В этом рассуждении меня интересовал не мой грех, а именно моя греховность. Практически она всегда реализуется в конкретном греховном акте: я ясно ощущаю и чувствую, что каждый мой поступок, каждая моя мысль, именно как моя или мое, греховны, и также я ощущаю свою греховность, потому что я не вообще грешен, а в каждом конкретном поступке или мысли, и здесь мой грех практически неотделим от моей греховности. Но дальше я перехожу к вине за грех и к вине за мою греховность; тогда они разделяются. За свой грех я отвечаю: я виноват, и я несу вину за свой грех. Но с моей греховностью дело обстоит иначе: я несу вину и за свою греховность, но я не виноват — не я сам сотворил себя, Бог сотворил меня. И вот мне кажется, так же как я не могу и оправдаться своими силами, но только одной верой получаю не свою, а Божию праведность, так же и вину за мою греховность, в которой я не виноват, Бог возложил на меня, чтобы открылись у меня глаза. Поэтому практически сознание моего греха совпадает с сознанием моей греховности и также вина за мой грех и вина за мою греховность. Возложение вины за мою греховность, в которой я не виноват, и есть гнев Божий, и это же мой бунт против Бога. В гневе Божьем обнаруживается Его милосердие: если я в сокрушении духа и смирении сердца (Исаия) сознаю свою вину и за мой грех и за мою греховность, то есть беру на себя добровольно и ту вину, в которой я не виноват, то Он берет на Себя мою вину и глаза у меня открываются — это уже второе пробуждение — вера. Это и значит, что Христос взял на Себя грех мира, то есть вину за греховность, в том числе и мою, и так как обе вины — и за мою греховность и за определенный грех практически отожествились, то Христос берет на Себя вину за каждый мой грех, это ноуменальный акт: Христос берет на Себя мою вину, если я отдам ее, то есть поверю Ему: “Так Бог возлюбил мир... дабы всякий, верующий в Него (в Христа. — Я. Д.) не погиб, но имел жизнь вечную” (Ин. 3, 16).
Бог возложил на меня вину за мою греховность, и Он же, когда у меня откроются глаза, по моей вере берет на Себя эту вину. Здесь различие Лиц Троицы:
Бог Отец — святость; строго говоря, нельзя сказать, что Бог свят, потому что в Боге нет разделения на реальное и идеальное, субстанцию и атрибут и др. Поэтому Бог — сама святость, но не как абстрактное понятие или абстрактное свойство, а как Лицо. Бог — святость, я — грех. Святость не терпит и малейшего греха. Поэтому Бог, как святость, полностью отвергает меня, как грешника. Но Бог и любовь; как любовь, Он отказывается от Своей святости, то есть от Себя Самого, чтобы принять меня, грешника. В этом смысл вочеловечения Бога и Его жертвы. Как отказывающийся ради меня от Себя Самого Он, то есть тот же Самый Бог, — Бог Сын. Отношение Бога как святости ко мне — грешнику — гнев Божий. Отношение Бога как любви ко мне, грешнику, поверившему Ему, — Его милосердие. Поэтому в Его гневе обнаруживается Его милосердие: вину за мою греховность, в которой я не виноват, Он возложил на меня, как Святость, и взял на Себя, как Любовь. Но только так у меня могут полностью открыться глаза: в Его гневе я обнаруживаю свою наготу, Своей любовью Он покрывает ее.
Бог Святой Дух. Дух — сила, мощь. Моя сила ограничена фактичностью — телесностью. Бог не ограничен телом — это Его всемогущество. И снова не как Его свойство, но Лицо. Бог есть Сама Святость, и тот же Бог — Сама Любовь, и тот же Бог — Само Всемогущество. Но не три Бога, а один Бог: Сама Святость — Бог и Сама Любовь — тот же Бог, и Сам Дух, или Само Всемогущество, — тот же Бог (символ Афанасия). По отношению к грешнику Святость — гнев Божий, Любовь — Его милосердие, Святой Дух — Его всемогущество.
