15. Предания о происхождении вина, музыкальных инструментов, золота и т. п.
16. Предания морально-философского характера: о жизни и смерти, о поисках бессмертия, о любви, сыновнем долге и т. д.
Отдельно выделены нами легенды — апокрифические и морально-дидактического характера.
Говоря о преданиях, как о жанре народной прозы, мы понимаем под ними устный рассказ о каком-либо одном, необычайном или выдающемся событии мифологического, исторического или бытового характера, передаваемом с установкой на его реальность. Подчеркивая одно событие, мы имеем в виду лапидарность фабулы, не осложненной, как известно, в предании параллельными эпизодами, характерными для эпического сказания. Предание передает факт, не развивающийся длительно во времени, а большей частью ограниченный его небольшим отрезком, что не исключает возможности повторения одного этого события, подчас носящего регулярный характер, или его продления до настоящего времени. Таковы, например, предание о солнце, иногда на рассвете играющем с ягненком, предания о причинах восхода и захода светил, о проглатывании солнца и луны драконом, предания об Амирани, прикованном к горе и находящемся там до настоящего времени, и т. п.
В материале грузинской народной прозы можно выделить группу преданий, которые близки к тому, что мы называем сагой. Это краткое эпическое повествование героического или исторического характера об одном выдающемся событии. В отличие от предания, сюжет саги более развернут во времени и разработан, но опять-таки не знает параллельных эпизодов. В саге проза обычно перемежается стихами.
Среди текстов, включенных в наш сборник, есть и несколько так называемых быличек — кратких рассказов о встречах человека со сверхъестественными силами. В грузинском материале их довольно много. В свое время нами было высказано предположение, что именно в подобных рассказах, где главным действующим лицом является уже человек, вступающий в конфликт со сверхъестественными силами, можно усмотреть истоки сказки. Подобные рассказы возникали параллельно с мифами, а иногда в противовес им. Они представляют собой не попытку объяснить или упорядочить в сознании человека окружающее, но отражают опыт человека, противопоставляющего себя слепым силам природы. Конечно, в то же время они сами являются отражением иррациональных воззрений и ограниченности человеческих представлений на определенном этапе их развития.
Чем примитивнее ступень общественного развития, тем больше подобных материалов мы встречаем. Интересно, что в Грузии они сохранились преимущественно в горах, в отдаленных от центра районах, где они являются преобладающим жанром народной прозы, в отличие от долины с очень богатой традицией сказки[8].
Наш материал подтверждает наблюдения А. И. Никифорова[9] и Н. М. Элиаш[10]. Последняя, говоря о распространении материала подобного рода в деревнях, находящихся в стороне от торгового пути, писала: "Я не берусь объяснить сейчас, почему этот интерес (к сверхъестественному. — Е. В.) находит воплощение именно в этих фольклорных формах, чем объясняется то явление, что сказка сравнительно слабо представлена в данном районе. Судя по моим впечатлениям, эти простые мифические рассказы ближе, понятнее нашему населению..." А. И. Никифоров называл их сказкоидами, видя в них зародыш сказки.
Вторую, меньшую, часть нашего сборника составляют легенды. Мы применяем этот термин в узком смысле, понимая под ним рассказы, возникшие на почве позднейших, современных нам религиозных идей (христианства, мусульманства или буддизма). Элементы сверхъестественного, встречающиеся в этих рассказах, вполне умещаются в рамки развитых монотеистических религий. Возникая на почве определенных религиозных представлений (в данном случае на почве христианства), легенды являются созданием народной фантазии. Отражая стремления народа, его идеалы и воззрения, они зачастую выражают мировоззрение, несовместимое учением церкви и враждебное ему. В этом смысле легенда — драгоценный материал для изучения крестьянского мировоззрения[11]. В легендах покрифических мы видим ярко выраженные элементы двоеверия, древнейшие языческие представления, тесно сплетенные с библейскими или талмудическими воззрениями. Эти воззрения и дают, главным образом, снование для возникновения апокрифических легенд, являющихся дополнением и развитием библейских сюжетов. Со своей стороны, легенда могла послужить материалом для литературного жанра житий[12].
Необходимо отметить, что термин легендарный получил дальнейшее развитие и в настоящее время применяется и к явлениям, ничего общего с религией не имеющим, для обозначения необычайных, граничащих с фантастикой событий и фактов. Например, "легендарный герой", "легендарные события" говорится и о таких реальных героях, как Чапаев и др. Но говоря о легенде, как о жанре народной прозы, мы не можем не выделить ее среди других групп народной прозы. Конечно, подобная классификация жанров в устном творчестве носит условный характер. Подчас трудно провести четкую грань между легендарным преданием и легендой или легендой и легендарной сказкой. Однако в таких случаях в классификации должен помочь анализ стиля произведения, как единства его формы и содержания.
