. Страстно приняться за что-нибудь и вскоре остыть было вообще характерно для Потемкина. Привыкший, как восточный сатрап, нежиться на дорогих и мягких подушках, он вдруг мчался днем и ночью по отвратительной дороге, в простой кибитке. Да и рассказы о его необычайной надменности во многом кажутся преувеличенными: по крайней мере многие говорят, что он проявлял ее главным образом по отношению к знатным сановникам, будучи прост с низшими. Во всяком случае, князь не был мелок и мстителен. Екатерина и другие современники постоянно указывали в нем на эту черту и на благородство по отношению к его многочисленным врагам, которым он не отплачивал жестокостью. Может быть, это объяснялось в князе сознанием своей громадной силы: зачем было ему мелко мстить соперникам, когда он мог устранить их только величественным мановением руки? У князя было столько широких планов, его богатое воображение так часто разыгрывалось, что он мог и не замечать своих мелких неприятелей. Только там, где вопрос стоял о его могуществе и где князь думал, что соперник мог быть ему опасен, тогда только он обрушивался на врага с львиной энергией и сметал его со своей дороги.
Во всяком случае это была необычайная личность, наделенная высокими дарованиями и выросшая на почве “железного” XVIII века, в обществе, не имевшем нравственной узды; личность без нравственной дисциплины, для которой не было иного закона, кроме личного желания и колоссального честолюбия, но большие дарования которой не могли пройти бесследно для страны. Это было стихийное явление природы: ураган, ломавший столетние дубы и оставлявший в целости былинку; гроза со страшным громом и молнией, истреблявшая многое, но и проливавшая порой потоки благодатного дождя, утучнявшего государственную ниву.
Смесь противоположных качеств в характере Потемкина очень ярко очерчена в любопытном портрете князя, набросанном принцем де Линем, который хорошо знал Таврического, долго живя при нем в армии во вторую турецкую войну. Приведем некоторые черты из этого наброска.
“Трусливый за других, – пишет де Линь о князе, – он сам очень храбр: он останавливается под выстрелами и спокойно отдает приказания... Он очень озабочен в ожидании опасности, но веселится среди нее и скучает среди удовольствий. То глубокий философ, искусный министр, великий политик, то десятилетний ребенок. Он вовсе не мстителен, он извиняется в причиненном горе, старается исправить несправедливость. Одной рукой он подает условные знаки женщинам, которые ему нравятся, а другой – набожно крестится. С генералами он говорит о богословии, с архиереями – о войне. Он то гордый сатрап Востока, то любезнейший из придворных Людовика XIV. Под личиной грубости он скрывает очень нежное сердце; он не знает часов, причудлив в пирах, в отдыхе и во вкусах: как ребенок, всего желает и, как взрослый, умеет от всего отказаться... Легко переносит жару, вечно толкуя о прохладительных ваннах, и любит морозы, вечно кутаясь в шубы...”
Присоединение Крыма с Таманью, округление южных границ России, оживление и заселение пустынной Новороссии, постройки целого ряда городов на юге, основание прочного владычества России на Черном море, постройки обширного флота, – вот главные государственные заслуги князя. Реорганизация войск и облегчение тяжестей солдатской амуниции и одежды тоже должно быть записано в актив Потемкину.
“Греческий проект”, который считается принадлежащим князю, не шутя занимал Екатерину и был пугалом для Европы. Князь считал его вполне осуществимым: удачник и баловень счастья думал, что и на это огромное предприятие хватит у России “пушечного мяса”. Все задуманное и совершенное князем на юге было только преддверием этой грандиозной затеи: завоевать всю Турцию, взять Константинополь, “войти при плесках в храм Софии”, водрузить там крест и образовать из столицы османлисов центр громадного христианского государства. Эти мысли подробно развивались князем в пространных записках императрице, которая жаждала подвигов, долженствовавших прославить ее царствование во все века и у всех народов. Мысли о проекте князь проводил в переписке и разговорах с сановниками, в заседаниях государственного совета и в непрестанных беседах с самой государыней, хотя и обладавшей положительным умом, но иногда склонявшейся к несбыточным планам, льстившим ее достаточно развитому тщеславию. Нужно сказать, что в записках князя этот вопрос ставился широко; в них, казалось, не было упущено ничего, могущего способствовать осуществлению проекта: надежда на общее возмущение угнетенных османами славян, на энергию и беззаветную храбрость русских войск, на возможность избавиться от соревнования держав брошенными им подачками. Что эти мысли сильно занимали саму государыню, видно из ее переписки, разговоров, а также того факта, что родившемуся во время разгара “греческих” мечтаний внуку ее дано было имя Константина и выбита в честь этого события медаль, на которой изображены Софийский храм в Константинополе и Черное море с сияющей над ним звездой. Эта же мысль сквозит и в надписи в честь Потемкина, сделанной на триумфальных воротах в Царском Селе после взятия Очакова, когда князь возвратился в столицу:
Ты в плесках внидешь в храм Софии!
