Пока он говорил, я рассматривал пикт-снимки и новые карты, и заметил, что за последнее время весьма мало что изменилось. Возможно, я и не стратег, но память у меня хорошая. Линии траншей извивались, словно черви после дождя, но никуда не сдвинулись.
Сделав глоток рекафа, я спросил:
- Что говорит командование?
Разговоры остановились. Полковник посмотрел на меня, словно удивленный, что я еще здесь.
- Ничего.
- Ничего? – это прозвучало с моей стороны как обвинение, хотя и непреднамеренно.
Полковник смотрел на меня. В бункере стало тихо. Они все смотрели на меня. Я демонстративно отставил кружку с рекафом. Через секунду она исчезла. Маленький адъютант продолжал суетиться поблизости, словно пребывая в блаженном неведении о том напряжении, которое повисло в воздухе. Блаженный дурак стоит двух неверующих.
- Вы на что-то намекаете, Валемар?
- Комиссар Валемар, - поправил я.
Время, казалось, замедлилось. Его взгляд встретился с моим взглядом. На других я не обращал внимания. Они были мало чем лучше своих солдат – бесполезны, если не считать их способность исполнять приказы.
Как я и думал, полковник снова посмотрел на карты, его аугметический глаз жужжал и щелкал.
- Комиссар Валемар, - рассеянно поправился он.
- Со всем уважением, полковник, я лишь нахожу странным, что командование так долго игнорирует нашу передовую позицию, и не дает приказ наступать, или - прости Император – отступать. Вместо этого мы сидим на месте.
- Мы удерживаем позиции до получения новых приказов.
- Трудно их удерживать, когда земля так извивается, - проворчал один из офицеров. – Хуже, чем женщина в день именования.
Эта грубая шутка была встречена хриплым смехом. Только я не смеялся, хотя бы потому, что не знал, что это за день именования, и причем тут движения женщин. И в любом случае, я предпочитал, чтобы мои женщины были неподвижны.
Резким жестом полковник заставил их замолчать. Это у него было доведено до искусства – резкий взмах руки, движение бровей. Часто я смотрел на него, пытаясь выучить этот жест. Сейчас я думаю, что это просто талант, который у некоторых людей есть, а у других его нет.
- Как бы ни вела себя земля, мы будем удерживать оборону, пока не получим других приказов. Вы свободны, - он посмотрел на меня. – Валемар, задержитесь на минуту.
Капитан и другие офицеры вышли. Некоторые бросали в мою сторону мрачные взгляды. Я не обращал на них внимания.
Когда последние из них покинули бункер, полковник и я некоторое время стояли в молчании. Потом полковник вздохнул.
- Что мне с вами делать, Валемар – комиссар Валемар, прошу прощения. Две казни за два дня. В обоих случаях практически без повода. Так не может продолжаться.
- В обоих случаях был повод, - я решил не упоминать о солдате в убежище. Что-то говорило мне, что от этого будет только хуже.
- Люди говорят иначе.
- Люди… - начал я. Услышав ярость в своем голосе, я заставил себя успокоиться. – Если послушать людей, они никогда не будут виноваты в своих пороках. Они никогда не возьмут ответственность за свои преступления. У них всегда будет виноват кто-то другой.
- Возможно и так. Но иногда лучше взглянуть с другой стороны.
Я посмотрел на него. Мы всегда понимали друг друга, он и я. По крайней мере, я так думал. Но здесь и сейчас он говорил ересь. Я почувствовал тошноту.
- Когда я прибыл в полк, вы говорили совсем другое.
- Когда вы прибыли в полк, он нуждался в твердой руке. Это были всего лишь крестьяне и шахтеры. Отбросы. А мне были нужны солдаты. Вы помогли мне сделать из них солдат. Но клинок нельзя затачивать до того, что он сломается.
- И вы полагаете – что? Что они близки к тому, чтобы сломаться? – я поставил кружку. – Что-то происходит, полковник. Что-то назревает. Я чувствую это.
- Да. Я знаю. И пытаюсь это предотвратить. Я пытаюсь защитить вас, Валемар.
Он потянулся, будто чтобы положить руку мне на плечо, но я отодвинулся. Не люблю, когда меня трогают, даже человек, которого я уважаю.
- Мне не требуется защита.
Полковник снова вздохнул и отвернулся.
- Вы нужны мне, комиссар. Более того, вы нужны мне живым. Запомните то, что я сказал.
Он махнул рукой.
- Вы свободны.
И я вышел из бункера.
Снаружи было тихо. Пушки молчали, и единственным шумом было негромкое бульканье грязи. Я повернулся в одну сторону, потом в другую, испытывая странную неуверенность. За мной следили. Я чувствовал это. Никто из солдат, стоявших на постах у командирского бункера, не смотрел на меня. Но это не означало, что они не могли за мной следить.
Некоторое время я стоял на месте. Грязь у моих ног взбурлила, и на ее поверхность между феррокритовыми плитами всплыли кости, после чего снова погрузились в грязевой суп. Суеверный человек увидел бы в этом дурной знак. Но я не был суеверным.
Я оглянулся на командирский бункер и увидел, что у его входа стоит адъютант полковника и смотрит на меня, держа во рту наркосигарету. Я даже не сразу заметил его. Он кивнул мне, словно мы были приятелями. Я подавил желание выругать его и пошел к траншеям.
Вскоре загрохотали пушки.
