И сказал ему: «Ты увидишь лицо предателя. Только смотри, чтобы видимость тебя не обманула: лицо предателя может быть совершенно невинным».
Микша проводит бессонную ночь. Пытается надеть смертную маску предателя на лица своих товарищей по борьбе, но она сливается с чертами каждого из них и никому не подходит полностью. Опоясанный резиновым фартуком, с руками по локоть в крови, весь следующий день он проводит, закалывая и разделывая ягнят в имении герра Балтеску. Вечером умывается в поилке, надевает парадный костюм, продевает красную гвоздику под ленту шляпы и едет на велосипеде к лесу. Оставшийся путь к водяной мельнице проделывает пешком, через осенний лес, ступая по густой опавшей листве, заглушающей страшную решительность его шагов.
Прислонившись к проржавевшей ограде плотины, засмотревшаяся в мутные водовороты, его ждет Ханна Кшижевская. Здесь, у полуразрушенной и прогнившей водяной мельницы Багряновых, глядя, как вода уносит желтые листья, она, наверное, раздумывала об угрюмой смене времен года. На лице у нее были веснушки (сейчас, в полумраке осеннего вечера едва заметные), но они не должны были быть печатью предательства, эти солнечные зайчики; может быть, печатью расы и проклятия, но не печатью предательства. Примерно месяц назад она приехала в Антоновку, сбежав из Польши, где ее преследовала полиция. Прежде чем добраться до границы, она пять часов пролежала в ледяной воде, в тендере локомотива, укрепляя свой дух стихами Броневского. Товарищи ей выправили фальшивые документы, предварительно проверив ее прошлое: Ханна была безупречна в своей безыскусности (за исключением крошечного пятнышка буржуазного происхождения). В Мукачево она давала частные уроки немецкого (с сильным влиянием идиш), была связной между мукачевской и антоновской ячейками, читала Клару Цеткин и Лафарга.
Придерживаясь линии поведения Аймике, Микша не произнес ни слова. На это, по правде говоря, у него было больше прав, чем даже у самого Аймике, тем более, что он видел Лицо Предателя. Показалось ли ему в тот момент, что лицу Ханны Кшижевской, лицу, усыпанному солнечными зайчиками, как песком, подходит личина предателя как золотая посмертная маска? Документы, которыми мы пользуемся, говорят страшным языком фактов, и в них слово душа имеет оттенок богохульства. С уверенностью можно утверждать следующее: в роли вершителя правосудия Микша, не говоря ни слова, сомкнул свои короткие пальцы на девичьей шее и сжимал их до тех пор, пока тело Ханны Кшижевской не обмякло. Тогда тот, кто выполнил свое задание, на мгновение остановился. Надо было, как этого требуют страшные правила преступления, избавиться от трупа. Склонившись над девушкой, он оглянулся (вокруг только угрожающие тени деревьев), взял ее за ноги и дотащил до реки. То, что случилось потом, с момента, когда он столкнул тело в воду, похоже на какую-то старинную легенду, в которой, чтобы победа справедливости была гарантирована, смерть использует разные хитрости, стремясь избежать принесения в жертву детей и девственниц: в середине концентрических кругов Микша видит тело утопленницы и слышит ее безумные вопли. Это не было ни галлюцинацией, ни призраком, которые являются нечистой совести убийц. Это было тело Ханны Кшижевской, которая рассекала ледяную воду паническими, но уверенными движениями, высвобождаясь из тяжелого каракулевого полушубка с двумя красными амариллисами, вышитыми на талии. Убийца (которого мы еще пока не должны так называть), окаменев, смотрит, как девушку относит к противоположному берегу, и как кожаный буковинский доломан плывет вниз по быстрому течению реки. Недоумение продолжается одно мгновение. Ринувшись вниз по течению, Микша достигает железнодорожного моста и попадает на противоположный берег в тот самый момент, когда за его спиной слышен долгий вой локомотива, сообщавшего о своем прибытии звонкой вибрацией рельс еще издалека. Девушка лежит в прибрежном иле, между корявыми сучьями верб. Тяжело дыша, она пытается подняться, но не убежать. Вонзая в ее грудь короткий буковинский нож с рукояткой из розового дерева, и сам потный и запыхавшийся, Микша едва может различить отдельные слова в дрожащем, мутном, судорожном потоке слогов, доносящихся сквозь грязь, кровь и вопли. Удары он наносит быстро, теперь уже с какой-то справедливой ненавистью, дающей замах его руке. Сквозь перестук вагонных колес и приглушенный гул железной конструкции моста девушка начинает говорить, роптать на румынском, на польском, на идиш, на украинском, вперемешку, как будто вопрос ее смерти — только следствие какого-то большого и фатального недоразумения, далекий корень которого сокрыт в вавилонском смешении языков.
С тем, кто видел, как воскресает мертвец, призрак играть не будет. Микша вытаскивает внутренности из трупа, чтобы тело не всплыло, а потом толкает его в воду.