Разумеется, в роскошном воображении князя этот проект должен был осуществиться очень скоро: Потемкину в гиперболических мечтах уже грезился ряд городов и военных портов по всему северному побережью Черного моря. Русский флаг гордо развевается на цитаделях крепостей, на многочисленных военных кораблях и торговых судах, плавающих по морю. Корабли проходят беспрепятственно через Дарданеллы и Босфор в Средиземное море, разнося всюду славу Екатерины и русского имени, приобретая родной стране богатства и приводя в почтительный страх соседние страны. На месте пустынь возникают бесчисленные города с великолепными храмами и зданиями, затмевающими своим блеском лучшие архитектурные памятники Европы.
Роскошный, пышный план, достойный своего “великолепного” изобретателя! Однако можно сказать, что хотя много вынес русский народ на своих плечах, но, вероятно, исполнение подобного плана стоило бы ему всех прежних испытаний, взятых вместе. Можно думать, что фантазия князя в этой области значительно остыла, когда ему привелось осуществлять только часть своей широкой программы. Вторая война с турками, где Потемкину самостоятельно пришлось приводить в исполнение только небольшую часть колоссального плана, и то с тяжелыми, страшными усилиями, доказала ему воочию, что гораздо легче выдумывать сказочные проекты, чем осуществлять их на деле.
Но то, что сделано князем в этой области, доказывает дальновидность и широкое понимание им государственных интересов. Бескровное присоединение Тавриды, этого чудного полуострова, с Таманью и стран прикубанских является самой важной заслугой князя перед государством.
Положение России на юге в то время было далеко не так обставлено, как это бы следовало для могущественной державы. Наши границы были отодвинуты от Черного моря значительной своей частью; флот отсутствовал; на устьях Днепра, на Днестре и Буге, по соседству, был целый ряд грозных турецких крепостей. Крым, хотя и освобожденный от сюзеренства Турции по Кучук-Кайнарджийскому миру, на самом деле был еще довольно послушным орудием в руках турецких эмиссаров и во всяком случае грозил нам как союзник Турции в возможной войне с этой последней державой. Нас беспокоили грабежи и разбои буджакских и ногайских татар. Все это делало присоединение Крыма важной государственной необходимостью. Известно, что присоединение к России этого когда-то нашего грозного врага, благодаря осмотрительной политике и разумным распоряжениям князя, совершилось почти бескровно в 1783 году. Князь, ловко воспользовавшись возникшими неурядицами в Крыму, заставил покровительствуемого нами Шагин-Гирея, путем обещания ему наград и милостей, отречься от своих прав на Крым, который и был присоединен к России, а важнейшие пункты его были заняты русскими войсками. Вместе с тем были усмирены ногайские и буджакские татары, причинявшие нам немало неудобств.
Много внимания было отдано Потемкиным Новороссии, не забывавшим, впрочем, ничего, клонившегося к осуществлению намеченного плана. Князь вел деятельную переписку с нашим посланником в Турции Булгаковым, интересовался положением дел в Молдавии и Валахии и всем, происходившим в подвластных Турции славянских землях. Он заботился и о безопасности русских границ со стороны Кавказа, и о защите их от набегов; вел переговоры о подданстве Грузинского царя Ираклия и т. п.
Но в этом плане округления и укрепления границ наших со стороны Турции многому суждено было исполниться только под конец жизни князя Таврического. Пока же он лишь готовился к этой борьбе с Турцией, о важнейших эпизодах которой мы скажем после. Очаков, Бендеры, Измаил, Аккерман, Анапа и другие пункты, являвшиеся бельмом на глазу у нас, были взяты значительно позже, теперь же необходимо было готовить кадры для гигантской борьбы.
С конца 70-х годов Потемкин проводит долгие месяцы в Новороссии, наезжая только на время в Петербург. Одна из частей его широкой программы осуществлялась с лихорадочной быстротой: основывается ряд городов – Екатеринослав, Николаев, Херсон. Последний, заложенный в 1778 году на устье Днепра, должен был служить верфью, на которой предполагалось строить многочисленные корабли для будущего Черноморского флота. Основывается великолепная гавань – нынешний Севастополь, привлекаются в южный край массы поселенцев, в эти богатые производительными силами земли, но пустынные степи, лишенные обывателей. Хотя, разумеется, и тут далеко не было осуществлено то, что задумывал князь: в главном городе Новороссии, Екатеринославе, пространство которого полагалось в 300 квадратных верст, должны были возникнуть “судилища, наподобие древних базилик”, устроиться лавки вроде “Пропилеи в Афинах”, музыкальная консерватория и др.; но и то, что было сделано, изумляло современников: русских и иностранцев, глазевших во время путешествия Екатерины на диковинки, возникшие как бы по волшебству в пустынной стране. Все эти чудеса, конечно, рекомендовали энергию и предприимчивость Потемкина. В особенности, князь гордился созданным им Черноморским флотом и просил государыню главным образом обратить на него внимание. “Я, – писал ей Потемкин, – матушка, прошу воззреть на здешнее место (Севастопольская гавань) как на такое, где слава твоя