Рядом с Дубком идет проводник из местных жителей. Он в лаптях, в зипунишке, в рваной шапке-ушанке.
— Не сумлевайся! — говорит проводник Дубку. — Окромя моста, проезда нету. По железной дороге на рысях не махнешь — кони ноги поломают. В лесу — снегу по брюхо и болото… Один путь — через мост! Там их и встречать в самый раз будет!
— Сколько до моста? — спрашивает матрос.
— Ну… от силы — верста с гаком!
Дубок поворачивается к отряду.
— Поторопись, братишки! Устроим Хмелю опохмелку!
Стоят теплушки на железной дороге. Лошадь дергает из торбы сено.
В вагоне у печурки Глебка, Минька и Глаша аппетитно уплетают вареную картошку. Перекатывая во рту горячий кусок, Глебка увлеченно рассказывает:
— Человек он самый обыкновенный. Ростом небольшой, а все его видят, и он все видит. Узнал, что в Питере голод, — вызвал отца, дал мандат и сказал: «Действуй, Глеб Прохоров! И чтоб хлеб в Петроград был доставлен!» Про меня спросил… Сказал: «Хорошо, что взял сына!»
Глаша доверчиво смотрит Глебке в рот, а Минька спрашивает:
— А ты где в это время был?
— Как — где? — удивился Глебка. — Тут же! Рядом с Лениным! Вот как мы с тобой!.. Не веришь?.. Да если хочешь знать, Владимир Ильич сам просил зайти к нему на обратном пути! И мы с отцом зайдем, все расскажем… Хотя Ленин, конечно, и так все знает: и про банду Хмеля, и про то, как мы тут сидим, картошку лопаем, а в Питере люди от голода пухнут!
Глаша вскочила, заторопилась.
— Поехали! — Она схватила ведро. — Я только лошадь напою — и тронемся!
С бугра вниз по дороге несется конная лавина. Внизу — замерзшая река, неширокий мост. Вот уже передний конь зацокал копытами по доскам настила. И вдруг и лошадь и всадник переворачиваются через голову и падают на мост. Не успев остановиться, другие бандиты тоже падают. На мосту образуется пробка.
Под тяжестью обрывается натянутая поперек толстая проволока. И сразу же деловито и четко начинают строчить пулеметы. Один за другим гремят винтовочные залпы. Из-за деревьев выходит Дубок с маузером в руке.
— Сдавайтесь!
У теплушек стоят трое ребят. Они смотрят в лес и прислушиваются к отдаленной перестрелке.
— Бандиты! — шепчет Минька.
Глебке тоже страшно, но он чувствует себя командиром и старается быть спокойным.
— Может, батя с боем отступает? — предположительно говорит он.
— Тогда бы там стреляли! — возражает Глаша и показывает рукой назад. — А это в лесу… где-то у моста.
— Спрятаться бы пока… переждать… — предлагает Минька.
— Я тебе спрячусь! — Глебка погрозил ему кулаком. — Вперед!.. Гони коня, Глаша!
Лошадь подалась всем корпусом вперед, напрягла мускулы. Веревки натянулись. Скрипнула букса. Теплушки тронулись.
— За мной! — скомандовал Глебка.
Минька послушно поплелся за ним к заднему вагону. Они уперлись руками в железную раму и рядом зашагали по шпалам. Лицо у Глебки все еще злое.
— Ты мне панику не устраивай!.. Ххудожник!
Минька не отвечает. Он прислушивается к выстрелам.
Они раздаются все реже и реже и наконец совсем прекращаются.
— Стихло! — обрадовался Минька.
Глебка идет молча, о чем-то думает. Эта тишина насторожила его.
— А что если в самом деле бандиты? — произнес он.
— Конечно, бандиты! — ответил Минька. — Не по своим же стреляли! Бандитов громили!
— А если не разгромили? Если наоборот? — спросил Глебка. — Мы приедем на станцию, а там батька Хмель?
Минька испуганно заморгал глазами и замолчал.
Шагают мальчишки по шпалам, упершись руками в железную раму вагона. Обшивка задней площадки пробита пулями. Поперек досок — заводская надпись: «Кап. рем. 19. VII. 1916 г.»
Смотрит Минька на эту надпись. Долго смотрит и вдруг, оживившись, шлепает Глебку по плечу.
— Да они и близко к теплушкам не подойдут!
— Кто? — вздрогнув, спросил Глебка.
— Бандиты!.. Понял?
— Не понял!
— Поймешь! — воскликнул Минька.
По лесной дороге ведут пленных бандитов. Дубок с перевязанной рукой верхом на лошади едет впереди и на ходу допрашивает верзилу.
— Где теплушки, шкура?
— Не знаю — вот те крест! — заискивающе отвечает бандит и крестится. — Пошли под уклон и — как сквозь землю!.. Парнишечка еще там один остался… Шустренький такой!
— Что ты мне зубы заговариваешь!
Дубок так взглянул, что верзила шарахнулся в толпу пленных.
— Эй, Хмель! — позвал матрос. — А ну, поди сюда!
Батька поднял голову, но не повернулся и не откликнулся.
Дубок медленно опустил руку на коробку маузера. Пленные остановились и выпихнули своего вожака вперед. Матрос взглянул на него и с трудом снял руку с коробки.
— Перестрелял бы, как псов бешеных! Да везет гадам — Советская власть самосуд отменила!
Дубок пятками пришпорил коня и крикнул одному из своих помощников:
— Фролов! Остаешься за меня! Я на станцию — насчет прохоровских теплушек пошурую!..
