ислушались к вести пророка Ионы…
Интересно, что Иона не известен своими чудесами, или красивыми речами, или великой любовью к своим врагам — всеми теми качествами, которыми обладал Григорий Ефимович. И все же языческий народ прислушался к словам Ионы и пришел к покаянию, начиная от царя и вплоть до последнего бедняка. И это предотвратило национальную трагедию, по крайней мере, отложило ее на долгие десятилетия. Но когда Бог посылал пророков к Своему избранному народу, то народ этот обычно отвергал Божьих людей, глумился над ними, возводил клевету и убивал. Убивал лучших своих сынов.
Старец Николай (Гурьянов) так говорил о Распутине:
«Господь послал государю Распутина для укрепления. Ничего плохого в нем не было, а вот горе ему какое было из-за этого. Боже! Все такое страшное…»
«Он был человек простой, очень верующий, молитвенник. Сохрани Бог! — в нем не было никакого колдовства. Господь его в вечности наградил».
«Распутин был истинный раб Божий, честный человек, труженик».
«Помяни его, Господи! Мученик он был и сколько терпел».
«Распутину Господь все открывал».
«Он законный раб Божий… Угодник Божий…»
«Надо его очистить от заплеваний. Грешно быть вместе с чернителями заодно… Бог не простит…»[366]
Можно сказать, что традиционно, по Библии, национальное пленение, вызванное духовным падением, длится около семидесяти лет — средняя продолжительность жизни одного поколения. К этому времени принявшие на себя первую кровь давно уже почили, как и большинство их детей. Бог милостив и дает возможность очиститься, начать сначала. Если бы Бог за все карал, то давно камня на камне не осталось бы от человеческой цивилизации. Но можно и нужно говорить о знаковых понятиях, о духовной связи событий. Знаковым было убийство Распутина, знаковым было убийство царской семьи, знаковой была попытка строительства Дворца Советов на месте храма Христа Спасителя и т. п. Но такое видение мира есть только у человека верующего. Другие же этого не видят — и таковых большинство. Грехи отцов, согласно заповеди, передаются до трех и четырех поколений. России никогда не выбраться из-под проклятия, пока она не очистится в покаянии от той крови, которую на себя взяла.
На мой взгляд, к концу этого семидесятилетнего периода коммунизм… очистился и был прощен. Он теперь имел право на существование — если бы принял это право от Того, Кто мог это право ему дать, — от Бога, признав Бога, приняв Бога и покаявшись. Обратите внимание: когда СССР вошел в свой пресловутый «этап развитого социализма», российская культура была удивительно чистой. Более чистого, более доброго и человечного искусства для масс никакая другая страна мира не знала и не производила. Кинематограф, музыка, литература, искусство — все призывало, рвалось к добру. По старой русской привычке, правда, все это делалось опять-таки в отрыве от Бога. Но, надо признаться, во многих произведениях искусства всех жанров Бог был, хотя и не названный по Имени.
Люди прятали, растворяли свою веру в Бога в художественных произведениях. «Совки» ругали Америку за загрязненность нравов и правильно делали. В России, даже в глубоко советской, многое было намного чище. Россия очистилась, ей оставалось покаяться в своем неверии, признать Бога и призвать Его по имени. Я осмелюсь заявить, что именно этого Бог ждал, желал от России, хотя и знал, что она опять отвернется от Него. Ведь если бы советскому человеку указали на Бога, если бы общество покаялось в совершенном насилии и неверии, то родилась бы новая, прекрасная страна. Страна, которая давно уже прославляла евангельские принципы, исповедовала евангельскую простоту и раннехристианский коммунизм, но боялась назвать Бога реально существующим. Эта страна готовилась к тому, чтобы перейти от коммунизма в христианство, без которого коммунизм как идея не имеет основания и не может быть построен.
Я почти представляю себе тех несостоявшихся постсоветских ученых, балерин, писателей, кинематографистов, которые приняли бы не только евангельский коммунизм, но и Бога Евангелия. Эти люди не стремились бы бежать из своей страны за куском хлеба с маслом — русские люди могли зажечь духовным примером весь мир, стать лидерами в первую очередь в области духовной, а потом уже и экономической.
А вместо этого Россия со всех ног рванула к золотому тельцу, к новому идолу — деньгам. Почему? С головы рыба гниет — куда пошли лидеры, туда пошел и народ, а лидеры показали во всей красе, что такое культ денег. Но почему? Почему так? Почему церковь не повела за собой? Церковь сама рванула за открывшимися вдруг богатством и властью, и мало кто каялся, мало кто искал Бога, мало кого волновало, славится Его имя или хулится. И сейчас намечается катастрофа еще более страшная, чем революция 1917 года, если только такое можно себе представить. И опять-таки от исторической, от духовной слепоты. Вместо того чтобы строить утопии, на что человечество гораздо со времен вавилонской башни, церковь должна честно заняться изучением Слова Божия. Тогда бы стало видно, где мы и куда — о ужас! — стремительно движемся. И как это движение остановить.