Так, например, предание о построении Гелатского монастыря носит легендарный характер, но, поскольку пафос его в подчеркивании силы, умения и упорства Давида, действительно известного как строителя комплекса Гелатского монастыря и академии, — мы отнесли его к циклу преданий о Давиде Строителе.
Нам кажется спорным пространное понимание жанра легенд, данное К. В. Чистовым в его интересной монографии (космогонические, политические, религиозные и др.). В то же время, по мнению исследователя, "предания, легенды, побывальщина и другие устные рассказы не выделяются столь обычно из потока бытовой прозы и не отличаются структурной самостоятельностью и законченностью"[13].
Мы не ставим себе целью дать здесь классификацию прозаических фольклорных жанров, но при всей условности классификации каждый из жанров должен характеризоваться какими-то одному ему присущими признаками содержания и формы, выделяющими его из этого "общего потока", иначе зачем же называть их разными именами?
Если мы не приемлем положения суперорганистов об имманентных эпических законах, существующих совершенно независимо от жанров, сказителей и среды и одинаково действующих как в области сказки, так и в области саги, предания и легенды, то прежде всего необходимо дифференцировать эти жанры как различные проявления духовной культуры народа, как отражение и создание различных эпох, стилей.
Это особенно четко выявляется в связи с таким важным моментом прозаического повествования, как повтор. Согласно А. Олрику, закон повтора (Das Gesetz der Widerholung) одинаково действует во всех видах прозы — сказке, саге, предании и легенде, как правило, проявляясь в тройственности, троекратности действия, которая, с одной стороны, усиливает напряжение, с другой — заполняет ткань повествования[14].
Можно с определенностью сказать, что этот закон недействителен в отношении предания, тогда как в легенде он встречается очень часто. Предание, как мы говорили и выше, построено строго на одном каком-либо событии, вокруг которого и развивается действие. Оно, как правило, не развивается во времени и поэтому не нуждается в повторах как приеме художественной композиции. В отличие от предания, в легендах, как в жанре более позднем и художественно разработанном, повторы (быть может, и под влиянием легендарной сказки) встречаются гораздо чаще. К пастуху идут св. Илья, Христос и св. Георгий. Каждый из них по очереди обращается к нему с просьбой. Отказав два раза, в третий раз он удовлетворяет просьбу св. Георгия. Трижды пытаются Христос и св. Илья разорить крестьянина и трижды спасает его св. Георгий.
Самаал учит бога трем способам осушить земные воды (№ 188); мышь тащит сноп пшеницы — трижды нападает на нее кот, вырывая у нее сноп по частям. Дважды нарушает Микел-Габриэл волю бога, в третий по велению творца у него вырывают сердце (№ 193). По три раза свистят ожившие пастухи и вновь превращаются в камень (№ 197). Медведь, волк и лиса по велению бога стали людьми. Трижды приходит к ним в гости бог и за жадность превращает всех троих в камень (№ 200).
Есть и другие моменты, четко отличающие легенду от предания (в грузинском фольклоре, во всяком случае). В первую очередь, это наличие стихов в предании (как в повествовательной ткани, так и в концовке), как правило отсутствующих в легенде (исключение составляют те легенды, сюжеты которых имелись в духовных стихах об Иове, Аврааме и др.; в их текстах можно встретить одну-две стихотворные строки).
Стихи в преданиях являются органической частью повествования. Предания мифологические (о духах — покровителях зверей, скал, леса) существуют в Грузии параллельно, как в песенной, так и в прозаической форме. Предания о прекрасной владычице зверей Дали поются, и это наиболее архаическая их форма, так как исполнение этих песен связано с определенным ритуалом весенних празднеств. Плач об охотнике Беткене, избранном владычицей зверей, нарушившем табу и низринутым ею со скалы, исполняется в священном весеннем хороводе. Характерно, что в Сванети, где песни цикла Дали полностью сохранили свою функцию, мы не встречаем в преданиях стихов. Это, скорее, прозаический пересказ песни, исполняющейся в хороводе, комментарий к ней. Другое дело в Раче, соседнем со Сванети горном районе Западной Грузии, где песни эти частично утратили ритуальный характер. Здесь прозаическое предание перемежается стихами. Это всегда одни и те же строки, вариации одних и тех же стихотворных пассажей, в основном диалогов. Но те же стихи можно встретить и в песенном исполнении.