— Понятия не имею, — соврал Бучила. Просто так, из детской мстительной обиды.
— Ну ничего страшного. — В глазах Мелецкого вспыхнул хитренький огонек. — Барон Краевский любезно указал тайник профессора, и совсем скоро мы до него доберемся. А Вересаеву, думаю, мы будем ходатайствовать в установлении памятника у здания факультета прикладной магии. А может быть, и погибшей Лесной страже. Уверен, подвиг егерей найдет отражение в литературе и живописи, Новгородская республика не забывает своих героев.
— Суки драные. — Бучила на мгновение потерял самообладание и попытался сцапать агента за горло.
Мелецкий не испугался, а просто отступил на шаг и все с той же ублюдской милой улыбкой предупредил:
— Не совершайте ошибки, мой дорой вурдалак. — В руке у него, словно из ниоткуда, появился двуствольный пистоль, направленный Руху в живот. Офицеры зазвякали обнаженными саблями. Только Новицкий остался непроницаем.
— Не надо, — продолжил Мелецкий. — Стоило ли выжить в беспримерном кровавом месиве, чтобы умереть так глупо сейчас? Вашу агрессию я спишу на пережитое за последние дни, шутка ли, столько навалилось всего. Успокойтесь, сударь мой.
— Твари вы, поганые твари. — Бучила убрал руки. — Я вас ненавижу, всех до одного. Столько погубили людей. Вы их мизинца не стоите.
— И спорить не буду, — согласился Мелецкий. — Полагаете, мы просто так выбрали для этого задания отряд сотника Проскурова? Вовсе нет, они были выбраны как лучшие из лучших, которые не отступят, не струсят, не побегут и выполнят свой долг до конца. И мы не ошиблись, не правда ли?
— Я на херу вас вертел.
— Да прекратите ругаться, Заступа, — поморщился Мелецкий. — Признайтесь, вы больше злитесь не из-за сопутствующих потерь, а из-за того, что оказались пешкой в большой игре. Думали, спасаете мир, стоите на страже невинных, а оказалось, что от вас ничего не зависело. Ну я бы тоже взъелся, конечно. Понимаю.
— Они так думали, не я. — Рух кивнул на притихшего Захара. — А вы их предали и кинули подыхать. Все, что нужно знать о том, как Новгородская республика заботится о героях.
— Мелко плаваете, Бучила, — возразил Мелецкий. — Не видите всей картины, не ощущаете масштаба, не хотите понять, привыкли сидеть в своем селе, гонять приблудных кикимор и чувствовать себя Богом. В этом ваша слабость. А мы вершим государственные дела. Слухи об открывшемся Нарыве распространились молниеносно, и наша агентура этому всячески содействовала. Все сатанинские культы сразу активизировались и показали носы из своих засраных нор. «Черная милость», «Темный рассвет», «Демонатриум» и целая куча крохотных сект, о большей части которых мы даже не слышали до этого дня. Ох что творилось, вы и представить не можете. Самые глупые принялись прямо на улицах славить явление Темного владыки, а те, что поумнее, сбились в стаи, пошли в паломничество к Нарыву и были схвачены по пути. В одном только Новгороде арестовано больше двух сотен культистов, начиная от мелких лавочников и заканчивая ублюдками на самом верху, вплоть до Сената. Да-да, они пролезли даже во власть, в дворянские собрания, армию и полицию. Аресты продолжаются прямо сейчас. На кону спокойствие всей республики, а вы убиваетесь по горстке погибших солдат и гражданских.
— Вы отдали им две сотни беженцев и глазом не моргнули, — прохрипел Рух.
— А вот это уже случайность чистой воды, — было не ясно, брешет Мелецкий или говорит правду. — Нашей вины в этом нет. Где есть, я ее, как видите, признаю. Эти несчастные люди просто оказались не в то время и не в том месте.
Он еще что-то говорил, но Рух уже не слушал, вдруг заметив появившихся словно из ниоткуда в тени близкого леса всадников: худых, зеленокожих, сидящих без седел на тощих, раскрашенных алыми и серными полосами конях.
— Мавки, — выдохнул он. — Блядские мавки. Почему с вами? Они убили профессора и егерей.
— Правда? — вскинул бровь Мелецкий. — Вот этих подробностей я не знал. Это вождь Локгалан и его воины, и они точно тут ни при чем. Ручаюсь. — Он махнул маэвам рукой. — Господа, будьте добры присоединиться к нашей беседе!
Мавки тронули коней и поравнялись с офицерами. Локгалан, все такой же красивый, хищный и надменный, кивнул Руху и гортанно сказал:
— Приветствую, Тот-кто-умер, судьба вновь свела нас.
За вождем скрывалась колдунья Хинтара, с вуалью, накинутой на лицо.
— Ваши убили егерей, — прорычал Рух.
— Дело рук Викаро и его своры, — отозвался Локгалан. — Тебе известно не хуже, чем мне, лес полнится слухами, как этот сын паршивой гадюки протянул руку помощи, а потом перерезал людей, как овец.
— Так ты ничем не лучше его! — всплеснул руками Бучила. — Ты же сам в розыске был, мы тебя чуть не поймали, а теперь ты красуешься тут, словно ни в чем не бывало!
— Вождь Локгалан явился с повинной и доказал свою невиновность, — вмешался Мелецкий. — И свою полезность.
— Ах, ну да, как я не догадался, — притворно удивился Бучила. — Все вы, сука, одним миром мазаны.
