Двести лет спустя: Утопия Я. Окунева
Современники отзывались о Якове Марковиче Окуневе не иначе как уничижительно. «Незадачливый… Маленький, щуплый, без зубов… всегда в поисках денег, всегда кем-то обиженный… Партиец, лишенный какой-либо твердости… Он устраивал у себя литературные вечеринки, затеял издание альманаха "Новые берега"» — пишет Ю. Слезкин. «Кроткий, щуплый человечек, панически трусивший даже своей энергичной супруги» — подхватывает Н. Карпов.
Наиболее полно биографию Окунева проследил литературовед и библиограф И. Халымбаджа. Из его заметок2 и других источников мы узнаем, что Окунев (его настоящая фамилия — Окунь) родился 6 (18) февраля 1882 г. в бессарабском городе Бендеры, в еврейской семье; отец — мелкий торговец. Окунев учился на историко-филологическом факультете Новороссийского университета в Одессе и с 1903 г. начал публиковать в периодике стихи и рассказы. Тем же годом датируется начало его участия в революционной деятельности, которое привело к исключению из университета, неоднократным арестам и высылке.
В «годы реакции» Окунев отходит от революционной борьбы и посвящает себя литературе. В 1914 г. в петербургском издательстве «Прометей» выходит его первая книга — сборник рассказов «Каменное иго». Книга, по мнению Л. Бать, автора неприязненной заметки об Окуневе в «Литературной энциклопедии» (1929–1939), «пестра стилистически и тематически. Неоформленные революционные настроения перемежаются декадентскими мотивами и безыдейным бытовизмом».
С началом Первой мировой войны… Что же произошло с началом войны? Как пишет в скандально-«разоблачительных» мемуарах «В литературном болоте» (ок. 1939) Н. Карпов — вошедший, кстати, в историю советской фантастики благодаря непритязательному роману «Лучи смерти» (1925) — «мой приятель, писатель Яков Окунев, попал в военный госпиталь на испытание на предмет годности к военной службе, побеседовал там с первыми ранеными, благополучно вышел из госпиталя с белым билетом, освобождавшим от военной службы и, набравшись впечатлений, начал "шпарить" в газете "Биржевые ведомости" очерки с подзаголовком "Из впечатлений участника". Если бы читатели вздумали по этим очеркам представить себе личность самого очеркиста, в их воображении встал бы свирепый, широкоплечий великан, нанизывавший на штык сразу по паре немцев».
Биографы указывают, напротив, что Окунев был призван в армию, участвовал в Галицийском походе 1914 г. и был награжден Георгиевским крестом. В 1915 г. в Петрограде вышли книги военных очерков «На передовых позициях: боевые впечатления» и «Воинская страда» («реалистический показ ужасов войны сдобрен слащавым восхвалением героического патриотизма русской армии», комментирует Л. Бать).
Во время Февральской революции Окунев, по сведениям И. Халымбаджи, «участвует в перестрелках с городовыми», в июле 1917 г. вступает в РСДРП, кочует по фронтам Гражданской войны в качестве редактора газет при политотделах и затем оседает в Москве, где работает в газетах «Правда» и «Московский рабочий».
В 1923 г. Окунев публикует научно-фантастический роман «Грядущий мир». Роман, изданный с великолепными иллюстрациями Н. Акимова, остался наиболее заметным произведением писателя. Очевидно, сознавал это и Окунев и потому бесконечно варьировал темы и фабульные повороты романа — таковы книги «Парижская коммуна» (1923), «Газ профессора Морана» (1926), «Завтрашний день» (Москва, 1924) и «Катастрофа» (1927). В числе прочих фантастических произведений Окунева — рассказы «Лучи доктора Грааля» (1923) и «Петля» (в книжном издании «Золотая петля», 19251926) и повесть «Суховей» (1930).
Счастливо начавшийся 1923 год печально закончился для Окунева — он был исключен из партии «за нарушение партийной дисциплины» и навсегда остался с пятном в биографии. Не помогли и романы «Грань» (1928) с описанием «идейного банкротства меньшевизма» (Бать) и подпольной борьбы накануне революции 1905 г., «Черная кровь» (1928) и «Святые вредители» (1929).
Окунев, от греха подальше, решает сменить тематику — в 19291931 гг. он публикует политико-этнографические книги «По Китайкой восточной дороге», «В стране генералов и кули», «Там, где восходит солнце», «Зея» и «Кочевая республика», работает корреспондентом начавшей выходить летом 1931 г. газеты «За пищевую индустрию» (ежедневный орган Наркомснаба СССР и ЦК профсоюзов мясо-рыбо-консервной и маслобойной, мукомольно-хлебопекарной и кондитерской, сахарной и сельпромовской промышленности). Новая должность стала для Окунева роковой: редакция направила писателя в командировку в Караганду, по дороге он заразился сыпным тифом и умер в больнице Петропавловска 27 декабря 1932 г.
