— Наконец-то, — караван-баши сполз с паланкина и потянулся. — Как же мне все это надоело. Все! Больше не пойду. Вот продадим груз в Самуранде и сразу домой.
На время отдыха троицу отвязали от верблюда, и они сели подальше от дурно пахнущих животных и злобно глядящих стражников. Назифа достала их скромный провиант и разложила на еще одном куске материи от балахона Ура, укоротив тем самым одеяние до колен.
Три погонщика и стражники расстелили на земле покрывала и выложили на большие блюда еду: фрукты, лепешки, вяленое мясо, сладости и воду. Гриша заметил, как один из погонщиков — сгорбленный старичок, насыпал в подол сушенные сливы и груши. Затем, опасаясь, как бы его не заметили, подошел к верблюдам и стал накладывать горстями сухофрукты в мешки.
— Эй, Ур, — тихо позвал Гриша. — Что же там в мешках?
— Лирры. Они продают лирров, — Ур оглянулся, чтобы удостовериться, что никто не подслушивает и продолжил. — На них запрещено охотиться, ловить и продавать. Но такие нечестивцы, как этот баши, не боятся возмездия, поэтому творят, что хотят.
— Это животное?
— Не совсем. Они, в отличие от обычных животных, умеют говорить и строят себе дома из глины, смешанной с прочной прибрежной травой.
— Многие животные строят себе гнезда, норы или плотины. И все разговаривают, только на своем языке: кто-то щебечет, кто-то мычит или квакает, — отмахнулся Гриша и с трудом откусил кусок от зачерствевшей лепешки.
В разговор вмешалась Назифа.
— Неправильно ты объясняешь, — она налила из бурдюка остатки воды в глиняную кружку и протянула Грише. — Лирры говорят на нашем языке и умеют колдовать.
— Пф-ф! — прыснул юноша. — Ага, так я и поверил! Говорящие хорьки-колдуны.
Но Ур без тени улыбки подтвердил слова Назифы.
— И что же они колдуют? — недоверчиво спросил Гриша.
— Насколько я знаю, большинство из них умеют предвидеть будущее, — прошептал Ур, оглянувшись на загоготавших стражников. — Некоторые указывают, где находится золото. Ради золота их обычно и крадут. Только мало кто знает, что если с ними плохо обращаться, то вместо золота получишь беду. Старые люди говорили: «обиженный лирр в доме — начало всех бед». Караван-баши знает об этом, поэтому просто крадет и продает, а не ищет золото сам.
Назифа встала, взяла бурдюк и пошла к развалившемуся на подушках толстяку.
— У нас закончилась вода, — твердо сказала она и встряхнула пустым кожаным мешком. — Ты обещал дать.
Толстяк приоткрыл один глаз и ухмыльнулся, обнажив гнилые пеньки зубов.
— Это было до того, как вы напали на моего бойца. С тех пор договоренность немного изменилась.
— Да? — она удивленно приподняла бровь, будто забыла об инциденте. — И что же ты хочешь за воду? Монеты?
Толстяк с кряхтеньем сел, почесал заросшую щеку и выпалил:
— Тебя! Будешь моей — получишь воду.
Назифа смерила его презрительным взглядом. Гриша, напряженно вслушивающийся в их разговор, вскочил на ноги и подбежал к девушке. Однако та жестом остановила его и кивнула.
— Хорошо. Ночью. А сейчас вели налить нам полный бурдюк воды и дать еще один про запас.
Караван-баши махнул рукой и к ним подошел один из погонщиков.
— Дай им воды.
Пока пожилой погонщик наливал в бурдюки воду из глиняных кувшинов, висящих на верблюде, Гриша шепотом спросил Назифу:
— Ты хочешь провести с ним ночь?
— А что делать, если ты не обращаешь на меня внимания? — обижено надув губы, пробубнила она. — Мне же хочется тепла, нежности, ласки.
Гриша изумленно уставился на нее, не в силах сказать ни слова.
«Вот я дурень! Веду себя, как целомудренная монашка. Что со мной происходит? Дома такую красотку я в первый же вечер затащил бы в баньку или на сеновал. Надо срочно исправляться! Уверен, будет довольна, когда я покажу все свои умения…Ой, похоже я слишком размечтался».
Он отвернулся от девушки и бочком, прикрываясь бурдюком, заспешил к Уру. Когда Назифа приволокла еще один бурдюк с водой, Гриша вновь вернулся к прерванному разговору:
— Так ты пойдешь к нему?
— Конечно, пойду, — равнодушно пожала она плечами, чем вызвала новый приступ ревности и обиды.
— Он же мерзкий, толстый, старый и вонючий. Как ты можешь?! — воскликнул юноша и повернулся к Уру в поисках поддержки. — Ну скажи ей! Не надо ради нас так жертвовать собой.
— Я думаю, Назифа знает, что делает. Нам не надо вмешиваться.
Гриша еле сдержался, чтобы не стукнуть библиотекаря, который (как ему показалось) думает только о себе. Вскоре караван-баши объявил, что привал окончен и поплелся к своему паланкину.
Пленников вновь привязали к верблюду и караван двинулся. Гриша, терзаемый чувством вины и бессилия, решил выместить зло на своем сопернике:
— Эй, баши, что ты собираешься с нами сделать?
— Продам. Таких, как вы, в Самуранде с руками оторвут. Особенно ее, — ткнул он пальцем в Назифу. — Хотя я могу и передумать продавать красотку. Все будет зависеть от того, как пройдет эта ночь.