— Викаро всегда был глуп, и вы были глупы, доверяя ему, — мягко сказал Локгалан. — Теперь вы мертвы, а Викаро остался глуп, вообразив, что твари, явившиеся из Бездны-где-ничего-нет-кроме-тьмы, уничтожат всех людей, а леса маэвов вернутся маэвам.
— А ты этого не хочешь? — с подозрением спросил, немного успокоившись, Рух.
— Не хочу, — кивнул Локгалан. — Войну с людьми маэвы проиграли еще сотни зим назад, и прежнее уже не вернуть. Я был далеко на востоке, у Великих старых гор, видевших рождение мира, и видел Тьму-что-жаждет, вы, люди, называете ее Скверной. Она одинаково ненавидит и маэвов, и вас, и произошедшее здесь — одно из ее проявлений. И поэтому я, Локгалан Кровавая Рука, вождь долхеймов, буду сражаться рядом с людьми. Поэтому я добровольно сдался и доказал свою невиновность по всем обвинениям. — Он кивнул за спину. — Хинтара видит в будущем только смерть. Помнишь, в первую встречу она говорила, что приближается Тьма и все вы умрете, если продолжите путь? Вы умерли, и Тьма пришла, отныне мы на одной стороне.
— А Викаро мы отловим и четвертуем, — пообещал Мелецкий. — Двуличная тварь поплатится за предательство, клянусь. И знаете, сударь мой вурдалак, я безмерно рад, что вы выжили, и хотел бы видеть вас на службе Тайной канцелярии. Такой талант пропадает, правда, я в восхищении!
— Пошел ты в жопу, — откликнулся Рух. — Пошли вы все в жопу.
Он повернулся и пошатываясь пошел в сторону леса, и никто не пытался его задержать. Бучила опустился под деревом и привалился к стволу. Артиллерийский огонь поутих, засвистели полковые флейты, и пехота пришла в движение, ощетинившись штыками и пиками. Сорвались с места кавалерийские эскадроны, новгородская армия направлялась добивать тех, кто остался, а Рух чувствовал только сосущую, безнадежную пустоту, ощущая себя использованной и выкинутой без денег ничтожной размалеванной шлюхой. Из спутанной дымки сознания проявлялись знакомые образы — профессор Вересаев и его студенты, Чекан, Захар, Ольга, Шушмар Зеленая Борода, егеря, имен которых он не помнил или не знал. Сгинувшие и умершие неизвестно ради чего. Бесплотные призраки выстраивались вокруг, посматривая насмешливо и испытующе. Никто не осуждал его за то, что он жив. Всякий побывавший Там знает, каждому свое время и своя дорога. И время Руха Бучилы еще не пришло, и свою дорогу ему только предстояло пройти. И пускай дорога эта будет вымощена потерями, горем и кровью, ее было нужно пройти ради тех, кого уже нет…
Эпилог
Полгода спустя
Трактир «Разбегаевский», притулившийся на бедной окраине Великого Новгорода в Знаменском переулке, несмотря на вечерний час был тихий и полупустой. Местные завсегдатаи, состоящие из воров, грабителей, профессиональных нищих, карманников и прочих отбросов, начинали стекаться в заведение ближе к полуночи. Тусклые масляные лампы едва разгоняли густую, плотную темноту, пропахшую дымом, жареным луком, немытыми телами и кислыми щами. Под грубыми, засаленными столами сновали крупные крысы, на полу хлюпали неизвестного происхождения лужи. В одной, у самого входа, сладко похрапывал обоссавшийся бородатый краснорожий мужик, и никто его и не подумывал выгонять. Христианское милосердие не дозволяло выкинуть несчастного на трескучий декабрьский мороз.
Рух Бучила, по случаю выбравшийся в столицу, забился в самый дальний и темный угол и медленно потягивал из грязноватой деревянной кружки на удивление не самое дрянное темное пиво, закусывая ломтиками поджаренного ржаного хлеба, сдобренного солью и чесноком. Он ждал старого друга. Дверь открывалась и закрывалась. Люди сменяли друг друга, и, когда пиво почти уже кончилось, и он подумывал сходить за добавкой, внутрь вошел высокий человек в черном плаще и треуголке, надвинутой на глаза. Лицо вошедшего скрывал покрытый инеем платок. Человек подошел к стойке, взял себе пива и медленно пошел в противоположный от Руха угол, но, словно передумав, сменил направление и опустился за соседний столик, сев к Бучиле спиной. К пиву не притронулся и платок с лица не убрал.
— Ну здорово, — тихо сказал Рух, делая вид, что человека не видит.
— Здорово, — отозвался человек, и Бучиле показалось, что он и правда никогда не видел его. Голос барона Краевского изменился, став глуше и жестче, из него пропали дурашливые, веселые нотки. — Я б тебя обнял, да в другой, наверное, раз.
— Как жизнь? — поинтересовался Бучила. — Всеж-таки сманил Мелецкий тебя?
Рух с Сашкой связь до последнего времени не поддерживал, но по слухам знал точно, что барон бросил университет и поступил, как мечталось, на службу в Тайную канцелярию в звании асессора третьего класса.
— И манить не надо было, — отозвался Краевский. — Он предложил, я отказываться не стал. После всего, что случилось, обрыдло все, и учеба, и пьянки, и бабы, ну и решил Родине послужить. Думал, весело будет, а хер там бывал, никаких тебе погонь, схваток на шпагах и соблазнений загадочных красоток. Или бумажки сраные перебираю, или на морозе сутками торчу, вроде как за кем-то слежу. А потом вдругорядь отчеты проклятущие строчу на двадцать страниц. Сам как?