[7], Камио — в феврале двадцатого года. Его отправили в Северный Китай, где он и погиб в бою. Так что, по-видимому, «5 июня», указанное в записке, относилось к девятнадцатому году Сёва, времени, когда Ядзима уже был на фронте, а Камио еще оставался в Токио.
Ядзима в то время часто уносил бланки издательства домой и пользовался ими для личных записей. Все остальные сотрудники тоже так делали — с бумагой в магазинах тогда было туго, так что постепенно количество бланков, принесенных с работы про запас, все росло, и даже после того, как Ядзиму отправили на фронт, дома должно было оставаться много таких листков.
Ядзима подумал про Такако, свою жену. Из всех знакомых Камио только у него самого могла быть эта книга. Кроме того, этими бланками тоже пользовались они оба.
Камио не был ветреным человеком. Да и бабником тоже никогда не считался. Однако людей, совершенно не способных на измену, не бывает, и полностью отрицать такую вероятность невозможно.
Когда Ядзима был демобилизован и вернулся с фронта, он узнал, что Такако ослепла и живет у своих родителей. Во время бомбардировки в их дом попал снаряд. Такако, потерявшую сознание из-за взрыва, подобрали и спасли, однако в этом хаосе пропали двое их детей и, вероятно, погибли где-то — их судьба так и осталась неизвестна.
Такако из больницы связалась с родителями, но пока весть дошла, пока ее отец прибыл в Токио — с момента бомбежки прошло уже две недели, и хотя он осмотрел руины дома, в итоге выяснить ничего не удалось.
Шрамы на лице Такако практически зажили, так что, если не присматриваться, и не заметишь ничего, но зрение она потеряла безвозвратно.
Камио погиб на войне. Такако ослепла. Ядзима почувствовал жгучий стыд, поймав себя на мысли: «Уж не небесная ли это кара?», но избавиться от тяжелых дум никак не мог.
У него не имелось никаких конкретных доказательств, что записку написала Такако, и теперь, когда она ослепла, а Камио погиб, не было смысла ворошить прошлое. «Война была одним сплошным кошмаром», — постарался успокоить себя Ядзима и, вернувшись домой, убрал книгу подальше на полку, решив ничего не говорить Такако. Однако с течением времени ноша этой тайны становилась все тяжелее и тяжелее, а оттого, что разделить ее было не с кем, становилось только хуже.
И как раз тогда Ядзима вдруг вспомнил вот что. До отправки на фронт Такако всегда держалась по левую сторону от него. Это была неизменная привычка, оставшаяся еще со сладкой поры, когда они только-только поженились.
Поздними вечерами Ядзима читал за столом, а Такако пристраивалась рядом. Оторвавшись от книги, он тянулся к ней за поцелуем. «Ах, щекотно!» — смеясь, восклицала она — в ту пору они, новобрачные, ребячились целыми днями, и уже тогда Такако неизменно держалась по левую руку от мужа. И ночами она всегда клала подушку слева от него.
Замужество открывает перед людьми новый мир. Ядзима наслаждался миром женщины, который распахнула перед ним Такако. Он жадно изучал его, совершая все новые открытия. Так что ему приходилось размышлять и об этой загадочной привычке Такако, которая всегда подходила к нему слева, спала слева и так далее. Едва ли то были инстинкты. Он думал, что, должно быть, дело в какой-то древней традиции, о которой он сам не знает, но которой научили Такако. Однако сколько в течение двадцати лет он ни читал исторических книг, ничего подобного так и не нашел.
Но если подумать, правая рука мужчины — рабочая, та, которой он чаще всего касается женщины и ласкает ее. Если размышлять в таком ключе и принять, что Такако придерживается левой стороны инстинктивно, то выводы будут неутешительные. С другой стороны, ему самому порой казалось, что справа он выглядит хуже, чем слева, так что, возможно, эта привычка родилась сама собой из стремлений обоих и никакого особого смысла в ней не было.
После того как он вернулся с фронта, Такако стала держаться то с правой, то с левой стороны и ночью перестала ложиться всегда слева. В целом тут не было ничего удивительного: она ведь ослепла. Ядзима всегда думал так.
Однако после обнаружения зашифрованного письма, вновь и вновь возвращаясь мыслями к нему, Ядзима вдруг совершил пугающее открытие, что совершенно выбило его из колеи.
Камио ведь был левшой.
После репатриации Ядзима работал главой выпускающего отдела в довольно известном издательстве. Как-то раз ему понадобилось съездить в Сэндай за авторской рукописью, и, решив воспользоваться возможностью и заодно нанести визит вдове Камио, он взял с собой ту самую книгу.
Закончив с работой и прибыв к жилищу, куда перебралась во время войны жена Камио, он увидел перед собой красивый дом на не тронутом огнем холме, с которого открывался прекрасный вид на воды реки Хиросэ.
Вдова Камио, обрадованная встречей, приготовила к выпивке закуску, и когда они выпили за ее покойного супруга, слегка затуманенные алкоголем глаза женщины загорелись живым, ясным светом — Ядзима вдруг словно заново открыл для себя красоту, что таит взгляд женщины.
Супруга Камио всегда была красавицей, но до чего оживленной она казалась по сравнению с ослепшей Такако! Как странно даже думать о том, что столь жизнерадостная красивая женщина — так же как и он, возможно, жертва предательства Камио и Такако.
