Григорий Распутин — страница 2 из 24

Неожиданно больной ребенок поднялся с постели и подошел к ним. Он был одет в длинную белую рубашку до пола, лицо его казалось неестественно бледным, широко открытые голубые глаза странно блестели. Пока гости приходили в себя от удивления, Гриша уже стоял между ними, обводя их странным, пугающим взглядом. Неожиданно он подскочил к здоровенному мужику, обхватил его за ноги и, вскарабкавшись ему на плечи, уселся на крепкой шее, а затем пронзительно крикнул: «Ха, ха! Петр Александрович, а ведь это ты украл лошадь! Ты… Ты вор!».

Выпалив это, мальчуган залился чистым детским смехом, сотрясаясь от возбуждения, ударяя своими маленькими ножками мужика в грудь и постоянно выкрикивая, что это именно он, Петр Александрович, обокрал соседа. Ребенок так пищал, а глазки так блестели, что присутствующим стало как-то не по себе. Они не знали, что и подумать, ведь Петр Александрович пользовался среди своих земляков большим уважением и был богат. Именно он особенно возмущался, когда стало известно о краже, и настойчиво требовал изловить злодея.

Казалось, Григорию никто не поверил. Да и сами хозяева пытались успокоить селян: что с больного ребенка возьмешь, жар еще не спал, вот и бредит.

Но когда поздним вечером мужики расходились по домам, между ними вновь пробежала искра сомнений: гости Ефима никак не могли забыть слова больного мальчугана. Некоторые из них ночью украдкой проникли во двор Петра Александровича. В потемках они встретили здесь других мужиков, которым также не спалось в эту ночь после услышанного в доме Ефима Распутина. И те и другие никак не могли забыть подозрения, высказанные мальчишкой в горячке, и потому явились тайком, на животе проползая под изгородью.

Вдруг они увидели Петра Александровича, когда тот осторожно, стараясь держаться поближе к стене, чтобы его никто не заметил, выходил из своей избы, поглядывая вокруг. Убедившись, что рядом никого нет, он направился к загородке, находившейся в самом конце двора. Через несколько мгновений удивленные мужики увидели, как он вывел оттуда украденную лошадь и исчез с ней в кромешной темноте.

Рано утром мужики один за другим стучали в дверь Ефима Распутина и, едва переступив порог, наперебой рассказывали, что маленький Гриша в горячке сказал правду и что Петр Александрович действительно украл лошадь. Перебивая друг друга, они поведали слегка опешившим хозяевам о ночной вылазке, о том, как следили за злодеем, как схватили его и избили до потери сознания. А теперь они свято верят, что сам Бог говорил устами больного мальчика.

Не понимая, как могло произойти такое «чудо», мужики как-то странно смотрели на ребенка.

Стоит добавить, что сам Григорий Распутин очень любил лошадей, говорил, что знает их язык, и они охотно ему подчинялись!

С этого времени и пошло: Григорий мог указать, где лежит давно утерянная вещь (особенно преуспел он в поисках конской упряжи), предсказать рождение мальчика или девочки, определить, когда пойдет дождь, будет ли урожай, стоит ли продавать на рынке хлеб или придержать его до лучших времен.

Девятнадцати лет от роду Григорий Распутин женился на Прасковье Федоровне Дубровиной, светловолосой и черноглазой девушке из соседнего села, которую он встретил на празднике в соседнем с Покровским селении, и ввел ее в дом своего отца. Она была старше мужа на четыре года, но брак их, несмотря на полную приключений жизнь Григория, оказался счастливым — во всей многочисленной антираспутинской литературе нет ни одной жалобы жены на мужа, напротив, она всегда защищала его, он же постоянно заботился о ней и о детях — двух дочерях и сыне[3].

Как до женитьбы, так и после Григорий занимался обычной крестьянской работой в хозяйстве отца. «Много в обозах ходил, много ямщичил и рыбу ловил и пашню пахал, действительно это все хорошо для крестьянина», — писал он в своем «Житии опытного странника»[4] много лет спустя.

Добавим: лечил односельчан заговорами, «изгонял беса», предсказывал проливные дожди, таежные пожары, неурожаи и болезни, смерти и рождения. Односельчане порой обращались к нему с самыми неожиданными просьбами:

— Скажи, Гриша, отдавать мне Марфу, дочку мою, замуж за Петра Степановича или за Кузьму Ивановича?

— А сам за кого хочешь?

— Дак не знаю… И тот и другой — хозяева справные… Вот ты подскажи, прогадаю или нет…

Григорий рубил с ходу:

— За Кузьму.

— Вот и я думаю, что за Кузьму. — Мужик поблагодарил и ушел к себе.

А Григорий, забывший о разговоре буквально через полчаса, был — через несколько месяцев — неприятно удивлен: Петра Степановича преследовали неудачи (то стог сгорит, то волки телка загрызут), а Кузьма Иванович и его молодая жена не знали горя: и урожай на славу, и конягу новую прикупили, и мальчика голосистого на свет произвели.

Нечего и говорить, что Григорий всегда был желанным гостем на крестьянских свадьбах. На одну из них он принес плетеный стул, купленный им накануне в Тюмени (возил туда на продажу свежую рыбу).

