Шаги окружающих меня людей замедлились. А ритм наоборот — ускорился.
После пары вдохов я понял, что этот дым как-то действует на сознание. Восприятие предельно обострилось. Движение огромной статуи перестало быть просто иллюзией; она стала живой. Мне нестерпимо захотелось опуститься на колени, отдаться тому, что пробуждалось где-то в глубине моего существа, прорастая из древнейших рептильных инстинктов.
В этот момент ритм прервался. Со стороны статуи раздался низкий гул. Повинуясь ему словно команде, все окружающие упали на колени. И я, не вполне отдавая в этом отчёта самому себе, последовал их примеру.
Моё сознание не было парализовано. Я потянулся за вакидзаси — нашему варианту, замаскированному под траву.
Я не сомневался, что Алина сказала правду. Знал, что меня схватят. Даже фиксировал движение странных теней в защитных масках, которые приближались ко мне. Времени было достаточно — я успевал покончить с собой.
Сжал коробку с вакидзаси в ладони. Потом отпустил хватку. Закрыл глаза.
— Честь Вотану! — выдохнули тысячи глоток в тишину, нарушаемую только треском костров и факелов, — честь отцу!
И я повторил сказанное.
Когда инстинктами понял, что опасность совсем рядом, я снова открыл глаза.
Ко мне тянулись руки в чёрных перчатках. Там ещё было что-то вроде шприца. Я не разобрал.
В тот момент ещё был шанс успеть. С помощью местного вакидзаси, кинжала, я успевал перерезать себе артерию. Меня бы не смогли спасти.
Но я не сделал этого.
И в этот же миг увидел Алину. Она смотрела на меня с обочины. Наши взгляды встретились. Я пытался передать, надеясь на эмпатию: «Всё нормально. Это моё решение».
Но она не услышала. Или же не поверила.
Она рванулась вперед, во время очередного громогласного «Слава!».
Тут же среагировали тени. Ей кинулись наперерез.
Действуя своим кинжалом, она уничтожила пятерых — за секунды. Почти пробилась ко мне.
Но в последний миг, когда я уже готов был вмешаться, мощный удар странного оружия, напоминающего широкий меч, отсёк ей голову.
Фонтан чёрной крови на фоне живой золотой статуи — последнее, что я увидел в ту ночь. Нечто коснулось моей шеи. И темнота небытия затопила мой мозг.
Глава 24
Балансируя на грани сна, я не хотел выныривать в реальность. Хотя бы на пару минут оттянуть начало мучений. Ещё немного подумать. Разработать план освобождения. Но картина того, как погибла Алина, упорно стояла перед глазами. Она вызывала слишком много эмоций, чтобы отсиживаться в небытии.
Я ожидал, что боевая химия, которую против меня применили, вызовет самые неприятные последствия. Но голова на удивление была ясной. Ни сухости во рту, ни тошноты. Напротив: странный прилив сил.
— Вижу, ты пришёл в себя, — некто говорил по-русски с сильным акцентом; голос был странно знакомым.
Я открыл глаза.
— Хороший реакция, — прокомментировал снайпер, который стрелял в меня там, на Новой Земле, — такое не сделаешь фальшиво. Мы знакомы, так?
Мы встретились взглядами. Наверно, мне помогла храбрость отчаяния. В какой-то момент эмоции исчезли. Я смотрел на ситуацию будто со стороны. Привычное ощущение в бою, не раз помогавшее мне выжить.
Он не был уверен в ответе. Это было только предположение. Противник был проницателен, о многом догадывался — но реальных, доказанных знаний у него не было.
— Возможно, — ответил я, — мир велик, не так ли?
Снайпер расплылся в улыбке.
— Это хороший начало для… разговор, — ответил он, — ты знаешь, сколько всякого интересно я хочу тебя выспросить!
— Я не против взаимовыгодного сотрудничества, — ответил я по-английски, сделав паузу.
Снайпер моргнул пару раз, оценивая ситуацию. Но ответил тоже по-английски:
— Это не то, что я ожидал услышать, — сказал он, — ты ведь отдаёшь себе отчёт в том, что играть не получится? Ты не в том положении.
— Ты ведь прекрасно понимаешь, что игра может вестись на многих уровнях. Со многими заинтересованными сторонами.
— Не без этого, — ухмыльнулся враг, — но это хорошее начало, я полагаю.
Вместо ответа я кивнул, воспользовавшись возможностью осмотреться.
Я лежал на наклонной кушетке, пристёгнутый крепкими кожаными ремнями. Я был одет. Хороший признак: значит, самые кардинальные методы допроса ко мне пока применять не планировалось. Хотя от моего внимания не укрылось, что из рукавов одежды выходили пучки тонких кабелей. Какие-то датчики? Для чего? Что-то вроде полиграфа? Этого следовало ожидать.
Само помещение было небольшим, и напоминало, скорее, гостиничный номер, чем тюрьму или пыточную: в противоположном углу был диван с оттоманкой, журнальный столик. С другой стороны — пара кресел, и шкаф, уставленный странными картонными коробками. Куда меня притащили? Конспиративная квартира местной контрразведки? Или их штаб-квартира? Учитывая любовь к комфорту на этой стороне, последний вариант нельзя было исключить.
— Что с Алиной? — рискнул спросить я.