Если бы Такако не ослепла, а погибла вместе с детьми, возможно, воспользовавшись сегодняшней встречей, он бы начал ухаживать за этой женщиной и даже вступил с ней в брак — подумал Ядзима. И, осознав, куда завели его размышления, вернулся к мыслям о Такако и Камио.
«Если уж мне пришли в голову такие похотливые мысли, то почему бы и им не прийти к тому же», — с пугающей ясностью осознал он.
Вернулась старшая дочь Камио — она училась на втором курсе колледжа для девушек. Если бы дочь Ядзимы была жива, ей было бы примерно столько же. Дочь Камио стала жизнерадостной, светлой, красивой девушкой. Она казалась еще более подвижной и яркой, чем мать, — ее походка, то, как она садилась, поворачивалась, смеялась, ее смущенные ясные глаза… Ядзима невольно вспомнил жену, постоянно тихо сидевшую на месте, или же осторожно, наощупь, передвигавшуюся вдоль стен, или опиравшуюся на его плечо, подобно пугливому зверьку, — порой казалось, что от нее осталась лишь физическая оболочка. «Если бы хотя бы наши дети остались живы и, как эта девушка, оживленно сновали вокруг…» — вдруг подумалось ему, и от этих мыслей захотелось плакать. На сердце потяжелело, настроение испортилось, и ему стало невыносимо больше находиться в доме вдовы, так что он решил разобраться с последним делом.
— Кстати, я недавно нашел в букинистическом магазине в Канда томик из библиотеки Камио и приобрел его в память о покойном. — Он достал из портфеля книгу. — Вы продали всю библиотеку Камио?
Вдова взяла томик в руки и взглянула на печать на первой странице.
— Перед тем как уйти на фронт, Камио разделил книги на те, что можно продать, и те, что нельзя. Я хотела по возможности забрать с собой в эвакуацию все, но с транспортом тогда были большие сложности, и в итоге оказалось, что получится взять только самый минимум. Поэтому мне пришлось продать большую часть библиотеки за гроши. Я еще думала тогда, до чего тяжело и грустно мужу будет узнать об этом, если он вернется с фронта живым.
— У него было много ценных и редких книг, но вы продали все разом?
— Да, в маленький букинистический недалеко от дома. Получилось очень дешево. Не то чтобы я продавала их ради денег. Но стоило только подумать, как ценны эти книги были для мужа… Сердце просто разрывалось.
— Но хорошо все же, что вы успели эвакуироваться из города.
— Да, только это и радует. Я уехала почти сразу после того, как муж отправился на фронт, в феврале 1945-го, незадолго до начала Большой бомбардировки Токио[8].
В таком случае никому из коллег Камио его книги попасть в руки не могли. А записка с шифром датирована 5 июня 1944 года… Кто, кроме Такако, мог ее написать?
«В книге была странная записка с кодом», — он подумал было сказать это легко, как бы между делом, но на его лице наверняка отразилось бы волнение, поэтому он не смог вымолвить и слова. «В такие моменты жалеешь, что у людей есть зрение», — подумал Ядзима.
Тут жена Камио снова взглянула на книгу и, подняв голову, вдруг сказала:
— Как странно. Я уверена, что привезла эту книгу с собой.
— Может, просто перепутали?
— Да, удивительно, ведь на ней стоит печать, но я точно помню, что она здесь. Сейчас посмотрю.
Вдова проводила его к остаткам библиотеки Камио. Стопки книг были плотно сложены в токонома[9]. Пробежавшись по ним глазами, женщина воскликнула:
— Есть! Вот, смотрите. Это же она?
Ошеломленный Ядзима замер. Произошло нечто из ряда вон выходящее. Действительно, точно такая же книга стояла на полке.
Ядзима достал книгу и открыл ее. Печати библиотеки Камио не было. Что за ерунда? Он рассеянно пролистал страницы. То тут, то там виднелись красные пометки. Вглядевшись в них, он наконец понял, в чем дело. Это была его книга. И пометки сделаны его же рукой.
— Понятно. Это моя книга. Когда же мы успели перепутать экземпляры?
— И правда странно.
Камио и Такако использовали эти книги, чтобы писать друг другу зашифрованные записки. Обсуждая детали шифра, они случайно обменялись экземплярами. Казалось, сам божественный промысел проливает свет на преступную связь Такако и Камио, являя безусловное доказательство, — лишь при одной мысли об этом Ядзима почувствовал, как его затягивает в бездонную пучину отчаяния.
Однако в его сознании вспыхнуло неожиданное воспоминание, заставив пересмотреть ситуацию. Оно было подобно свету надежды, сияющему в конце тоннеля.
Он сам с Камио и поменялся. Как-то Ядзима одалживал другу эту книгу. Позже Камио купил себе экземпляр, и когда Ядзиме пришла повестка, Камио пригласил его к себе проститься перед долгой разлукой. Заодно он решил вернуть Ядзиме книги, которые тот давал ему почитать, — среди них был и этот том. Когда они разыскивали книгу, оба были уже подвыпившими, и в итоге Ядзима унес не тот экземпляр, не рассмотрев его повнимательнее. Должно быть, тогда они и поменялись случайно книгами.