— Вот, — слегка приподняв стул, обратился к молодоженам Григорий, — вам мой подарок.

— Благодарствуем.

— Но подарок непростой. Ты, Иван, должон на ём кажный день часов по пять сидеть. И народятся у вас пять сынов и пять девок.

Гости и муж с женой громко рассмеялись, приняв слова Распутина за шутку. Напрасно! Именно пять сыновей и пять дочерей родилось в этой крестьянской семье.

История, правда, умалчивает одно: сколько часов в день восседал на распутинском подарке Иван — пять или более…[5]

Однако, видимо, мирские страсти, пороки и забавы не обошли стороной и Григория. По словам односельчан (к которым, правда, надо относиться очень осторожно, так как все они появились на свет уже после смерти Распутина и в условиях раздувания в обществе антираспутинских настроений), натура у Григория была буйно-разгульная, наряду с богоугодными делами он гонял лошадей в пьяном виде, любил подраться, сквернословил — женитьба его не остепенила.

«Вытул», а то и «Гришка-вор» звали его за глаза. «Сено украсть, чужие дрова увезти было его дело. Шибко дебоширил и кутил… Сколько раз бивали его: выталкивали в шею, как надоедливого пьянчугу, ругавшегося отборными словами. Поедет, бывало, Григорий за хлебом либо за сеном в Тюмень, воротится домой — ни денег, ни товару: все прокутил».

Думается, что свидетельства о кражах его и буйствах хотя и очень преувеличены, но все же верны. Русская деревня не отличалась почтением к тому, что «плохо лежит», и жила, как правило, по пословице: «не за то отец бил, что украл, а за то, что попался».

Но внутренние, скрытые силы все же перевесили греховность. Переходя от крестьянского труда к крестьянскому разгулу, прожил Григорий в родном Покровском до двадцати восьми лет, пока «внутренний голос» не призвал его к другой жизни: «… в сердце помышлял, как бы чего найти, как люди спасаются».

И нашел — в странничестве, разнося свои пророчества «в ширь и глубь земли».

Скорее всего, странничество для Распутина — не самоцель и тем более не средство ухода от жизни, а внесение в нее духовного начала, придание ей высшего смысла через подвижническое служение. Григорий осуждал странников, для которых богомолье стало своего рода профессией, которые избегали физического и умственного труда. Он этого категорически не принимал.

«Странничество, — писал он в конце жизни, — нужно только по времени — месяцами… Я много обошел странноприимен — тут я нашел странников, которые не только годы, а целые века все ходят, ходят, и до того они, бедняжки, доходили, что враг в них посеял ересь — самое главное — осуждение, и такие стали ленивые, нерадивые, из них мало я находил, только из сотни одного, но по стопам самого Христа. Мы — странники, все плохо можем бороться с врагом. От усталости является зло. Вот по этому поводу и не нужно странничать годами, а если странничать, то нужно иметь крепость и силу на волю и быть глухим, а иногда и немым, то есть смиренным наипаче простачком. Если это все сохранить, то неисчерпаемый тебе колодезь — источник живой воды. А в настоящее время сохранить этот источник трудненько. Нужда все-таки. Бог не старее и не моложе, только время другое. Страннику нужно причащаться, тем более во всяком монастыре, потому что у него больше скорби, всякие нужды. Святые тайны обрадуют странника, как май месяц свою землю».

По-видимому, первым монастырем, куда совершил свое богомолье Григорий Распутин, был Аба-лакский мужской монастырь, находившийся в красивейшем месте на берегу Иртыша, в двадцати пяти верстах от губернского центра Тобольска. В древности здесь стояла крепость татарского хана Кучума, разбитого отрядом лихого гуляки Ермака Тимофеевича. Еще при строительстве монастыря находили здесь наконечники стрел, кривые сабли и тяжелые свинцовые пули.

Историю этого монастыря Григорий Ефимович впоследствии часто рассказывал и в Петербурге и в Москве. А история коротка: в селении Абалак жила благочестивая старица Мария, которой явилась в видении Богоматерь. По этому случаю в 1637 году протодиакон тобольского Софийского собора написал икону, признанную чудотворной и чтимую окрестными жителями. К этой иконе совершались массовые паломничества, для богомольцев была устроена бесплатная гостиница.

«Окружающая монастырь природа, вызывает чувство восторга и восхищения. Когда стоишь возле высоких стен монастыря и смотришь в сторону Иртыша, видишь неоглядные просторы, беспечную гладь реки, заливные луга и далекие леса с церковью на горизонте. Наверное, подобное чувство испытывал и Григорий Распутин, когда был здесь» — так описывал эти места уже наш современник.

Уже во время первого посещения Абалакского мужского монастыря Распутин, обращаясь к одному из монахов, изрек: «Быть здесь русскому императору в дни его горя и печали».

В 1917 году здесь побывала на последнем своем богомолье семья российского императора Николая Александровича. Когда их привезли на пароходе в Тобольск, оказалось, что помещение для их заточения еще не готово. Тогда местные власти (и сопровождающий царскую семью Василий Панкратов