Грозный всадник — страница 4 из 17

Вскоре из Приказной палаты четверо казаков вынесли огромный сундук.

"Ага, - соображает Мокапка, - вон он, дьявол, куда запрятан!"

– Там дьявол сидит, - зашептал Мокапка своим соседям. - Казнить его будут сейчас казаки. Сожгут и пепел по ветру пустят.

Усмехнулся какой-то парень:

– Верно, Мокапка, верно. Дьявол сидит в сундуке. Даже то, что страшнее дьявола.

Поднял Мокапка глаза на парня. Что же страшнее дьявола?! Но тут вышел на площадь Разин.

– Здравствуй, отец атаман! - закричали восторженно люди.

– Слава, батька, слава!

По донскому обычаю Разин снял шапку, поклонился народу.

Кто-то крикнул:

– Ура!

– Ура-а-а! - подхватила площадь.

Мокапка тоже крикнул "ура". Но сорванный голос звучал пискливо.

Обведя взглядом людей и площадь, Разин шагнул к сундуку. Казаки тут же отбросили крышку.

Все стихли. Мокапка от страха закрыл глаза. Схватился за чью-то рубаху.

Когда через минуту мальчик снова глянул на площадь, то поначалу так ничего и не понял. Ищет Мокапка чудища. Нет никакого чудища. Разин стоит, держит в руках бумаги.

– Вот она, ваша неволя, - поднял над головой и потряс бумагами Разин. - Кабала ваша, муки ваши - всё тут.

Сообразил Мокапка, что в сундуке. Так это ж бумаги из Приказной палаты! Однако почему бумаги страшнее дьявола, мальчик сразу понять не мог. Мал был Мокапка. Не знал он, что за каждой такой бумагой чьё-то горе и чья-то жизнь: кто приписан к боярину, кто в должниках записан, кто по доносу расправы ждёт.

– А ну, астраханцы, - обратился Разин к тем, кто стоял к нему ближе, - начинай-ка святое дело!

Степан Тимофеевич первым бросил бумаги в огонь. Лизнуло их пламя. Секунда - и от грозных всесильных бумаг лишь пепел поднялся к небу.

– Батька, родной, спасибо! - кричал исступлённо народ.

По лицу Разина забегали отблески пламени. Перекрывая шум площади, Разин бросал слова:

– Всем вам воля, народ астраханский. Ступайте, куда хотите. Живите по высшей совести. Нет больше бояр и богатых господ над вами. Стойте за волю, за великое наше дело. Отныне вы сами себе голова.

– Ура! - не смолкало на площади.

И даже у Мокапки снова прорезался голос.

– Ура! - голосил Мокапка.

ТРЕТЬ АРШИНА

При взятии городов Разин строго наказывал никому из купцов не чинить обиды.

– Мы их не тронем, отец атаман, - отвечали восставшие. - Они бы нас не обидели.

– Обидишь вас! - усмехнулся Степан Тимофеевич. - А обидят: обмерят, обвесят - так взыск. Моим атаманским именем.

Вступили разинцы в Астрахань. Открыли купцы свои лавки, разложили товары. Разин сам прошёл по рядам. Даже купил сапожки. Красные, маленькие - гостинец для дочки своей, Параши.

Вернулся Степан Тимофеевич в свой атаманский шатёр. Доволен. Бойко, мирно идёт торговля.

Толпится народ у лавки купца Окоёмова. Торгует купец атласом и шёлком. Покупают казаки красные, зелёные, жёлтые штуки себе на выходные рубахи. Отмеряет купец. Отмеряет и думает: "Или я уже не купец, или я человек не торговый, чтобы при такой-то удаче и не обмерить?" Перекрестился купец и стал каждому по трети аршина недорезать.

Прошло полдня, как вдруг кто-то из казаков заметил обман. Стали казаки проверять свои шелковистые штуки. И у одного, и у второго, и у пятого, и у десятого по трети аршина в куске не хватает.

– Держи его, нечестивца!

– К ответу злодея!

Схватили купца покупатели. Вытащили из лавки, тут же устроили суд.

Через час дежурный есаул докладывал Разину:

– Дюже обозлился народ. Укоротили купца.

– Как - укоротили? - не понял Разин.

– На треть аршина.

– Как - на треть аршина?!

– Голову с плеч.

– Тьфу ты! - ругнулся Разин. - Ну-ка зови обидчиков.

Явились казаки к атаману.

В страшном гневе кричит на них Разин:

– За треть аршина - жизни купца лишили! Кровью за тряпки брызнули?

– Не гневись, не гневись, атаман, подумай, - отвечают ему казаки. Да разве в аршинах дело. Воровскую голову с плеч - лишь польза народу. Тут бы и нам, и внукам, и правнукам дело такое попомнить. Не гневись, атаман.

Остыл Разин:

– Ладно, ступайте.

"Нужен, нужен купец народу, - рассуждал про себя Степан Тимофеевич. Нельзя без торгового люда. Да ведь и беда от него немалая, когда Окоёмовы такие заводятся. Может, и правду решили люди".

ДВЕ РУКИ

Группа беглых крестьян пробиралась на Волгу к Разину. Шли ночами. Держались подальше от проезжих дорог. Стороной обходили селенья. Шли целый месяц. Старший среди мужиков, рябоватый дядя Митяй поучал:

– Он, атаман Степан Тимофеевич, - грозный. Он нератных людей не любит. Спросит: "Владеете саблей? - говорите: "Владеем". - "Колете пикой?" - "Колем".

Явились крестьяне к Разину:

– Принимай, отец атаман, в войско своё казацкое.

– Саблей владеете?

– Владеем.

– Пикой колете?

– Колем.

