Он верил в свое царское происхождение – уроки наставника Макария прошли недаром. Он верил в себя, ужаснувшись собственным урокам жестокости: не его, государя как тварь бессловесную сбросят с высокого терема злые бояре, а он по праву карающего зло сбросит с высокого терема обреченного князя Андрея Шуйского вниз хребтом. Обреченного последнего временщика не только потому, что у того нет хвоста… Впрочем, от большой высоты и хвост не помогает, вдребезги тулово и голова тварей разбиваются… Последний опекун-временщик Андрей Шуйский по воле царя-государя, готовящегося к венчанию на царство Русское, должен был страшно казнен только потому, что оскорбил не только дружбу царя юного, но и наставничество святое в лице добродетельного мудреца-книжника владыки Макария, возмечтавшего о скором венчании царя грозы – Ивана Грозного…
Именно царское божественное происхождение Ивана-государя, что от римских и византийских императоров, внушенное ему митрополитом Макарием, позволяло ему рассчитывать на покровительство Небес, Защиту Пречистой Царицы Небесной – Богородицы и меч Грозовой «Русского Бога» Николы Можайского Чудотворца…
Собрав бояр на пиру, встав на возвышение перед своими пьяными, веселыми бородатыми гостями, Иван обратился к ним твердым звонким голосом мужа карающего. Объявил боярам, в первую очередь из партии Шуйских, что знает, как многие участвовали в хищениях и неправдах, как они злоупотребляли его малолетством, выносили смертные приговоры безвинным, грабили землю Русскую…
Иван говорил и гневно глядел в упор только на одного боярина, главного обидчика митрополита Макария, боярина Федора Воронцова, себя, наконец. Произнося обвинение, а все присутствовавшие на пиру догадывались, что главный обвиняемый – князь-опекун Андрей Шуйский, Иван немного ужасался своей смелости отрока-государя. «Послушается ли стража тринадцатилетнего государя? Возьмут ли мою сторону бояре? А вдруг у моих дядьев ничего не подготовлено в случае кровавой стычки? Не воспользуются ли Шуйские и сочувствующие князю Андрею бояре, чтобы схватить меня и разорвать злыми собаками на части?» – такие тревожны мысли мелькали в голове Ивана, но внешне он был, как никогда спокоен и грозен.
Иван все поставил на кон и приготовился к решающему прорыву… Он знает, что пришло время объявить себя действительным самодержцем и свергнуть последних временщиков, оскорбителей государевого наставника и друга… Прочь с его дороги, временщики «последние Шуйские», тиранящие народ и вельмож многих, угрожающие смертью всякому, к кому он, государь, прикипает всем сердцем!.. Об этом кричат живые глаза Ивана… Все уже все понимают… Все, кроме пьяного и надменного князя Андрея Шуйского…
– Среди вас, бояр много таких, что чинили беззакония, грабили землю и народ, тиранили… – Иван возвысил голос… Но теперь достоин казни только главный советник тиранства, виновнейший из виновнейших – князь Андрей Шуйский.
И произошло чудо с явлением на людях мужа карающего, царя-государя Грозного Недавние бородатые сотрапезники государя на званном пиру, пораженные властностью и силой слова мужа тринадцатилетнего, встали без дыхания по стойке смирно, боясь шевельнуться. Еще бы – у них появился Господин, взросления которого они до этого не замечали, считая его чуть ли не ребенком, младенцем…
Слова государя Грозного быстро дошли до тех, кому по роду своей службы велено исполнять государевы приказы. Стража, которая всегда начеку, при полном безмолвии бояр схватила Андрея Шуйского и отдала псарям на растерзание. Псари, волоча Шуйского к тюрьме, как бы случайно, на виду у всех дали загрызть князя живьем натравленным охотничьим собакам…
Труп тщеславного потомка Александра Невского в устрашение интриганам-боярам долго валялся на заднем дворе…
Поникшая боярская партия Шуйских с их многочисленными клевретами безмолвствовала. Замордованный народ же, устав от боярского беззакония, изъявил удовлетворение при явлении царя Грозного. Удовлетворение народное возросло, когда публично огласили злодеяния убиенного корыстолюбивого князя. Написали, что Шуйский под видом купли отнимал незаконно дворянские и крестьянские земли, что даже многочисленные слуги его господствовали и тиранствовали на Руси, ничуть не боясь ни законов, ни судей…
Советников умерщвленного князя Андрея Шуйского – Фому Головина и князей Федора Шуйского, Юрия Темкина и других, учинивших оскорбление и унижение митрополита Макария, сослали. А могли бы тоже отдать псарям, если бы против этой вопиющей противозаконной мести не выступил сам оскорбленный, но совсем не мстительный, мудрый владыка…
Иван ничего не объяснял своим друзьям относительно своего «прозрения на рождественском пиру», но своим потенциальным врагам и тем, которые «ни вашим, ни нашим», объявил со спокойной усмешкой: мол, случилась досадное недоразумение, он повелел отвести в темницу возомнившего о себе невесть что думного боярина, главного временщика, а потом уже за темные дела судить того, «вполне достойного казни»… Да вот глупые, обозленные на государевых врагов псари почему-то неправильно истолковали приказ государев – до тюрьмы не довели, отдали на растерзание своим охотничьим собакам…
