— Аж поплохело. — Ольга слабо улыбнулась и помахала на себя здоровой рукой. — Уф, жарко.
— Сидела бы в деревне, миловалась с Сашкой своим, — буркнул Рух.
— У меня правило — проводить с мужчиной только одну ночь, — вздернула носик ведьма. — Чтобы потом всю оставшуюся жизнь мучился, вспоминая несравненную и более недостижимую маркизу Илецкую. Один герцог за мной уже десятый год бегает, жаждет повторить, подарки дорогие шлет, драгоценности и меха. А я девица принципиальная, нет значит нет. И кстати, в каком бы я ни была состоянии, от меня толку больше, чем от вас всех вместе взятых.
И в Ольгиных словах скрывалась чистая правда. На нее была вся надежда в опасной авантюре, затеянной Лесной стражей. План грядущей баталии оказался незамысловат и самоубийственен, и Ольге в нем отводилась главная роль. Бенефис, так сказать…
Томительное ожидание изматывало хуже любого боя, заставляло нервничать, сжимало виски. Серая полоса на горизонте окрасилась золотом, Солнце всходило неторопливо, будто и вовсе не собираясь показываться из-за неровной каемки черных лесов. Алое зарево Нарыва поблекло, полосы размылись, превратившись в изодранные лохмотья. За спиной раздался вкрадчивый треск, егеря вскинулись, сыро щелкнули курки, брякнула сталь.
— Тихо, не стрелять, — успел предупредить Рух, увидев выползающего из чащи знакомого лешего. — Это свои.
Захар кивнул, и солдаты опустили стволы, во все глаза разглядывая лесного хозяина.
— Здорово, человеки, — прогудел леший и присел на корточки, полностью слившись с пейзажем. Старое дерево и старое дерево, тысячи их. В двух шагах пройдешь, ни хрена не поймешь. — И тебе здорово, упырь. Все ж поохотиться собрались?
— Нас хлебом не корми, дай кого-нибудь с утра пораньше сгубить, — в тон ответил Бучила. — Кто не знает, знакомьтесь — Шушмар Зеленая Борода, владыка всех окрестных чащоб.
— Хм, владыка. — Леший хлопнул себя по бедрам, заросшим мхом и травой. — Нынче мои владения кучи гнилья, пара зайцев да торфяное болото, под которым древние могилы лежат. — Он вдруг шумно принюхался, глядя на Ольгу. — Не пойму, от тебя, что ли, остроносая, колдовством поганым разит?
— А ты смекалистый, — обворожительно улыбнулась Илецкая. — Ну для трухлявого пня. Ведьма я, по огненной части немножко обучена.
— По огненной? — Леший опасливо отстранился. — То-то гарью дюже несет. Ого. Ты от меня подальше держись, не люблю я огонь. Вздумаешь лес мой палить, башку оторву. А ведь будешь палить, доподлинно знаю, недаром же притащилась сюда.
— Твоему лесу не помешает немного огня, — прищурилась Ольга. — Видали, Хозяин лесной. Развел безобразие и довольный сидит.
— Я, что ли, развел? — набычился Шушмар и тут же вздохнул. — А ить и правда, лес мой теперь только сжигать. Огонек-то он очистит, глядишь, выжжет всю гадость, и новая, свежая поросль пойдет. Горе мне горе. А я вот помочь вам, значит, пришел.
— И супруга отпустила? — удивился Бучила.
— Хех, — леший засмеялся, словно сухие ветки сломал. — Спит жена-то, а я, значит, убег. А ведь вчера всем на свете коряжине старой клялся, что не пойду. Выходит, омманул. С ночи сыпанул ей жмень семян держи-травы под бок, она и приросла, теперь разве к вечеру отдерется.
Он снова утробно заухал, изображая смех.
— Попадет тебе, — предупредил тронутый заботой лешего Рух.
— Еще как попадет, — согласился Шушмар. — Надыть до драки дойдет, да ничего, не в первой, мы с ей по молодости знаешь как дрались? Ого, только клочья летели, а потом — ого, любились всегда. Четыре века, почитай, вместе живем, всякое было. Но ты давай, упырь, лучше рассказывай, чего удумали-то?
— Скоро увидишь, — отозвался Бучила. — Войско наше великое надвое поделилось, а мы тут ударно-самоубийственный отряд, в него только самых слабоумных берут.
— Ого, хох-хо. — Леший обрадованно закивал. — Значит, по мне. Супруга завсегда говорила, дескать, пустоголовый я у нее. Теперича еще больше утвердится во мненье своем. А ты это, слышь, беда не приходит одна, тут недалече, в Совином урочище, собралось стадо живых мертвяков, голов этак сотни на три и прибывают еще. Дерьмом им там разве намазано.
— Откуда знаешь? — напрягся Бучила. Вот как раз только армии заложных и не хватало под боком сейчас. Будто мало забот.
— Птичка на хвосте принесла, — хмыкнул леший. — По лесам пересуды идут. Говорят, есть мертвяки собой необычные, мясо с костями намешано, у кого новая пасть на брюхе, у кого косы костяные из плеч наросли, кто меж собою срослись в чудища страшные. Непонятно откуда взялись. Сначала на деревеньку людскую напали, а как увидали, что тут полыхнуло, бросили все и на алое пламя пошли.
— Обожди, — поперхнулся Бучила. — Деревня Куребиха? Там еще Покровский монастырь недалеко.
— Может, и Куребиха, я человечьи обжитки не запоминаю, — прогудел леший. — Они сегодня есть, завтрева нет. А монастырь — да, рядышком там, через поле.
— Наши мертвяки, — кивнул Захар. — Вот почему они из деревни ушли, Нарыв их привлек.