— Ты же видел, — притворно удивился снайпер, — она погибла при твоём задержании.
— Зачем она это сделала?
Враг посмотрел на меня. Нахмурился. Потом усмехнулся.
— А вроде в самом начале ты произвёл впечатление умного сукина сына. Что, правда не понимаешь?
— Если ты такой умный — то мог бы и предвидеть развитие событий, — огрызнулся я.
— Впрочем, не важно, — сказал мой тюремщик, всё так же на английском; убедившись, что я владею этим языком, он с явным облегчением предпочитал не пользоваться русским, — ты говорил о сотрудничестве. Поэтому надеюсь на твоё благоразумие. Сейчас тебе покажут на экране несколько изображений. Старайся смотреть на них прямо, не отводить глаза и моргать пореже. Если всё пойдёт хорошо — мы не будем использовать распорки для век и фиксаторы. Это понятно?
Вместо ответа я молча кивнул.
Снайпер отошёл куда-то за спину. Свет в помещении померк. Моя кушетка ещё сильнее приподнялась, так что я теперь полулежал под углом сорок пять градусов к полу. Потом она повернулась к свободной стене, на которую опустился экран. Загудела невидимая аппаратура.
Первые несколько секунд экран оставался пустым. Потом появилось изображение из проектора, который светил откуда-то за моей спины.
Чей-то портрет. Мужчина средних лет, в пехотной форме вражеской стороны. Он смотрел в объектив с лёгкой, презрительной усмешкой. Через несколько секунд изображение сменилось. Ещё один мужчина. Или, скорее, парень. По крайней мере, по обычным, земным меркам. На вид лет двадцать — но при этом генеральские погоны.
— Это что, знакомство с частью? — попытался пошутить я, но ответа не последовало.
Портрет продолжал сменяться портретом.
Когда появилось фото Михалыча, я не успел отреагировать. Не смог сдержать рефлексы. «Так вот зачем датчики на теле. И одежда — чтобы не думал о них. Идиот!» — обругал я себя. Это и был полиграф. Точнее, его разновидность. Меня тестировали на социальные связи. Определяли знакомых людей… нашли Михалыча — впрочем, тут можно выкрутиться. Они наверняка узнают о предыдущей вылазке. Можно дать понять, что это я его зарезал тогда…
Опять череда незнакомцев.
А потом — я опять не успел. Не смог. Очень уж неожиданной была встреча.
Парень, девятнадцати лет. Широкая белозубая улыбка. Форма нашей стороны. Я его и запомнил по этой улыбке; она появилась на его лице за секунду до смерти, когда он уже понимал, что не успевает, и всё кончено. Когда он чувствовал, что мой палец не дрогнет на спусковом крючке. Двадцать второй год, мы берём в плен большую группу в промзоне. Они думали, что заманили нас в ловушку.
Я целился в голову. Но потом почему-то выстрелил в грудь, в сердце — на нём не было броника. До сих пор не знаю, что мной двигало — нежелание уродовать мимолётную красоту на вражеском лице, или жажда посмотреть, как эта непокорная улыбка медленно гаснет, холодеет, умирает…
Он был первым, кого я убил вот так, лицом к лицу. Я не мог его не запомнить.
Снова череда незнакомых лиц. Десятки. Потом сотни. Редкие вкрапления тех, кого я знал. Сослуживцы. Товарищи. Враги.
Их было не так много. Человек пять на несколько сотен портретов.
Когда я уже был готов сдаться — закрыть глаза и просить о передышке, свет вдруг снова стал ярким.
— Хватит, пожалуй, — сказал снайпер, снова появившись в поле зрения, — информации более, чем достаточно. Ты ведь не будешь отрицать, что кое-кто из этих людей тебе знаком?
— Не буду, — сказал я, и тут же добавил, пользуясь приёмом, чтобы перехватить инициативу: — как тебя зовут?
На секунду снайпер растерялся.
— Хоть буду знать, когда увижу тебя в такой же коллекции. Вместо того, чтобы назвать тебя «мужик, который привязал меня и показывал картинки», по имени вспоминать буду.
После секундной паузы снайпер рассмеялся.
— А неплохо! — констатировал он, успокаиваясь, — даже странно, что ты на той стороне. Обычно у ваших с чувством юмора так себе. Я Тревор.
— Приятно, — кивнул я.
— Руку жать тебе не буду, — ответил Тревор, — у меня не было времени проверять тебя на вшитые иголки с ядом и другие секретики. Как тебя звать я уже знаю.
Про себя я отметил это «у меня». То есть, не «у нас». Значит ли это что-то? Скоро выясним.
— Пока отдыхай, — продолжал Тревор, — как выясню, что нужно, мы снова встретимся.
С этими словами он вышел из помещения через единственную деревянную дверь.
Какое-то время я был один. Потом дверь снова распахнулась, впуская двух солдат в чёрных балаклавах. Они молча опустили меня в горизонтальное положение и покатили в коридор, тускло освещённый жёлтыми лампочками в матовых плафонах. «Как будто на операцию», — некстати подумал я и поёжился.
Коридор отказался довольно коротким. Меня завезли в ещё одно помещение, где не было ничего, кроме узкой, но довольно мягкой на вид кровати и белых стен.
— Только без глупостей, — предупредил один из сопровождающих, склонившись над ремнями, которые меня удерживали.