И напишет современник будущего царя Ивана Грозного о «случайном убийстве» последнего временщика Андрея Шуйского: «Вот с того времени бояре и начали иметь страх от Государя…»
5. Страсти до венчания
Вряд ли убийство Андрея Шуйского можно назвать началом царствования 13-летнего государя, поскольку, оценив свои силы, правления на себя Иван не принял, а положился на своих дядей, Михаила и Андрея Глинских, и ближнего дьяка Василия Захарова. Только опалы и жестокость нового государева правления «при Глинских», хитроумно не причисливших себя к опекунам-временщикам, еще более устрашили русские сердца…
Но было и одно доброе дело юного государя. Сразу же после казни Андрея Шуйского первым делом Ивана было возвращение из костромской ссылки своего старшего друга Федора Воронцова, который снова приобрел былое расположение государя, возвратившись ко двору с большим торжеством и «блистательно отомщенным». Правда, к разочарованию Ивана друг после всех злополучных событий стал больше думать и подталкивать его к тому, чтобы самому занять место убитого Шуйского, одному управлять всем и раздавать милости юного государя. Сразу по возвращения Федора из ссылки, восстановлении в боярском звании и его бурной деятельности при дворне у Ивана родились тревожные мысли: «Раньше его Шуйские со свету сживали, теперь дядья начнут подсиживать, если друг дядьев не опередит в этом занятии… У боярских партий так уж заведено – ревнуют друг к другу до крови, а то и до смерти соперника… И чего так рвутся в опекуны, если толку от них никакого?..»
Государь Василий Иванович велел боярам-опекунам «беречь сына-первенца» до 15 лет, поры совершеннолетия в то время, после чего Иван должен утвердиться в роли самостоятельного правителя. Именно в этом возрасте совершеннолетия дворянские дети поступали «новиками» на военную службу, в то время как боярские дети уже получали первые придворные должности. Перед смертью отец-государь Василий надеялся, что супруга-правительница Елена Глинская и назначенные им опекуны-бояре к возрасту совершеннолетия приобщат его престолонаследника ко всем делам государственного управления. Как говорится, «человек предполагает, а Господь располагает». Только много у Господа оказалось далеко не бескорыстных «мистических» кукловодов и добровольных доморощенных помощников в творении смуты и зла вокруг русского престола – что до, что после появления на свет престолонаследника, при подрастании юного, якобы «опекаемого» государя…
Конечно, преступления против Царской семьи последних Рюриковичей начались гораздо раньше развода Василия и бездетной Соломониии и второго «брака-блуда» Василия и Елены. Но уже с «вынужденных» убийств в развернутой династической войне правительницей Еленой с фаворитом Овчиной братьев мужа-государя, ответного подстроенного темными силами, враждебными Руси, отравления Елены Глинской эти преступления примут настолько «роковой и системный» характер, что можно уже говорить о войне против Русского престола всех враждебных ему внешних и внутренних сил…
Тому были глубинные причины: военное противостояние Москвы с Литвой и с осколками Золотой Орды, Крымским и Казанским ханствами, религиозное противодействие православной Руси и латинского Запада и вмешательство в него в своих интересах иудейской партии Литвы и Крыма. Римский папа и правители Венеции и Священной Римской империи делали все возможное, чтобы привести «греческую веру» к унии с Римом, привлечь Москву к военному союзу против Турции и организовать крестовый поход христиан против неверных. Тайные же иудеи, по-своему используя острейшую духовную борьбу религиозных течений в Русской Церкви – стяжателей и нестяжателей – к греческой вере, сопротивляющейся латинской, примешивали ересь, противную духу христианства. Через распространение «ереси жидовствующих» и привлечение на свою сторону сторонников-нестяжателей тайные иудеи разворачивали в нужном направлении для иудейской литовской партии династические войны за московский трон и борьбу за митрополичий престол, и не щадили в этой беспощадной войне и борьбе жизней и судеб «последних Рюриковичей» и православных церковных иерархов.
В свете вышесказанного для необъявленной войны царскому семейству были задействованы взаимосвязанные и взаимовлияющие силы: династические, государственно-политические, идейно-религиозные, когда борьба боярских и православных партий за власть, царский трон и духовный престол тесно переплеталась с давлением внешних латинских врагов Православной Руси и тайными внутренними еретическими поползновениями на греческую веру отцов и дедов.
И волей судеб на острие этой войны сейчас находился отрок-государь Иван, уже внушивший первый страх государя Грозного боярам, но совсем не подготовленный к роли правителя бурно развивающейся православной державы в скорых столкновениях с Думой и своими новоявленными опекунами…