На объявление, которое чешская полиция поместила в газете Hlasatel policejni, в котором было дано описание утопленницы восемнадцати-двадцати лет, со здоровыми зубами и рыжими волосами, никто не откликнулся. Тело было обнаружено через неделю, в каких-нибудь семи милях ниже по течению от места, где было совершено преступление. Однако личность жертвы не была установлена, несмотря на заинтересованность полиции трех соседних стран раскрыть загадочное дело. Поскольку это было небезопасное время взаимных подозрений и шпионажа, такая озабоченность понятна. В отличие от ежедневных газет, также опубликовавших новость об утопленнице, упомянутое полицейское издание дало детальное описание ран, приведших к смерти. После перечисления всех ран в области груди, шеи и спины, было насчитано еще двадцать семь ударов, нанесенных «острым предметом, предположительно ножом». В одной из статей говорится о способе, которым из трупа были извлечены органы брюшной полости, и при этом упоминается вероятность того, что преступник — некое лицо, обладающее «несомненным знанием анатомии». Дело, несмотря на известные подозрения, наводило на мысль о преступлении на почве страсти и как таковое, после шести месяцев безуспешного расследования, отправлено ad acta.
В конце 1934 года антоновская полиция арестовывает известного Аймике, Э.В. Аймике, по подозрению в поджоге склада фирмы Дигтярев. Это событие привело в движение целую цепь загадочных и таинственных связей. Аймике в момент пожара прячется в ближайшей сельской корчме, куда четкие восьмерки кривых следов его велосипеда в густой осенней грязи приводят полицию как по нити Ариадны. Полицейские уводят напуганного Аймике; затем следует фантастическое и неожиданное признание: он был тем, кто сообщал властям о тайных политических собраниях в подвале дома по адресу Ефимовская, 5. Помимо массы путаных и противоречивых причин, которые толкнули его на этот поступок, он упоминает и о своих симпатиях к анархистам. Ему не поверили. Выдержав еще несколько дней в карцере, загнанный в угол перекрестным допросом, Аймике упоминает дело убитой девушки. Это должно было стать ключевым доказательством в его пользу: поскольку у членов ячейки были очевидные причины подозревать, что кто-то их выдает, он должен был пожертвовать кем-то из них. Ханна Кшижевская, вступившая в организацию недавно, была самой подходящей по многим причинам, чтобы объявить ее предателем. При этом он привел детальное описание девушки, место и способ убийства, а также имя исполнителя.[2]
Когда Чехословакия заключила с Советским Союзом пакт о взаимопомощи, и таким образом, по крайней мере, на какое-то время отложила вечно щекотливый вопрос о границах, для полиции обеих стран открылись широкие горизонты сотрудничества. Чешская полиция передала Советам имена нескольких судетских немцев, стопроцентно шпионов Рейха, а Советы в ответ дали ей сведения о некоторых бывших чехословацких гражданах, в основном, не очень важных для советской разведывательной службы, или о тех, кто не мог обосновать свое бегство в Советский Союз внятными идеологическими причинами. Среди них было и имя известного Миксата Хантеску, по прозвищу Микша. Поскольку чешские власти считали его просто убийцей, и им не составило труда связать дело убитой девушки с исчезновением Хантеску и с заявлением Аймике, они потребовали его выдачи. Советские органы только тогда обратили внимание на гражданина М.Л. Хантеши, работавшего в совхозе Красная свобода. Он был старательным работником бойни, дважды ударник. Его арестовали в ноябре 1936 года. После девяти месяцев одиночки и ужасных пыток, когда ему выбили почти все зубы и сломали ключицу, Микша потребовал, чтобы к нему привели следователя. Ему дали стул, лист плохой бумаги и карандаш. Ему сказали: «Пиши и не фокусничай!» Микша признался, черным по белому, что чуть больше года назад убил по партийному заданию предателя и провокатора по имени Ханна Кшижевская, но решительно отрицал, что ее изнасиловал. Пока он своим твердым крестьянским почерком писал признание, со стены скромного кабинета следователя за ним наблюдал портрет того, кому надлежало верить. Микша посмотрел на этот портрет, на это добродушное лицо с улыбкой, доброе лицо мудрого старца, так похожего на его дедушку, посмотрел на него с мольбой и благоговением. После месяца голодовки, избиений и пыток это был единственный светлый момент в Микшиной жизни, этот теплый и уютный кабинет следователя, где потрескивала старая русская печь, как когда-то давно в родном доме на Буковине, этот мир, где не слышны крики заключенных и глухие удары, этот портрет, по-отечески улыбающийся ему со стены. В стремительном порыве веры Микша пишет свое признание: что он был агентом гестапо, что работал на свержение советской власти. Тогда же он назвал еще двенадцать соучастников большого заговора. Вот их имена: И.В. Торбуков, инженер, И.К. Гольдман, начальник цеха на химическом заводе в Кемерове, А.К. Берлицкий, геодезист, партийный секретарь совхоза, М.В. Корелин, судья областного суда, Ф.М. Ольшевская, председатель колхоза «Красноярск», С.И. Соловьева, историк, Е.В. Квапилова, учительница, М.М. Нехавкин, священник, Д.М. Догаткин, физик, Е.К. Мареску, наборщик, Э.М. Мендель, мастер-закройщик, М.Л. Юсеф, портной.