За деревьями исторических событий мало кто видит сам лес истории. Середина и конец XIX века были «золотым» и «серебряным» веками России. Это было время расцвета всех свобод (за исключением религиозной), образованности, экономики, науки — полное, казалось бы, процветание. И на этом фоне революция выглядит нелепо. Революция пришла как декларация духовной смерти Российской империи — прямо в зените ее гордости. Когда каждое сословие, начиная с духовенства и аристократов и заканчивая рабочими и интеллигенцией, в большинстве своем духовно умерло, преставилось, — тогда и пришла революция. Исключения были в каждом сословии, но исключения, лишь подтверждающие правило: духовенство переродилось в основном в чиновничий иерархический аппарат, а живая вера — в мертвый обряд. Слово Божие не изучалось должным образом даже самими церковниками.
Вельможи, предавшись интригам, извратили правосудие на самом высоком уровне. Двор жил прелюбодеяниями и сплетнями. Светское общество, свет (люди, которые могли бы стать светочем духовным) жили тем же развратом, что и Двор, а недостачу восполняли французскими чувственными романами с атеистической подоплекой.
Позднее умерло духовно и воспетое Хомяковым (почти до мессианских масштабов) поместное дворянство — помещики. Эти почили мирно, во сне и тихой неге. Вслед за дворянством начали загнивать разночинство, бюрократия, творческая интеллигенция. Бога убрали из общей картины и начали ставить и решать все вопросы, не памятуя о Боге Живом. В результате — общий культурный климат агонии и бунтовства. Царь, считавшийся помазанником Божиим, уже не был авторитетом — его рисовали в неприличных карикатурах. Подхватил болезнь бездуховности и пролетариат, который всем и вмазал, а наипаче наказал в результате сам себя.
Но вот на чем хотелось бы заострить внимание. В середине XIX века русское интеллектуальное сообщество вдруг начало судорожно трясти — оно пыталось разродиться смыслом жизни, особенно жизни в России, и найти спасение от тех язв, которые разъедали общество. Эта интеллектуальная волна, продолжительностью в полвека, совершенно размыла старое русское мышление и приготовила путь к беспределу и трагедии революции, к саморазрушению физическому.
Я, может быть, говорю сейчас дерзко, но, мне кажется, я вижу, в каких духовных потемках блуждали те замечательные люди, которые задавались такими вопросами, как роль России в истории, чтó значит быть русским и т. п. Начиная от задавших тон критиков (В. Г. Белинского, Н. Г. Чернышевского и пр.) и заканчивая народническими Л. Г. Толстым и А. М. Горьким все они действительно чувствовали что-то особенное в России, в русскости. Они все прикоснулись к чему-то, и восхитились этим, и сделали выводы, но выводы, при всей красоте и вдохновенности их изложения, с низким духовным потолком.
Откуда такие метания? Ведь большинство из этих людей были христианами. Почему же такое ограниченное ви́дение? Почему Бог в большинстве уравнений русских философов и писателей хотя постоянно и упоминается, но почти всегда находится за скобками, не принимается к расчету? И тот же навязчивый вопрос — чего Бог хочет от России? Третьего Рима? Империи? Полицейского Европы? Или быть для всего мира притчею во языцех?
Я часто вспоминаю один из диалогов Обломова и Штольца в романе Гончарова. В этом диалоге Обломов честно признается Штольцу, что не знает, зачем живет, не знает, к чему ему стремиться. Он говорит о том, что помнит названия каких-то битв в истории, а зачем, не знает. Он не понимает, что, как и куда в этом мире движется, и поскольку он не понимает, он просто самоустраняется из жизни. С другой стороны, Штольц согласен, в принципе, что тоже ничего не понимает, но при этом продолжает идти куда-то в ногу с обществом, ускоряя бег этого общества к пропасти. Ничего не изменилось и по сей день. Обломовы отстраняются в растерянности от жизни («теперь ты устал и тебе все равно, как жизни остаток прожить»), Штольцы бегут еще куда-то, подталкивая общество в том направлении, которое выбрано было в совместной духовной слепоте.
Причину этого я вижу в том, что русское общество, успокоенное однажды тем, что церковь занимается вопросами веры и Бога, отдала ей со спокойной совестью в этом всем копаться, полагая, что если в Библии и нашлось бы что-то интересное, имеющее отношение к их жизни, их исканиям, их нуждам, то им об этом непременно сообщили бы. И вместо того чтобы размышлять о Боге и Его путях и заповедях, люди предались размышлениям на нужные и благородные предметы вне контекста Библии и Бога. Церковь дала людям ложную успокоенность и не повела в сторону богооткровения, предоставив всем предаваться своим умствованиям. Таким образом, самые способные, самые чувствительные люди эпохи оказались оставленными без духовного света. Но именно такой свет и нес в общество Григорий Ефимович Распутин. Он сам был как пылающий светильник. Он сам был воплощением изложенной в Библии правды Божией — недаром враги называли его Книжкой. Но его свидетельство было отвергнуто.