Григория Турского в Ильковичах, немцы установили орудие. Закрытое плетнем и линией бугорков, оно было видно лишь с чердака. Лопатин вспомнил, что кирпичное здание заставы ниоткуда не просматривалось так хорошо, как от плетня усадьбы Турского. Стоит противнику чуть-чуть выкатить пушку из-за плетня на открытую позицию, и они могут ловить в прицел любое окно заставы. Не раз, подходя к заставе по ровному лугу, Лопатин уже издали видел вросший в холм дом с глубокими прочными подвалами, с алым флагом над крышей и радовался тому, что застава расположена на таком выгодном бугре, господствующем над местностью. Однако сейчас он понимал, что, каково бы ни было расположение заставы, как бы ни были прочны ее стены, гарнизону прежде всего не хватало артиллерии.
«С пулеметами против пушек много не навоюешь!» — думал он и, чтобы напрасно не терять людей, приказал всем бойцам покинуть верхние этажи здания.
Когда снаряды начали рваться подле дома и поражать его стены, разбрасывая кирпичи и подымая облака розоватой пыли, в комнатах уже никого не было. Некоторые бойцы перешли в ходы сообщения, другие спустились в подвал к раненым и женщинам, готовые каждую минуту запять свои места в блокгаузах и ячейках для одиночной стрельбы.
5. «ГОСТИ» НА МОТОЦИКЛАХ
Кислый запах взрывчатки вползал в подземелье, где молча сидели бойцы и женщины с детьми, прислушиваясь к обстрелу.
— Ответить бы немцам, да нечем! — заскрежетал зубами Никитин.
— Чесануть их пулеметами разве? — сказал боец Егоров с перевязанным глазом. Он был ранен вблизи места гибели Сорокина. Пуля задела веко и переносицу, глазное яблоко хотя и было ушиблено, но осталось целым. Глаз только вспух и не раскрывался.
— Перевод патронов, — ответил Никитин. — Начальник правильно делает, что боя с артиллеристами не принимает. Они за щитом почти в безопасности, а нам патроны для живой силы нужны, для отражения штурма.
— Тише, братцы! — сказал Зикин. — Будто бить перестали.
Все прислушались. И впрямь, на дворе стало тихо.
В это время, громко стуча сапогами по выщербленным от времени ступенькам, в подвал вбежал Косарев.
— Все, кроме раненых, наверх! — закричал он.
Обгоняя один другого, бойцы выбежали из подвала, Косарев, прижавшись к стене, давал им дорогу.
— А раненые разве не люди? — проворчал Егоров, беря автомат. — Хоть один глаз на баркас, другой — на шаланду, все равно постреляем! — и медленно, степенно поднялся наверх вслед за дежурным.
Немцы окружали заставу со всех сторон. Ползли к ней и с тыла, и от Буга, и от Задворья, прикрываясь развалинами хозяйственных построек.
— Подпускать как можно ближе! — передал по ходам сообщения из левого блокгауза Лопатин.
Гласов следил за продвижением фашистов из-под козырька хода сообщения.
Как все это было непохоже на первую атаку противника! Тогда захватчики шли в полный рост, уверенные, что от одного их вида все разбегутся.
А теперь они прижимались к земле, как бы стараясь вдавиться в нее. Ранцы на их спинах и похожие на термосы противогазы шевелились в такт движению. Изредка фашисты залегали под буграми и, высунув оттуда головы в касках, разглядывали красневшее на холме здание заставы.
— Пугнем, товарищ лейтенант? — спросил Лопатина нетерпеливый Галченков, отрывая взгляд от прицела.
— Погоди, успеется! — сказал Лопатин, просматривая луг перед речушкой. Ему хотелось, чтобы гитлеровцы подползли как можно ближе. Один из ползущих был в очках, и в их стекляшках все время вспыхивали солнечные лучи. Лопатин загадал: как только этот очкастый приблизится к дуплистой вербе, склонившей свои гибкие ветви над Млынаркой, он даст команду открыть огонь. В овраге, где протекала речушка, было «мертвое пространство», и нарушители могли там накапливаться.