Когда я вернулся к своему жилищу, то заметил, что кто-то в нем был.
Замок был взломан. Я и сейчас не знаю, что они искали. Ничего из моей коллекции конфискованных предметов не было украдено. Все уставы, инструкции и документы – всё было на месте. Но дверь была взломана, и в воздухе был странный запах. Запах, напоминавший мне о синих глазах.
Некоторое время я просто сидел, обводя взглядом помещение. Пытаясь найти что-то необычное. Даже малейшие следы могли указать мне на того, кто это сделал. Но ничего необычного не было. Как будто они вломились сюда просто чтобы посмотреть.
Наверное, я чувствовал бы себя не так мерзко, если бы они что-то украли. Тогда их мотивы были бы понятны, и мои ответные действия оправданы. Вместо этого я чувствовал себя так, словно вошел в темный лес и заблудился. Все казалось бессмысленным. Прежняя уверенность рушилась. Даже на полковника нельзя было рассчитывать.
Когда я вышел из своего жилища, солдаты снаружи старались не смотреть на меня. Они сидели, прислонившись к стенам траншей и негромко разговаривали, почти неслышно за грохотом пушек. Они что-то знали. Они могли не знать, что они знали, но все-таки они знали. Они видели, как преступник взломал дверь в мое жилище? Они помогали ему?
Я смотрел на них, держа руку на рукояти пистолета. Пылающее небо отбрасывало длинные тени, затемнявшие обе стороны траншеи, и на мгновение показалось, что у каждого солдата синие глаза, и все они смотрят на меня.
- Какие-то проблемы, комиссар?
Я обернулся, вынимая лазерный пистолет.
Это был тот капитан. Он смотрел на меня с более высокого участка траншеи. Хотя на нем был респиратор, я был уверен, что он улыбается.
- Нет, - сказал я, выпрямляясь.
- Вы уверены? Вы выглядите расстроенным. Возможно, это воздух. Он довольно скверный. Вам стоило бы надеть респиратор. Некрасиво будет, если вы потеряете сознание от яда, накопившегося в легких, не так ли?
Я поднял взгляд на него. Он дразнил меня. Это меня не волновало – разве что тот факт, что он почувствовал себя достаточно смелым для этого. Помня о приказах полковника, я старался сохранять спокойный тон.
- Я приму это к сведению.
Он спустился в мою часть траншеи. Солдаты отодвинулись от него. Трудно сказать, кого они больше боялись – его или меня. Я продолжал держать руку на рукояти пистолета. Он явился сюда один? Тогда он еще больший дурак, чем я думал.
Он посмотрел на мое жилище.
- Это и есть ваша конура? Далековато от остальных. Не совсем по инструкциям, не правда ли?
- Я люблю уединение.
- Уединение, сэр.
Я позволил себе улыбнуться.
- Я люблю уединение.
Он издал звук, который мог быть рычанием или смехом. С респиратором на лице трудно разобрать.
- Он долго покрывал вас, Валемар. Но он не всегда будет рядом.
Я даже не стал поправлять его.
- Это угроза, капитан?
- А это важно? Вы все равно ничего не сделаете. Он надел на вас намордник.
- Вы скоро увидите, что у меня еще есть зубы, - я постучал пальцами по рукояти пистолета. Капитан взглянул на него, потом снова на меня, и потянулся к своему пистолету.
- Вы не посмеете, - он говорил тихо и без высокомерия.
- Это вопрос не смелости, а долга.
- Если вы убьете меня, то не доживете до конца дня.
Я посмотрел на пылающее небо. Ядовитые облака, казалось, приняли форму знакомого силуэта, и я ощутил чувство умиротворенности. Глубоко вздохнув, я опустил взгляд.
- Мы все живем у времени в долгу, капитан.
- Некоторые больше, чем другие, - сказал он.
Нарочито медленно он шагнул назад. Я не расслаблялся.
- Посмотрите на себя. Бешеный пес полковника. Сколько трупов он похоронил для вас? Сколько вы похоронили для него?
- Я исполняю приказы. Как и вы.
Капитан фыркнул.
- У нас нет ничего общего.
Он отвернулся, словно приглашая застрелить его. Меня провоцировали. Приказы полковника были ясны. Но когда капитан стал подниматься на более высокий участок траншеи, он оглянулся на меня, и во вспышке разрыва его глаза сверкнули синим, прежде чем он отвернулся.
Я знал, что Бог-Император говорит со мной. Что это Он указал мне на врага. Настоящего врага – не того, который за ничейной землей, а того, который у меня за спиной. Внутренний враг есть самый опасный, как часто напоминают наставления.
В полку готовится заговор. Капитан практически признался в этом. Но я не знал, что с этим делать. Мое обучение не готовило меня к работе следователя. Если комиссар находил проблему, он устранял ее. Нет человека – нет проблемы. Так было всегда. Но теперь я не мог решить проблему этим способом – из-за полковника.
Я был вынужден импровизировать и меньше рисковать. Я последовал совету полковника. Все же я был хорошим солдатом, и понимал, что он прав, хотя мне мучительно это признавать даже сейчас. Мне следовало быть более осторожным. Более внимательным. Важнее было выяснить, что происходит, чем пытаться карать каждое нарушение, как ни была мне неприятна эта мысль. Особенно если за мной следили. Возможно, они искали способ дискредитировать меня. Спровоцировать. Возможно, именно об этом полковник пытался предупредить ме