Ульяна бросила пропалывать репу, выпрямилась и заслонилась от солнца рукой, любуясь мужем и сыном.
— Изнемогаешь, Трофимушка?
— А то! Молодость-то вон, затыкает за пояс меня!
— А чего тянуть? — оправдался Никита. — Мне еще воды в баню таскать.
— Ты уж пожалей отца, — притворно охнула Ульяна. — Загубишь старого, останемся в сиротах.
— Я те покажу старого! — погрозил ей Трофим. — Старый конь борозды не испортит. Нынче же ночью будем на сеновале пахать!
Никита фыркнул, Анна прикрыла ладошками рот.
— Нашелся пахальщик, — отмахнулась жена. — Только грозишь!
Трофим рассмеялся, шалый от счастья, и замер, прищурив глаза. За деревней, на расплывшемся от времени и непогоды кургане с одиноко торчащей на вершине корявой березой появились две фигуры в черных балахонах до пят. Незнакомцы стояли и смотрели на Торошинку.
— Ты чего, батюшка? — спросил Никита.
Трофим пальцем указал на курган.
— Это кто? — понизил голос сын.
— Вроде монахи, — предположил Трофим, и тут ему словно влетело обухом по голове. В затылке лопнуло, и он едва не свалился с крыши, каким-то чудом успев уцепиться за печную трубу. Рядом послышался вскрик и мягкий удар. Мутная пелена спала с глаз, и Трофим засипел, увидев Никиту, распластавшегося внизу, на земле. Крик застрял в глотке. Анна застыла в двух шагах от упавшего брата, улыбаясь пустой, глупой улыбкой. Ульяна, пошатываясь и спотыкаясь, шла к калитке, словно не замечая случившегося. Она вышла со двора и присоединилась к соседям, медленно бредущим по улице. Анна повернулась, похожая на ожившую куклу, и пошла следом за матерью. Никита поднялся на четвереньки, встряхнулся как пес и пополз на карачках, приволакивая сломанную левую ногу. Трофиму было плевать, новый невидимый удар отправил его в сладостное небытие. Он медленно слез с крыши и влился в процессию таких же безразлично бредущих односельчан. Трофим услышал зов. Невидимый хозяин, жестокий и справедливый, велел явиться к нему. В воротах скалились и рвались на цепях огромные псы. Никто не обращал внимания на взбешенных зверюг. Хозяин торопил, хозяин требовал, хозяин ждал. Люди, растянувшись рваной цепочкой, шли к лесу в страшном молчании. При хозяине нельзя говорить, хозяина можно лишь слушать, а потом, поскуливая от радости, выполнять любой, самый безумный приказ. Крупицы разума, тлевшие в Трофиме, погасли под ливнем чужих мыслей и образов. Не было страха и сожалений, осталась истовая, собачья потребность служить. Навстречу из леса выступили размытые, сизые тени. Трофима подхватили ласковые, дружеские руки, и он поплыл, земля ушла из-под ног. Хозяин ждал, обещая невиданное, беззаботное удовольствие, которому не будет конца. Перед глазами мелькнули остро заточенные колы. Трофим почувствовал толчок и завис в пустоте, соединив руки с другими счастливчиками. Они жаждали встретить хозяина. Трофим вдруг очнулся, вырвался из обманчивой неги, и вместо обещанной радости пришла дикая, невыносимая боль…
Рух дернулся и упал на спину, ослепнув от боли, перехлестнувшей его через край и резанувшей одновременно от всех мертвецов. Тело, сведенное судорогой, отказалось повиноваться, из горла рвался хрип вперемешку с горькой слюной. Его теребили, взволнованные голоса приходили откуда-то издалека, а он скулил беспомощным новорожденным щенком. Виски сдавили железные клещи, кости трещали. Последним, что Бучила успел разглядеть, была зловещая, непроглядная темнота. Черный, всесметающий вихрь, воняющий кровью, тленом, падалью и начинкой всплывших в половодье старых гробов. Темнота разбухала свежим трупом на палящей жаре, тьма плясала и пела. Тьма надвигалась, готовясь рвать, перемалывать и жевать. Он попытался отпрянуть, и ледяная тьма поглотила его…
Глава 4Союз поиметых
Рух открыл глаза и сдавленно засипел. Солнечный свет тоненькими лучиками прошивал навылет серую мешковитую ткань. Кружились пылинки, хлопьями пепла падая на лицо. Неужели живой? Во рту сдохла кошка, левая сторона головы пульсировала и ныла, следом задергался глаз. Он запаниковал, не чувствуя ни руки, ни ноги, и забарахтался на сыром одеяле.
— Лежи-лежи, — успокоил знакомый голос. — Ох и напугал ты нас, братец.
Рух усилием повернул голову и увидел Захара. Сотник сидел рядом, на березовом чурбаке, за его спиной проглядывался кусок беззаботного синего неба. Из-под маски внимательно смотрели усталые, вылинявшие глаза. «В шатре лежу», — понял Рух и скривился, с трудом раздирая спекшиеся кровавой коркой, пересохшие губы. Снаружи слышались приглушенные голоса, кто-то надсадно точил железяку, фыркали лошади. В воздухе плыли ароматы еловой хвои и вареного мяса.
— Сука, показалось, отмучился раб божий Бучила и к Христу на коленки попал, а тут снова ты, — прохрипел Рух.
— А я как рад тебя видеть! — усмехнулся Захар. — Думал, помер, ан нет, сразу лаешься, знать, ничем тебя не проймешь.
— Долго валялся? — спросил потерявший счет времени Рух.
