убов, он были почти непобедимы. Только бойцы ещё более изолированного Золотого Когопула превосходили их в искусстве войны.
Устало глядя на облепленные солдатами стены города, Вилен невольно сравнил своё войско с разрушительным смерчем, которому нет препятствий. И впервые в его голове, в его сердце шевельнулась мысль о том, что лишь он властен над этой разрушительной силой, что стоит ему произнести несколько слов, и город останется невредимым, а защитники его будут благодарить богов за своё чудесное избавление. Но если он — Вилен промолчит, никакой бог не спасёт горожан от гибели и ужасов рабства. Да, только сейчас он впервые ощутил своё почти безграничное могущество.
Эллины бились умело и бесстрашно, дорого отдавая свои жизни. Четырежды захватчики прорывались на стены и четырежды вынуждены были отступить — никогда ещё не встречали они такого ожесточённого сопротивления. Шестьдесят тысяч человек, будто скопище двуногих тараканов, взад и вперёд сновали по лестницам, приставленным к стенам. Вилен с разгорающимся интересом следил за этой страшной картиной. Приступ явно захлёбывался, но раззадоренные атланты с фанатичным упрямством карабкались вверх, навстречу летящим камням и дротикам, навстречу кипящим смоле и воде.
— Флик, — сказал Вилен, наконец, — мне кажется, что пора размять кости и твоим парням.
— Я понял, светлейший, — командир шестого когопула вскочил на поданного коня и умчался к своему отряду.
Не прошло и пяти минут, как в вязкой чернильной тьме эллинской ночи вспыхнули тысячи факелов, осветивших холодно-строгие ряды отборных палачей Империи. Они, молча, двинулись вперёд, сверкая до блеска отполированными латами, даже на бегу сохраняя правильность шеренг. Каждая сотня несла по пять длинных штурмовых лестниц.
Командир гарнизона Аркадии — один из лучших полководцев Эллады по имени Гедион оглянулся вокруг. Воины, щурясь от надвигающегося на них огненного моря, тревожно переговаривались — на стенах почти не оставалось камней и тяжёлых копий, которыми можно было пробить крепкие доспехи Белых Султанов. Оборона становилась делом безнадёжным — если не сказать пропащим.
— Тащите смолу! — крикнул Гедион вниз, туда, где выстроился его резерв — четыре сотни отборных гоплитов — тяжеловооружённых пехотинцев. — И статуи из храмов тоже, — добавил он дрогнувшим голосом. — Да, ломайте святилища, и камни тащите на стены, вороны вас всех побери! Если эти бронзовоголовые вломятся сюда, молиться всё равно будет некому. И быстрей, если хотите встретить новое утро! Скажите жрецам, пусть вооружаются и спешат сюда! Всех мужчин и мальчиков — под копьё!
Чаны с расплавленной смолой вынесли на стены, вскоре появилось и подкрепление — три сотни жрецов и служителей святилищ, детей от четырнадцати лет. Их экипировали оружием и доспехами павших защитников и прорвавшихся на стены атлантов и приставили помогать воинам. Через некоторое время доставили камни, которыми тут же начали осыпать вражеские шеренги. Воины шестого когопула, прикрываясь щитами, хладнокровно стояли под этим градом Смерти, хотя несли значительные потери. По лестницам уже карабкались первые гвардейцы, вот уже первые мечи скрестились и заскрежетали в бессильной ярости, повалились вниз первые убитые… Но и эллины несли потери — уж больно хорошо были выучены цепные псы Атлантиса.
Накал битвы достиг апогея… И тут Гедион приказал зажечь и разом вылить на головы захватчиков все двенадцать котлов смолы. В ответ раздался тихий и тяжкий стон сотен людей — воины шестого когопула умели умирать молча.
Гедион вытер вспотевший лоб и потрясёно покрутил головой, а Вилен удовлетворённо потёр жадные ладони — атланты одержали первую победу — моральную. Аркадяне впали в растерянность, и даже в самые смелые души ядовитой гадиной вполз ужас надвигающейся гибели. Умирать не хотелось никому…
Рассвет удалось увидеть только Гедиону. С факелом в одной руке и с обломком копья в другой, в изрубленных доспехах, без щита и шлема, отбиваясь от наседающего врага, он отступал вверх по храмовой лестнице, пока не достиг наивысшей точки акрополя — постамента для статуи Аполлона. Взошедшее солнышко ласково прикоснулось тёплыми своими пальцами к его истекающему кровью телу, и он хрипло, но весело расхохотался, швырнув в лицо врагам последнее своё оружие — погасший факел.
Удивлённо и торжествующе сияли глаза двух силачей, подошедших, чтобы увести в лагерь безопасного уже старика. Девятерых сразил он, защищаясь, ещё трое потеряли зрение, познакомившись с его пылающим факелом. Но пришёл конец и ему. Ещё раз взглянув на сияющую колесницу небесного титана, что поднялась над горизонтом уже на целую пядь, старый воин обхватил своих победителей и с радостным криком «Ахайя-а-а!» прыгнул вместе с ними на пылающие развалины города.
Когопул ветеранов натолкнулся на придорожное аркадское селение. Тысяча имперских солдат немедленно атаковала его. Мужчины, а их было около двухсот, погибли в яростной, но очень короткой схватке. Судьба остальных, особенно женщин, девушек и девочек была ужасной — за время долгого плавания солдаты очень соскучились по представительницам слабого пола. Жуткие картины предстали Кэнту и его спутникам, которые следом за атлантами появились возле селения. Повсюду вольным потоком гуляли столбы огня, бросавший кровавый отблеск на нечеловеческую жестокость распоясавшихся воинов Империи.
