Ядзима поспешно ответил:
— Нет-нет, эти записки без книг не прочитать. Не могли бы вы позволить мне самому забрать их сегодня вечером?
Хозяин согласился.
В каждой книге оказался свой шифр. Что же это такое? Действительно, у него с Камио было много одинаковых книг. Возможно, Камио и Такако меняли книгу после каждой переписки, условившись, какая будет в следующий раз. Но в записке, которая была у него на руках, нигде не указан номер книги и вообще нет какого-либо указания на то, из какого тома шифр. Может, они заранее определили последовательность книг, поэтому номер и не был нужен, но все равно смысл такой схемы казался непонятным. И что еще более странно — как в таком случае можно забыть записку и не отослать ее?
Так и не поняв ничего, Ядзима отправился к новому владельцу книг.
Он попросил у него немного времени, чтобы разобраться с записками, и разложил перед собой десять книг из своей бывшей библиотеки. В некоторых был один листок, в других два или три — всего нашлось восемнадцать зашифрованных посланий.
Ядзима с головой погрузился в расшифровку.
За короткое время, которое ему понадобилось, он пролил больше слез, чем за всю жизнь до этого. Он был опустошен. До чего трогательными оказались послания. Автором записок была не Такако. Их погибшие дети, Акио и Вако, пользовались шифром для переписки.
Сообщения были бессвязными, но отголоски веселой жизни детей, сохранившиеся в посланиях, трогали до глубины души.
Переписка началась с наступлением лета — ни одной записки, датированной раньше июня, не нашлось.
«Я ушел в бассейн, 10 июня, 15:00».
Почерк был небрежным, крупным — рука Акио.
«Встретимся на обычном месте».
Тот же смысл, что и в записке, которую он нашел первой. Что это за место, интересно? Должно быть, какое-нибудь потрясающее секретное убежище где-нибудь в парке.
«Не говори маме про того щенка. 3 сентября, 19:30».
«Он лает, так что, даже если спрячем, она все равно найдет».
Про собаку было еще несколько посланий. Что, интересно, с ней в итоге случилось? В зашифрованных письмах об этом ничего не говорилось.
Откуда брат с сестрой узнали про подобный код? Дело происходило во время войны, поэтому, конечно, у них было много возможностей разузнать о разных шифрах.
Оба очень полюбили эту игру в зашифрованную переписку, так что и во время пожара, наверное, захватили книги с собой, убегая в бомбоубежище.
А чтобы придать игре правдоподобности и загадочности, пользовались не своими книгами, а толстыми томами из отцовской библиотеки, причем теми, что выглядели особенно сложными и заумными.
Сейчас то, что он принял эту записку за письмо Такако, казалось абсурдным. Но и теперь он не мог отделаться от мысли, что книга обладает собственной волей. Теперь, когда все сгорело в страшном пламени войны, листок с кодом вот так, случайно, попался на глаза отцу — что это, если не воля судьбы?
Может, это и нелепая мысль, но не скрывается ли в записках желание детей перемолвиться с отцом словом на прощание?
Ядзима ощутил, как его охватывает печальное умиротворение — даже большее, чем если бы им все же удалось найти останки детей.
Послания словно говорили ему, даруя утешение: «Мы теперь играем на небесах». Ему хотелось верить в это.
Под сенью цветущей сакуры(Перевод Валерии Хазовой)
Когда начинает цвести сакура, люди приносят алкоголь, едят данго[10], сидя под цветущими деревьями, и, опьяненные роскошью и великолепием цветов вишни, наслаждаются жизнью, вот только все это ложь. А ложь это потому, что люди, собравшись под цветущей сакурой, напиваются — их мучают отрыжка и рвота, а потом они затевают ссоры. В этом нет ничего особо удивительного еще со времен эпохи Эдо, однако в той же древности никто бы и не подумал о том, что отвратителен именно сам пейзаж и вид того, что находится под цветами сакуры. Если говорить о днях нынешних и о том, что видим под кронами цветущей вишни, то мы обычно акцентируем свое внимание на атмосфере шума и гама, который рождается из-за перепалок напившихся людей, однако абсолютно ужасен и вид самого места, даже если не учитывать присутствие людей. А ужасно само изображение того, что находится под кронами сакуры: если исключить фигуры, то даже в театре Но[11] есть такие сцены, где это обыгрывается — там мы можем увидеть матерей, чьих любимых детей украли, и эти несчастные, пытаясь их найти, возвращаются под сень японской вишни в полном цвету, сходя с ума; этих женщин преследуют галлюцинации — образ их чад, зарытых в опавшие цветочные лепестки. В конце концов эти женщины умирают от настигшего их безумия, погребенные под пологом из лепестков вишни.