Комната начальника узловой станции. С платформы и с путей доносятся голоса, перестукиванье буферов, гудки паровозов. И вдруг наступает какая-то пугающая тишина. Мимо окна, молча, бегут охваченные ужасом люди.
Начальник прильнул лицом к стеклу. Он видит, как на путях около платформы показывается взмыленная лошадь. Круто изогнув шею, она тащит на веревках теплушки. На всех крупно написано: «Холерные больные». На дверях теплушек чернеют огромные черепа со скрещенными костями.
Начальник отпрянул от окна и в панике заметался по комнате.
Распахнулась дверь. Вошел Глебка. На рукаве у него — белая повязка, повернутая так, что сразу видны слова: «Санитар холерного вагона».
— Стой! — кричит начальник и, выставив вперед руки, отгораживается от Глебки. — Стой, говорю! Заразишь!
Глебка будто не слышит — прямиком шагает к столу.
— Стой! — снова вопит начальник. — Куда прешь? Смерть ходячая!
Глебка тихо спрашивает:
— Посторонних нет? — Хлопнув по своей повязке на рукаве, он поясняет: — Не бойся! Это маскировка!.. Вот мой мандат! Читай!.. И веди на телеграф! Живо!.. Батю буду разыскивать!
— Какой мандат? Какой телеграф!.. Дай сообразить! — бормочет начальник. — Не подходи!
Сзади хлопнула дверь.
Глебка резко поворачивается, наводит маузер на Дубка.
Матрос подходит к мальчишке, отводит правую руку с маузером в сторону, а левую, в которой зажат мандат, приподымает и заглядывает в документ.
— Спрячь маузер… У тебя мандат посильнее пулемета!.. Хоть он отцу выдан, но это не важно… Считай, что он твой — по наследству полученный!
Глебка удивленно приглядывается к матросу, а Дубок, обняв его за плечи, подводит к скамейке и садится вместе с ним.
— Ну, рассказывай, как ты от бандитов ушел и хлеб сберег?
Глебка удивился еще больше.
— А откуда…
— Э-э, братишка! — прерывает его Дубок. — Я все знаю! Одного не знал, что у Прохорова такой геройский сын!.. Ну-ну, выкладывай!.. Значит, напали на вас ночью. А дальше?
— А дальше просто! — сказал Глебка. — Батя остался банду громить, а я поехал и… приехал!.. Надо сообщить бате, что я жду его здесь!
Дубок снял бескозырку, потер широкий лоб, вздохнул.
— Мамка у тебя где? В Питере?
— Умерла…
Матрос отвел от Глебки глаза, переглянулся с начальником станции, хрипло сказал:
— Вот что, Глеб Прохоров! Будем считать так: дело ты свое, великое дело — сделал! Теплушки с хлебом сдашь мне!
Видя, что Глебка нахмурился, Дубок добавил:
— Под расписку, конечно! По всей форме!
— Зачем? — Глебка подозрительно взглянул на Дубка. — До бати никого к хлебу не допущу!
Матрос ударил себя кулаком в грудь.
— Прости ты меня… за эту… весть проклятую!.. Легче донную мину обезвреживать!.. Не дождешься ты отца своего…
Глебка вскочил, выдохнул:
— Врешь!
Он попятился к двери.
— Не верю! Врешь!
Три теплушки стоят в тупике. Столпившиеся на платформе люди с любопытством и все еще с некоторым опасением смотрят на вагоны со страшной надписью.
Под передним вагоном группа ремонтных рабочих пристраивает домкрат. Один из них выкидывает из буксы папаху и говорит:
— Чудом доехали!.. На волоске держится…
Около передней теплушки — Минька. Фуражку он держит в руках. Рядом с ним — Глаша. Глаза у нее заплаканы. Из теплушки доносятся приглушенные рыдания.
Мимо тупика бойцы ведут пленных бандитов. Навстречу — Дубок. Жестом заставил остановиться. Подошел к средней теплушке, сказал в темноту:
— Вытри слезы, Глеб Прохоров! Взгляни на врагов сухими глазами!
Глебка перестал плакать. Встал в дверях, посмотрел на жалкую толпу окруженных бойцами бандитов. Увидев среди них верзилу, Глебка простонал, закусил губу и ухватился за рукоятку маузера, засунутого под ремень.
— Отставить! — приказал Дубок. — Твой отец погиб за народное дело. Пусть народ и утвердит твой приговор!
Ночь. Идет товарный состав с двумя паровозами. Теплушка. Освещенные неярким пламенем коптилки сидят на ящиках Глебка, Минька и Дубок. Перед Глебкой на другом ящике — лист бумаги. В руке — карандаш. Матрос и Минька подсказывают, что писать.
Дубок. Про то, как хлеб собирали, — во всех подробностях. Слышал я — Ильич деревней очень интересуется.
Минька. И про бой — тоже подробно надо! Ну а про нас с Глашей можешь коротко. Просто напиши, что еще двое тебе помогли: один из Петрограда, а другая — из деревни Таракановка.
Глебка внимательно слушает советы и кивает головой, но пока ничего не пишет.
Дубок. Упомяни, что с бандой Хмеля покончено и что вообще скоро ни одного бандита на нашей земле не останется.
Минька. Напиши, что и сирот больше не будет! Что ты по дороге брата нашел и, когда приедешь в Петроград, жить будешь у него!
Дубок. Или у балтийских моряков! Если захочешь, они тебя своим сыном сделают! Ильичу это понравится. Он балтийцев очень уважает!.. Пиши, пиши, а то забудешь!
Глебка придвинул к себе бумагу.