Гитлеровец в очках словно почуял свой близкий конец. Он полз медленно, загребая воздух черным автоматом, то и дело оглядываясь на ползущих позади. Невесело было, видно, ему ползти мимо убитых своих солдат.
Лопатину передали, что и за баней накопилось человек двадцать фашистов.
— Огонь! — крикнул он.
Ожило молчавшее столько времени здание заставы. Баянист Максяков огнем ручного пулемета с высоты второго этажа доставал фашистов, подползавших от Скоморох. Бил по ним из огневой точки, вырытой под вишенкой, только что сменившийся с дежурства Косарев. Зикин отдал ему свой пулемет, и Косарев, припав к затыльнику его, видел, как падают солдаты противника от его пуль. Он чуть-чуть приподнял мушку и заметил, как двое немцев повернули обратно, а трое солдат корчились на лугу, пораженные его пулями. Он так увлекся, дорвавшись до пулемета, что не видел и не слышал ничего вокруг. Уже замолкли «станкачи» в боковых блокгаузах, уже выгнал со двора в лощину гитлеровцев Максяков и сейчас закладывал новый диск, а Косарев все стрелял и стрелял короткими очередями, пытаясь настигнуть нарушителей, отползающих к Бугу.
— Хватит, Косарев! — остановил его Гласов. — Патроны беречь надо.
Сияющий Косарев спустился в подвал и прежде всего подбежал к Евдокии Гласовой. Она раздавала бойцам обед.
— А помнишь, Дуся, как смеялись все: «Косарев такой, Косарев сякой, самый отстающий!» А Косарев сегодня кучу захватчиков на тот свет отправил. — И краснощекий, довольный своим успехом, Косарев хитро подмигнул Гласовой.
В наступившем затишье послышался нарастающий треск моторов. Это бешено неслись по дороге из Сокаля два мотоциклиста. Клубы густой пыли вздымались за ними. Вообще-то им надо было ехать главной проезжей дорогой мимо скомороховских хуторов, оставляя кладбище левее, но первый мотоциклист сбился с дороги и, увидя взорванный мост на пути, повернул лугом к хутору Задворье, за которым краснело здание заставы.
Теперь уже трудно установить, видел ли этот первый мотоциклист красное знамя, попрежнему развевающееся над фольварком, и понимал ли он, что оно обозначает.
Так или иначе, но оба мотоциклиста напрямик мчались к заставе. Со двора на хуторе выскочил какой-то немецкий солдат и, махая флажком пробовал задержать мотоциклистов. Но что могли значить эти его предупредительные сигналы для связных командующего танковой армией генерала фон Клейста, мчавшихся во Владимир-Волынский, который (как им сообщили в штабе) взят немецкими танками!
Первый мотоциклист в больших дорожных очках, в легкой зеленоватой блузе с засученными рукавами, гнал машину в открытые ворота заставы. Ему, должно быть, казалось, что проезжая дорога, на которую оба они выехали с луга, минуя заставу, идет к скомороховской церкви.
На самом же деле тут был тупик.
Появление мотоциклистов у сваленных снарядами ворот было настолько неожиданным, что Максяков растерялся и выглянул в окно. Ему сперва показалось, что это прибыли связные от своих.
Галченков поймал немцев на мушку «Максима», как только первый мотоциклист проехал белый каменный крест. Он дал по ним короткую очередь. Мотоцикл с полного хода врезался в насыпь. Водитель слетел в траву.
Второй связной, увидя это, заюлил, закружил по двору, но и его Галченков ударил в спину, и мотоцикл со страшным скрежетом уткнулся в каменное крыльцо заставы.
— Машины сюда! Обыскать убитых! — крикнул Лопатин.
Отступившие до этого немцы еще не успели сообразить, в чем дело, как пограничники вкатили оба мотоцикла с горячими моторами в комнату отдыха. Сразу запахло бензином.
Со всех сторон послышались одиночные ружейные выстрелы. Пули визжали за разбитыми окнами. Это фашисты мешали Зикину и Коровникову обыскивать убитых.
— Да здесь рации, ребята! — закричал Максяков, осматривая скользкие от масла машины.