Раньше, в древности, была дорога, ведущая через горный перевал Судзукатогэ, где путникам приходилось идти под сенью японской вишни. Все шло хорошо, пока не было цветов, однако с началом сезона цветения сакуры настроение всех путников, которые шли среди рощ сакуры, менялось. Они старались как можно быстрее покинуть эти места, и ноги сами несли их как можно скорее к лесу, где стояли зеленые деревья или хотя бы мертвые засохшие стволы. И если человек шел один, то все было, в общем-то, неплохо, потому что достаточно сломя голову убежать из-под крон сакуры, а затем можно с облегчением перевести дух, оказавшись среди нормальных деревьев, однако последствия для путешествующих парой путников были куда страшнее. Потому что резвость ног отличается у разных людей — кто-то неизбежно начинает отставать, и его товарищу приходится в панике бросать его, невзирая на безумные крики отчаяния, раздающиеся за спиной. Именно поэтому путники, до той поры бывшие в согласии и дружбе, переставали доверять друг другу, и их отношения портились, стоило им пройти по пути через перевал Судзукатогэ под сенью цветущей сакуры. Из-за этого путешественники специально стали выбирать другие обходные горные тропы, чтобы их путь не пролегал под этими деревьями, и через какое-то время рощи сакуры оставили этот некогда оживленный тракт один на один с безлюдной тишиной гор.
Через несколько лет после того, как тракт опустел, неподалеку от него в горах поселился разбойник. Это был жестокий и страшный мужчина, который мог выйти на большую дорогу и без всякой жалости раздеть догола человека и оставить его погибать в горах. Но даже такой человек, оказавшись под кронами сакуры, начал испытывать ужас и меняться. Почему-то он стал чувствовать страх и неприязнь к этим цветам, о чем в сердцах мог порой обмолвиться. Хоть под деревьями сакуры и не бывало движения воздуха, но всегда возникало такое ощущение, будто завывает рокочущий штормовой ветер. Однако этот ветер на самом деле был бесшумным. Слыша звук собственных шагов, путник чувствовал, как этот странный тихий, прохладный и недвижный ветер обволакивает его, и ему начинало казаться, что душа постепенно распадается, подобно сухим лепесткам, опадающим на землю с тихим шелестом. Поэтому становилось уже невозможно терпеть и хотелось бежать прочь, зажмурившись. Но бежать так было тяжело, ведь начинаешь врезаться в стволы деревьев, поэтому вновь открываешь глаза и паника моментально возвращается. Однако горный разбойник, как человек рассудительный и хладнокровный, не ведал подобных душевных терзаний и сожалений, и решил, что все это просто странно. «Можно отложить и до следующего года, — думал он. — Сейчас нет настроения размышлять об этом. Потом, уже в следующем году, как снова зацветет сакура, подумаю над этим», — решал он. И так было каждый год, пока не прошло с десяток с лишним лет, и в этом году он снова решил, что отложит раздумья о странностях сакуры до поры до времени. И нынешний год закончился так же, как и предыдущие.
Пока он над всем этим размышлял, его жертвой стала сначала одна благородная дама, а потом еще семь. Восьмую благородную даму он похитил на большой дороге, забрав также и вещи ее мужа, а его самого убил. Когда разбойник убивал мужа благородной дамы, ему в голову пришла мысль, что все это как-то странно. Обычно убийства не приносили ему никакого удовольствия, но в этот раз было по-другому. Мужчина не очень понимал, откуда взялось это необычное ощущение, но он не привык в чем-то себе отказывать, поэтому решил глубоко над этим не задумываться.
Поначалу разбойник не хотел убивать мужчину, а собирался, как обычно, снять с него все ценное и отпустить, но благородная дама была настолько прекрасна, что неожиданно он решил избавиться от ее мужа. Не только для него самого это стало неожиданностью, но и для женщины. Когда разбойник обернулся, она уставилась на него отсутствующим взглядом, оцепенев от страха. Когда он сказал, что с сегодняшнего дня она становится его женщиной, она лишь кивнула в знак согласия. Он подал ей руку и поднял с земли, однако оказалось, что она не в состоянии идти сама, и он приказал ей забраться ему на закорки. В начале пути разбойник нес женщину на спине легко, но когда они вышли на крутой склон, приказал ей слезть и идти самой, потому что нести ее стало опасно. Однако женщина лишь вцепилась в него покрепче, сказав, что ей не хочется слезать:
— Подумай сам: если эта крутая тропа доставляет сложности такому испытанному и опытному жителю гор, как ты, то как, по-твоему, удастся пройти по ней мне?
— Ну да, ну да, хорошо, — ответил разбойник, который пребывал в хорошем расположении духа, хотя было тяжело и он устал. — Но ты все-таки разок да слезь. Я сильный, мне не тяжело и отдых не нужен. А вот глаз на затылке у меня нет, так что слезь-ка с меня разок и дай посмотреть на твое красивенькое личико. Я же тебя с самого начала тащу на закорках, ничего тут не поделаешь, но я уже как-то умаялся.
— Нет-нет, — сказала женщина и покрепче вцепилась в его шею, — я впервые нахожусь в таком страшном месте и не могу успокоиться. Лучше поспеши скорее к своему дому и не останавливайся по дороге. А если обидишься и откажешься, то не стану я тебе женой. Если будешь заставлять меня мучиться в таком страшном месте, то я лучше откушу себе язык и умру.