— Как вчера ножки вытянул, так до сегодняшнего утра и отдыхал. Выспался, поди?
— Да лучше бы сдох, — застонал Бучила. — А ну, помоги.
Он с трудом сел, опираясь на сотника, и с хрустом размял одеревеневшую шею. Клят, могло быть и хуже. Шибануло крепко, едва не выбило дух. Что же это за дерьмо такое было? Дураку наука впредь не лазить в головы неприкаянным мертвякам.
— Расскажешь? — Захар жадно подался вперед.
— У ты какой, — надулся Бучила. — Я, значит, чудом от смерти ушел, Сатане плюнул на плешь, а тебе только россказни подавай? Все вы такие.
— Я за тобой присматривал, между прочим.
— Ага, спасибо, теперь понятно, отчего погано мне так.
— Тряпочку мокрую на лоб тебе клал. Портянкой любимой пожертвовал, года три ей всего, выкинуть хотел, а тут пригодилась.
— Ой, добрый какой, — умилился Бучила, надрывно вздохнул и без утайки вывалил все нарытое в голове покойного Трофима. А там немного и было.
Сотник выслушал, кивая непонятно чему, и скучая сказал:
— Видать придется драных всесвятош вызывать.
— Да не надо! Зачем? — изумился Рух. — Подумаешь, полсотни крестьян решили на колы задницей сесть. С кем не бывает?
— Не до шуток, — надулся Захар.
— А чего, плакать?
— Дело надо делать.
— И много наделал, пока я колодой лежал?
— Отослал в штаб гонца с подробным отчетом. — Захар начал загибать толстые заскорузлые пальцы. — Обо всех странных происшествиях вдоль границы будут мне сообщать для проверки. Велел снять мертвяков, а то не по-христиански на солнышке гнить. Ребята яму копают, разом на всех. Три мертвеца отправил подводой в Покровский монастырь.
— На хрена?
— Положено так. Если людишки пачками мрут, надо обязательно несколько трупаков к ближайшему лекарю слать. Он их за городом вспорет, и, прости господи, ручищами пошарит внутри. Вдруг эпидемия?
— Толково придумано, — одобрил Рух.
— Ну. Чай не дураки там сидят. — Захар неопределенно закатил глаза. — Ты, как Заступа, должен директиву эту знать.
— Некогда мне директивы читать, — сказал Рух. Порой ему подсовывали всякие красивые конверты с печатями и умолял почитать, но бумаги, всякий раз улетали в камин. Своей головой надо жить, а не под чужую дудку плясать.
— Некогда ему, — скривился Захар. — Вот оттого и бардак у нас, что всякому на законы плевать. Зато видишь теперь, сколько я переделал важнецких делов? А ты спал.
— Да молодец, молодец. Попа вызвали, людей хоронить?
— Обижаешь.
— Так, на всякий случай спросил, вдруг забыли. Про колдовство в докладе ни гу-гу?
— Что я, враг себе? — Захар нахмурился. — Ты пойми, я отвечаю башкой.
— Как бы мы тут все бошками не ответили, — хмыкнул Бучила. — Значит, будем сами колосажателей ловить?
— Значит, сами, — кивнул сотник. — Жандармы обещали помочь.
— И много их?
— Сотня будет.
— Богато. Подумаешь, всего-то надо целую губернию обыскать.
— Перекроем дороги, будем подозрительных проверять.
— А в пограничье бывают другие? — вскинул бровь Рух. — Тут самая отборная мразь со всего света ловит рыбку в мутной воде. Взять нас. С виду сущая банда под началом страшилы и проклятого упыря.
— Не без этого, — согласился Захар и вздохнул. — Придется попотеть, но кто сказал, что будет легко?
— Без меня, — открестился Рух. — Это тебе делать нечего, а у меня село без присмотра стоит. Какой я, на хрен, Заступа?
— Лучший из лучших, — неумело польстил сотник. — Рух, прошу, всего пара дней. Потом вольному воля, сиди, сторожи деревню свою.
— Пара дней?
— Пара дней. Найдем ублюдков, не найдем, держать не буду. Да ты и не спросишь. Мне помощь нужна.
— Ага, давай еще разревись, — скривился Рух. Отказывать сотнику не хотелось. Тем более каких-то два сраных денька. Пролетят — не заметишь. Да и самому, чего греха-то таить, до рези в жопе хотелось разобраться в творящейся хреноте. — Ладно, уболтал, черт языкастый. Чую, есть у тебя гениальнейший план, ну, не считая повального розыска всяких подозрительных сволочей.
— Скажешь тоже, — фыркнул Захар. — Мы тут с ребятами посоветовались, решили к маэвам с поклоном идти. Кому как не зеленокожим знать окрест все обо всем? Глаза и уши под каждым кустом.
— Так они тебе и расскажут, — буркнул Рух. Определенный резон в словах сотника был. Мавки могут помочь. Если захотят. И если почувствуют выгоду.
— Попытка не пытка, — подмигнул Захар. — В конечном счете мы ничего не теряем.
— С вами пойду.
— Отдохни, слабый ты.
— На том свете отдохну. — Бучила спустил ноги на землю, отдуваясь и натужно сопя. — Два дня, Захар. Всего лишь два, мать его, дня.
Едва заметная тропка вилась через заросли, выписывая замысловатые кренделя. Ветки тянули сучковатые лапы, норовя сцапать за одежду или лицо. По сторонам стеной стояла темная чаща, под копытами трещал валежник, укрытый одеялом влажного зеленого мха. Дряблые поганки сочились слизью, ст