Отношение ограниченной величины к бесконечной стремится к нулю: моя сила в сравнении с Божьим всемогуществом — бесконечной силой — бесконечно мала. В связи с этим новое понимание моего протеста или бунта против Бога: вина за мой грех — это ответственность за каждый мой поступок, за каждую мою мысль: “Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда” (Мф. 12, 36). Каждое мое слово, сказанное от себя, то есть от себя самого, — праздное слово, поэтому грех, а ответственность за него — моя вина, вина моего греха. Но вина за мою греховность — это ответственность за всю мою жизнь, за все мое существование, за то, что я есть. Эта ответственность и эта вина бесконечны, и я, конечная тварь, не могу своими силами взять эту ответственность на себя, она бесконечно превосходит мои силы. Но, не взяв на себя эту ответственность, я не смогу открыть глаза. Невозможное для человеков возможно для Бога <ср. Лк. 18, 27>, Бог требует от меня совершения невозможного и совершает его во мне: Он возлагает на меня ответственность за все мое существование, вызванное к бытию не мною, а Им, Его всемогуществом. Это бремя слишком тяжело для меня, это бремя и есть тяжесть и боль бытия. Но Бог не хочет смерти грешника (Иез. 33, 11). Когда у меня под невыносимой тяжестью этого бремени открываются глаза, Бог обращается ко мне и, чтобы освободить меня от бремени, предлагает мне взять на Себя Его бремя: “Приидите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя... и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко” . Мф. 11, 28—30.
Онтологическая последовательность грехопадения:
I. Мое грехопадение; виновника нет, то есть никто не виноват, что я пал. Когда это случилось со мною или со всем родом человеческим, никто сказать не может, так как до грехопадения нет ни истории, ни времени. Но я знаю, что пал, из смутного воспоминания того, что я забыл, то есть я помню, что я забыл, но что я забыл — я уже не помню. Я помню Daß своего грехопадения, но не помню его Was. Проявляется же мое грехопадение в каждом моем греховном поступке и мысли.
II. Бог возлагает вину за мое грехопадение, в котором я не виноват, на меня = гневу Божьему = моему бунту против Бога. У меня открываются глаза на мою наготу.
III. Я добровольно принимаю вину, которую Бог возложил на меня. Это можно назвать вторым пробуждением: у меня открываются глаза на смысл моей наготы, и я продолжаю дальнейшее свое обнажение.
IV. Когда я дохожу до полного своего обнажения, полного сокрушения духа, до сознания полного своего банкротства во всем, что касается моей жизни, моих мыслей, моих собственных сил, Бог обращается ко мне и предлагает мне, даже просит меня отдать Ему мое непосильное бремя — вину, возложенную Им на меня, чтобы у меня полностью и окончательно открылись глаза; Он берет на Себя эту вину, если я согласен отдать ее Ему, то есть поверю Ему. И здесь две возможности:
1. Я гордо отказываюсь от Его помощи; возложенную Им на меня вину я не соглашаюсь передать Ему и беру на себя всю ответственность и все последствия ее — вечная смерть, ничто: Кириллов, Ставрогин.
2. В сокрушении духа и смирении сердца я отдаю Ему свою вину, которую Он берет на Себя. Я отдаю Ему свою вину и свое бремя, принимая на себя Его бремя и иго. Симеон сказал Деве Марии: и Твою душу пронзит меч. Я думаю, это сказано не только Богоматери, но каждому человеку и относится это не только к человеку, но и к Богу — к Богу, ставшему человеком. Вся моя жизнь — пронзение мечом моей души и не только моей, но и Богочеловека. Принимая на себя Его бремя и иго, я отожествляюсь с Ним в общем пронзении моей и Его души и через Него освобождаюсь от своего бремени — это вечная жизнь.
<1965>