Толстяк подмигнул Назифе. Та, призывно облизала губы и выпятила грудь. Гриша разочаровано выдохнул и посмотрел вдаль, на потемневшее солнце, зависшее над пустыней.
***
— Что творится в твоем мире? Есть ли войны? — спросил Ур и отмахнулся от мух, которыми был облеплен весь зад верблюда.
— Есть. Живем в девятнадцатом веке, а до сих пор не научились договариваться.
— Такова человеческая природа. Девятнадцатый век? Откуда начинается ваше летоисчисление?
— О Рождества Христова, конечно. А у вас?
— У нас считают по-другому. Каждые сто лет звезды выстраиваются в млечный путь «Начала Начал» и начинается новый отсчет. Сейчас идет восемьдесят девятый год.
— Сколько столетий вы ведете счет?
— Двадцать одно столетие прошло с тех пор, как Великий Хекет основал старинный город Груфу. Этот город стоит на пути к горам, поэтому я надеялся там побывать. Жаль, что не удастся.
— Двадцать одно столетие?! Ты уверен, что ничего не путаешь?
Ур отрицательно замотал головой, но тут верблюд поднял хвост, и троица отпрянула так далеко, насколько позволяла веревка, которой они были связаны.
— Бе-е-е, гадость, — Назифа едва не угодила ногой в свежий кал, которым животное щедро удобряло безжизненную пустыню. — Вы бы лучше разобрались, как включается «Священный огонь». Этот подарок Богов здорово упростит нам жизнь.
— Инструкция мне на глаза не попадалась, — торопливо ответил Ур.
— Я пробовал пару раз включить, не получается. Может, для этого надо быть в панике или на грани жизни и смерти?
Ему никто не ответил. Каждый погрузился в свои мысли, стараясь не обращать внимания на сальные шуточки, которыми щедро одаривали стражники Назифу, и грубые тычки, которые получали Гриша и Ур.
Через несколько часов караван остановился на ночевку. Погонщики сняли тяжелые мешки со спин верблюдов, чтобы дать им отдохнуть. Стражники развели костер из дров, которые везли с собой и поставили большой котел на огонь. Вскоре в лагере вкусно запахло мясной кашей.
Гриша и Ур с завистью поглядывали на стражников, с аппетитом уплетающих куски мяса и густую похлебку. Назифа невозмутимо жевала сухую сливу.
— Что будем делать, когда прибудем в Самуранд? — подал голос Гриша.
— Нам не надо в Самуранд. Мы идем к горам, — ответила девушки и вытянулась на земле.
— Точно! — прошептал юноша. — Давайте сбежим? Тогда тебе не надо будет идти к этому жирдяю.
— Почему это? — удивилась Назифа. — Я хочу.
— Хватит! Это уже не смешно! — воскликнул Гриша и на них покосились стражники.
— А я и не смеюсь, — она приподнялась и многозначительно посмотрела на юношу. — Я очень хочу остаться с караваном-баши наедине.
Только теперь Гриша понял, что затеяла Назифа, и счастливо улыбнулся. Грубая, властная, непреступная — на такую он бы и внимания не обратил в своем мире, но здесь было все по-другому. Он понял, что с девушками можно не только заигрывать и проводить ночи, но и дружить. Назифа стала для него первой женщиной-другом.
Как только все поели и легли спать, девушка поднялась, поправила волосы и прошептала:
— Соберите вещи и будьте готовы. Как только я вернусь, надо будет удирать со всех ног. На ночь обязательно оставят часового, ваша задача сделать так, чтобы он не поднял крик.
Глава 5 И мне не надо мармелада, а только маленьких детей
Гриша, скрепя сердце, смотрел, как Назифа подошла к сидящему у костра каравану-баши и поманила его за собой.
— Что она все-таки собирается делать? — зашептал он на ухо Уру.
— Даже не знаю. Но думаю, что ничего хорошего его не ждет. Вспомни стражника.
Тем временем, толстяк с трудом встал, схватил бутылку, лежащую рядом, и прижал Назифу к себе. Та кокетливо захихикала, проворно вывернулась и потянула его к паланкину, который погонщики сняли с верблюда и поставили на землю.
Они взобрались на носилки и задернули шторы. По лагерю разнесся счастливый девичий смех, а за ним послышалось тяжелое сопение баши. Стражники сначала завистливо прислушивались, но вскоре им это надоело и они, завернувшись в бежевые плащи, заснули. Как и говорила Назифа, часовой медленно слонялся между верблюдами и людьми, пытаясь отогнать сон.
— Как она может? — не выдержал Гриша и зажал уши руками. — Мне противно об этом даже думать!
— Она делает свое дело, — тихо сказал Ур и кивнул на стражника, пинающего один из мешков. Оттуда доносилось повизгивание. — Пора и нам выполнить свою часть работы.
Они встали и разошлись в разные стороны. Стражник моментально отвернулся от мешка и, выставив копье, прикрикнул на них:
— На место! На место!
— Да мы отлить! Неприлично ссать там, где спишь, согласись, — возмутился Гриша.
Стражник немного подумал, недоверчиво переводя взгляд с одного на другого, и кивнул:
— Быстро. И на место!
Гриша и Ур торопливо скрылись во тьме, туда, куда не падал свет от костра. Стражник вновь начал прохаживаться вдоль верблюдов, изредка бросая взгляд на паланкин, в котором слышалась возня.