— Ага, наши, паскудины, — согласился Бучила. — Видать, сманила их вспышка. Одно странно — почему до сих пор не приперлись, тут не так уж и далеко.
— Говорю же, — повторил Шушмар. — Оне шли-шли, а потом встали и стоят, будто ожидают чего. А по всему лесу старые мертвяки поднялись и все как один в Совиное урочище тянутся, а почто, не знает никто, а у мертвяков рази спросишь?
— Чудны дела твои, Господи, — обреченно вздохнул Рух. — Нам вот сейчас только и не хватает оказаться зажатыми между заложными и слизняками. Есть вероятность, что они сцепятся между собой, но надежда крохотная совсем, ворон ворону глаз не выклюет, мертвяки недаром сюда потянулись, чуют родичей издалека. До урочища этого драного далеко?
— Недалече, — сообщил леший. — Моим ходом да заветными тропами рукою подать, а человече на коняге за полдня обернется туда и сюда.
— Ясненько, — еще больше поскучнел Рух. — Нагрянут в любой, самый неподходящий момент. Как добраться туда?
— А просто. — Леший указал направление узловатой лапищей. — От деревни, куды заселились, две дороги идут, одна — по которой явились, а вторая на восход, крюка вокруг болота дает, по ей, значит, чапаешь до развилки. Развилка приметная, на ей валун с непонятными письменами стоит, белоглазые злыдни, если мимо проходят, завсегда кровью мажут его. От валуна направо свернешь и аккурат к Совиному урочищу выедешь, мимо не промахнешь, березняк сменится бором еловым, значит, на месте. За бором поляна огромная, ничего на ней не растет, окромя чертополоха и лебеды. Там оне и сидят.
— Дорожка приметная, — задумчиво сказал Рух.
— А тебе на хрена? — изумился Захар. — Не, мы туда не пойдем.
— Надо же знать, откуда придут мертвяки, — пожал плечами Бучила. Мыслишки в голове роились самые разные. Одна поганей другой. — Нам бы караул выставить с той стороны, чтобы дорогие гости невзначай не наг…
Договорить не успел. Вязкую и дремотную предрассветную тишину распорол хлесткий выстрел, за ним еще и еще.
— Началось. — Захар сделал стойку, что твой заправский охотничий пес.
На дальнем краю поляны затеялась яркая и веселая кутерьма. Рух увидел, как из зарослей сыпанули люди, стреляя из мушкетов и швыряя горящие факелы. Ушей достиг приглушенный расстоянием матерный крик. Чекан повел свое невеликое войско в атаку, и издали, в размытом туманном мареве казалось, будто у него минимум сотня людей. Застигнутые врасплох слизняки заметались, забегали, крутя уродливыми башками и клацая пастями. Нападения тупые твари явно не ожидали, еще бы, кто додумается на таких страшных ублюдков напасть? Ан нет, сыскались новгородские дураки. В Новгороде дураков о-го-го, прилично запасено. Хоть продавай. Замешательство длилось недолго, твари оценили угрозу и принялись ковылять к Чекану и его людям, волоча склизкие туши по размокшей земле. Одна, вторая, третья… Давайте, суки, давайте. Рух сам не заметил, как впал в нездоровый азарт. А ведь мгновение назад не было ничего, кроме горького сожаления об участии в авантюре… Слизняки потоком устремились к угрозе, стремясь задавить, сожрать, разорвать, поляна зашевелилась, задвигалась, превратившись в ковер из множества извивающихся дерганых тел. На то и расчет… План идиотский, но он воплощался прямо у них на глазах. Выстрелы теперь неслись редкие, оно и понятно, на перезарядку времени нет, егеря во главе с Чеканом добавили шума, неистово воя, крича, свистя, улюлюкая и дубася палками по древесным стволам, делая все, чтобы отвлечь слизняков на себя. И у них получалось. Плотная масса страшилищ устремилась прямо на них, с Маткой остались от силы два десятка самых неповоротливых, вялых тварюг.
— Пошли, — коротко приказал Захар и первым поспешил на просвет. За командиром устремились егеря, затем сосредоточенная, какая-то сама не своя Ольга и последним Бучила, на ходу взводя курки и тихонечко матерясь. Леший засуетился, замешкался и все же пристроился сзади, смешно переставляя длиннющие кривые ноги, чтобы не обогнать спешащих людей.
— Куда собрался? — спросил Рух на ходу. — Тебе супруга строго-настрого запретила с нами ходить.
— Не указ она мне, — без особой уверенности отозвался Шушмар. — Поорет да успокоится, у ей дело такое — орать. Одно слово — баба. А вздумает ерепениться — прогоню. У меня на примете молодка есть, ей всего триста годов. В Бересяжском лесе живет, вдовушка безутешная, красивая, страсть, на голове гнилушки ночью светятся, а спина мягким мхом поросла.
— Познакомишь? — улыбнулся Бучила.
— Даже не думай, — отмахнулся леший. — Знаю я таковских, еще отобьешь.
Вянущий, обглоданный Гниловеем подлесок остался за спиной, и они вылетели на открытый простор. Под ногами гулко затопало, Нарыв спек землю в потрескавшуюся серую твердь, ямы и выбоины заполняла вязкая смердящая падалью жижа. С дороги поспешно расползались недавно вылупившиеся личинки, и Рух с удовольствием раздавил несколько штук. Повсюду торчали обугленные пни, высились горки свежеобглоданных костей, валялись дохлые и умиравшие слизняки. До Матки осталось не больше сотни саженей, один-единственный, последний бросок. Отвратительная тварища угрозы не замечала, в отличие от оставшихся прихлебателей. Вьющиеся вокруг нее слизни засуетились и вперевалочку устремились навстречу.