Статейка в «Литературной энциклопедии» заклеймила Окунева как «типичного представителя той мелкобуржуазной интеллигенции, к-рая, примыкая к пролетарскому революционному движению в период его подъема, не срастается с ним органически, а остается невыдержанной и неустойчивой в своей революционности. Для О. характерны скачки от одного жанра к другому, поверхностная их разработка, отсутствие единой идейной направленности и эклектизм лит-ых влияний <…> он создал ряд идейно расплывчатых произведений на случайные темы». До 1980-х г. произведедения Я. Окунева не переиздавались.
Роман «Грядущий мир», считая с иллюстрациями, занимает в первом издании 1923 г. менее 70 книжных страниц. И все же ни один уважающий себя историк и исследователь советской научной фантастики не прошел мимо этой книги, а В. Ревич даже объявил ее первым советским утопическим романом («Перекресток утопий: Судьбы фантастики на фоне судеб страны», 1998). Правда, критику пришлось тут же оправдываться за «присвоение утопии Окунева номера один» и упоминать о «Стране Гонгури» В. Итина (1920), а также особняком рассматривать вышедшее в том же году «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии» Ив. Кремнева (А. Чаянова). Между прочим, и у этого, и у других исследователей фантастики в контексте утопий двадцатых годов не упоминается такое значительное произведение, как поэма В. Хлебникова «Ладомир» (1920) — поэзию «фантастоведы», за редкими исключениями наподобие В. Маяковского или В. Брюсова, традиционно игнорируют.
Наиболее толерантно отнеслись к роману Окунева Г. Прашкевич («Адское пламя», 2007) и И. Халымбаджа («Яков Окунь: Что мы о нем знаем?», 1992). Первый, чуть устрашенный образами Всемирного города и одинаково одетых мужчин и женщин — тот же, если на то пошло, современный «унисекс» — похвалил роман за динамично-гротескный стиль и увидел в нем изображение «поистине счастливого мира, единственной реальной драмой которого остается драма неразделенной любви. Впрочем, и такое несчастье — лечится». Стиль Окунева хвалит и И. Халымбаджа: «Написанные в броских "экспрессионистских" тонах (в "Грядущем мире" вмонтированные в текст газетные объявления набраны крупными буквами), с энергичным диалогом, без попыток психологической детализации характеров, в авантюрном ключе, книги Окунева читаются легко». Но для Халымбаджи роман — своего рода документ эпохи, отразивший бытовавшие в 20-е годы представления о скорой Мировой революции, ее неизбежности и неотвратимости, о грядущей Коммуне в виде единого разросшегося города, покрывшего улицами всю сушу и «съевшего» всю природу, у которой силой вырваны все «милости».
Впрочем, Я. Окунь трезво понимал, что сделать абсолютно всех счастливыми неспособно никакое будущее общество.
Ныне книги Якова Окуня воспринимаются скорее как народно-плакатные. Одноцветные образы друзей и врагов, — без полутонов; скупой телеграфный стиль и твердая вера в близость (завтра, ну, в крайнем случав, послезавтра) Мировой революции — во всем видны искаженные пропорции, смещенные и деформированные жизненные реалии. Желаемое сплошь и рядом выдается за действительность.
В известной статье «Фантастика, рожденная революцией» (1966) Р. Нудельман отмечает, что Окунев «сумел предугадать широкое развитие телевидения, биоэлектрического управления механизмами, гипнотического обучения во сне; он развивал гипотезу идеографии, то есть прямого мысленного общения; интересны высказанные им мысли о воспитании детей в обществе будущего, близкие к тем, которые в "Туманности Андромеды" развивает И. Ефремов». Однако, психология людей будущего в изображении Окунева бедна, изобилует странными пережитками агрессивности, тщеславия (таков образ гениального ученого XXII столетия), а общественно-социальные понятия не выходят за рамки вульгарно понятого «коллективизма»: человек счастлив, когда ощущает себя нужным винтиком общественного механизма. Несомненно, именно с этой массовой безликостью связаны и представления об отмирании семьи, половых различий и т. д.; в общем это дает цельную картину будущего как гигантской, четко организованной и технически могущественной, но обесчеловеченной коммуны. В ней нет главного — расцвета человеческой личности.
Мельком посетовал на «механический рационализм, который порой заслоняет человека» и А. Бритиков («Русский советский научно-фантастический роман», 1970). Но больше всего досталось Окуневу от В. Ревича, который в своей книге посвятил немало страниц «Грядущему миру». Здесь и насилие над природой, и «бездуховная научная гонка», и отсутствие «серьезной попытки рассказать хотя бы о науке будущего» и внутреннем мире людей XXII века, и тоскливый казарменный коммунизм, и «вивисекция души», и «вихри любовных кадрилей», и полная эрозия семейных и родственных привязанностей, и пропаганда насилия над природой, и воспевание «восторженно мычащего стада».
Вихри обвинений доходят до абсурда — Окуневу ставится в вину… «скрытое» цитирование Маркса. Словно коммунистическая утопия не есть, по определению, самая что ни на есть открытая цитация классиков марксизма! Зато другую скрытую «цитату» фантастовед не приметил — мечущийся в поисках рабочей кепки миллиардер Ундерлип в повести «Катастрофа», этот Ундерлип, завернутый в шарф — пародирует знаменитый маскарад тов. В. И. Ленина, принявшего в 1917 г. облик «рабочего К. П. Иванова».