– Да ну? - подивился Разин. Приказал привести коня. - Залезай, борода, - показал на дядю Митяя. - Держи саблю.

Не ожидал дядя Митяй проверки. "Пропал! Казнит за враньё атаман". Стал он выкручиваться:

– Да мы больше пеши.

– В казаках да и пеши! А ну-ка залазь!

– Да я с дороги, отец, устал.

– Не бывает усталости ратному человеку.

Смирился дядя Митяй. Подхватили его казаки под руки, кинули верхом на коня. Взялся мужик за саблю. Гикнули казаки. Помчался по полю конь. Непривычно дяде Митяю в седле. Саблю впервые держит. Взмахнул саблей, да тут же и выронил.

– Сабля с норовом, с норовом. Не даётся саблюка! - гогочут вокруг казаки.

– Зачем ему сабля? Он лапти по ворогу! - пуще всех хохочет Степан Тимофеевич.

Обидно стало крестьянину. Набрался он храбрости. Подъехал к Разину и говорит:

– Зря, атаман, смеёшься. Стань за соху - может, мы тоже потешимся.

Разгорячился от смеха Разин:

– Возьму да и стану!

Притащили ему соху. Запрягли кобылицу. А Разин, как и все казаки, от роду не пахивал поле. Думал - дело простое. Начал - не ладится.

– Куда скривил борозду! - покрикивает Митяй.

– Мелко, мелко пласт забираешь. Ты глубже, глубже давай землицу, подсказывают мужики.

Нажал атаман посильнее - лопнул сошник.

– Соха с норовом, с норовом. Не даётся, упрямая! - засмеялись крестьяне.

– Да зачем казаку соха? Он саблей землицу вспашет! - похихикивает дядя Митяй.

Посмотрел Разин на мужиков. Насупился.

Крестьяне в момент притихли. Дядя Митяй ухватился за бороду. "Эх, осерчает сейчас атаман!"

Однако Степан Тимофеевич вдруг рассмеялся.

– Молодец, борода! - похлопал по плечу дядю Митяя. - Благодарю за науку. - Эй! - закричал казакам. - Не забижать хлебопашный народ. Выдать коней, приклад. Равнять с казаками. - Потом задумался и добавил: - И пахарь и воин что две руки при одном человеке.

Глава втораяВЫШЕ ДЕРЕВЬЕВ ВЗЛЕТЕЛИ КАЧЕЛИ

ЦАРСКОЕ ЛОЖЕ

Простояв месяц в Астрахани, Разин начал поход вверх по Волге: на взятый уже Царицын и дальше на Саратов, Самару, Симбирск, Казань.

Часть армии на стругах и лодках поплыла Волгой. Растянулись отряды на несколько вёрст. Двести судов и лодок в отрядах Разина. Другая часть войска двинулась берегом.

До Царицына шли знакомой дорогой, то есть той же, которой шли от Царицына к Астрахани. Разница только в том - раньше спускались по Волге вниз, теперь подымались навстречу течению. Двигались раньше с боями. Теперь по вольной земле ступали.

Через несколько дней показался вдали Царицын.

Приготовили в городе Разину для отдыха целый боярский дом. Дом каменный, крыша железная, ступени из мрамора, дубовая дверь.

– Отец, для тебя, для твоей особы.

Ведут горожане Разина из горницы в горницу:

– Тут вот боярин ел.

– Тут вот боярин пил.

– Это ещё не всё!

Идёт Степан Тимофеевич по барским хоромам, налево, направо глянет.

– Тут вот боярин господу богу поклоны бил, - продолжают объяснять горожане.

– Тут вот порол дворовых.

– Это ещё не всё!

Сменяет горница горницу. Довольны царицынцы. Каждый про себя рассуждает:

"Ну, будет батюшка Степан Тимофеич доволен".

"Палаты самим палатам".

"Попомнит отец Царицын!"

Привели они Разина в боярскую опочивальню.

– Царское, батюшка, ложе, - показали ему на кровать.

Кровать необычная. Ножки высокие. Полог со всех сторон. На перине лежит перина. А сверху ещё перина. На подушке лежит подушка. А сверху ещё подушка. Ляжешь в такую мягкость, как в глубокой реке утонешь.

Поклонились, ушли горожане. Остался Разин один. Глянул на стены метровые стены. Хоть из пушек по ним пали. Глянул на окна - окна всего с ладонь. Ни неба, ни звёзд не видно. Поднял Разин голову кверху. Повис над ним каменный потолок, словно плита могильная. Посмотрел Степан Тимофеевич себе под ноги - пол под ногами каменный. Камень сверху, камень снизу, камень со всех сторон.

Снял Разин пояс, снял сапоги и саблю, сунул пистолеты к себе в изголовье, разделся, лёг.

Лежит, утонувши в перинах, Разин. Непривычно лежать, как боярину, казаку. Смотрит на каменный потолок, на оконца в ладонь, на метровые стены. Душно в хоромах Разину. Устал Степан Тимофеевич за день. Сон клонил атамана, в глаза просился. А тут вдруг пропал.

К тому же блохи его одолели. Злее этих боярских блох разве что только голодные волки. Кусали они атамана, забыв о любом почтении.

Прокрутился Степан Тимофеевич целый час. В подушках, в перинах запутался. Исцарапал ногтями тело.

– Да будь ты проклято! - не сдержался Разин.

Встал он с боярской постели. Снова саблю надел и ремень, сапоги натянул казацкие. Пистолеты засунул за пояс.

Прошёл Степан Тимофеевич из горницы в горницу и вышел наружу.

Обступила Разина ночная прохлада. Вольный ветер в лицо ударил. Моргнули на небе звёзды. Расправил Степан Тимофеевич грудь. Вобрал в себя свежий воздух.