С Кэнтом, вместе с присоединившимися к его команде пастухами, мелкими торговцами и виноделами-одиночками было чуть больше трёхсот человек. Добела стиснув кулаки в бессильной ярости, они смотрели на смерть и позор соотечественников. Неожиданно внимание отряда привлекло появление высокого мускулистого парня в кожаном панцире и сбившемся набок шлеме. В одной руке он держал большой круглый щит, другой поддерживал крепко прижавшуюся к нему миловидную темноволосую девушку.
С такой тяжёлой ношей двигаться было необыкновенно трудно, поэтому не мудрено, что погоня настигла юных ахейцев, не успевших вырваться из светового круга. Не добежав до спасительной темноты буквально полусотни шагов, юноша прислонил свою подругу к стволу старой оливы, которая, может, и хотела бы укрыть в своей тени его своей густой тенью, да не могла. Девушку собой закрыл он — её близкий. С мечом и щитом он встретил врагов, полукругом выстроившихся шагах в пяти от него.
Молодой и горячий помощник Кэнта Энох бросился, было, на помощь, но кормчий успел перехватить его — до села обречённым было гораздо ближе, чем до них, атланты поспеют на подмогу своим прежде, чем аркадцы спасут юную пару. Видя подавляющее численное преимущество врага, юноша понял, что смерть дышит ему прямо в лицо, но страх за свою жизнь ни на миг не воцарился в его душе — позади стояла та, ради которой он не пожалел бы и жизни. В отчаянии он швырнул в атлантов шлем и щит, а затем с громовым кличем «Ахайя-а» бросился на стоящего впереди других сухощавого ветерана, облачённого в одну лишь набедренную повязку. Тот с поразительной ловкостью уклонился от клинка, направленного в его голову и, схватив юношу за кисти рук, бросил его через плечо. Остальные присутствующие не сдвинулись с места, внимательно наблюдая за действиями своего товарища.
А он что-то сказал лежащему эллину, оглушённому падением, и, повернувшись, направился в сторону селения. За ним последовали и остальные. Причём, проходя мимо вскочившего на ноги парня, каждый одобрительно похлопал его по плечу. Ошеломлённый юноша, опустив руки, просто смотрел вслед уходящим врагам. Из этого состояния его вывела девушка — она подошла к нему и осторожно взяла его за руку. Подняв оружие, парочка быстро добралась до отряда Кэнта.
— Как тебя звать, храбрец? — спросил Кэнт, — обнимая юношу.
— Орит. Моего отца звали Тином.
— Тином?! — воскликнули одновременно и Кэнт и Энох.
Тин, легендарный Тин считался самым искусным кормчим Эллады. Под его командованием эскадры Аркадии, Микен и Аргоса наголо разгромила флоты Спарты, Коринфа и Крита, вдвое превосходящие их по численности. По сравнению с Тином, знаменитый Кэнт был мальчишкой, впервые взявшийся за рулевое весло.
Два года назад триера Тина «Синий дельфин» с двумя сотнями воинов и матросов на борту ушла в Египет, и с тех пор о Тине ничего не было слышно. Все знали, что Тин не был богачом, знали, что его сына зовут Оритом, но где он жил — об этом знали лишь избранные, к которым не принадлежали ни Кэнт, ни Энох. Поэтому появление Орита вызвало огромное удивление и не меньшую радость: ведь сын Тина, по всей вероятности, мог принести отряду большую пользу — секреты мастерства в Допотопные времена обычно передавались по наследству.
— А кто эта девушка? — поинтересовался Энох.
— Это Мидана, её родные погибли полчаса назад, — ответил Орит, заметно краснея.
— Мы идём в Микены, юноша, — сказал Кэнт. — Если хочешь, пошли с нами.
— А Мидана?
— Это уж как она захочет. Я надеюсь, что в Микенах нам дадут корабль. И мы под твоим командованием стократно отомстим врагу за гибель нашего флота!
— Под моим командованием? — юноша недоумённо пожал плечами. — Я никогда не видел моря и уж тем более не плавал на кораблях. Как же можно доверять мне жизнь сотен людей?
— Не видел моря?! — ошеломлённо произнёс Кэнт. — Но ведь это какой-то абсурд!
— Отец взял с меня клятву, что я никогда, никогда не выйду в море…
— Ну, хоть плавать-то ты умеешь? — поинтересовался озадаченный Энох.
— В нашем селении никто не умеет плавать, — ответила за Орита Мидана.
— Ну что ж, — протянул страшно разочарованный Кэнт. — Я научу тебя, и плавать и водить триеры.
— А клятва?
— Как последний кормчий Аркадии, твою клятву я отменяю!
Атланты наступали сразу по двум направлениям — на Микены и Аргос. Третий отряд, под командованием самого Вилена шёл на Тиринф через Мессению. Эллинские города-государства ожесточённо сопротивлялись. Микены, собрав двадцать пять тысяч человек, выслали войско навстречу противнику. Вилен, которому доложили об этом, перевёл на это направление когопул ветеранов. Шестьдесят тысяч атлантов сцепились в рукопашной схватке с микенцами и, несмотря на своё мужество, ахейцы через два часа были рассеяны. Последним отступал отряд Кента, насчитывавший уже больше тыс