— Но ты ведь не можешь жить нигде, кроме столицы. А я могу жить только в горах.
— Я без тебя не выживу. Ты не понимаешь…
— Говорю тебе: я могу жить только в горах.
— Если ты вернешься туда, я последую за тобой! Я и дня не смогу прожить в разлуке с тобой.
Из ее глаз потекли слезы. Она прижала лицо к груди мужчины и заливала ее горячими слезами. И в самом деле, женщина больше не могла жить без него. Головы стали для нее смыслом жизни. А кроме него, не было никого, кто мог бы их для нее доставать. Он стал частью женщины. Она не могла его потерять. Она была уверена, что ей удастся потом еще раз заманить его в столицу, когда на него нахлынут воспоминания.
— Но сможешь ли ты жить в горах?
— С тобой я смогу жить где угодно!
— Но в горах не будет желанных тобой голов.
— Если выбирать между тобой и ними, то я предпочту тебя.
Ему казалось, что он спит. Он был так рад, что ему не верилось в происходящее. Он даже во сне не мог себе представить, что попросит ее об этом.
В его груди вспыхнула надежда. Она появилась так неожиданно, и все его тяжелые мысли ушли куда-то на второй план. Он уже и забыл о том, какой женщина была неласковой до вчерашнего дня. Для него существовали только настоящий момент и завтра.
Двое немедленно отправились в путь. Они решили оставить хромую служанку в городе. Перед уходом женщина подозвала служанку и прошептала ей, чтобы та ждала их, потому что они возвращаются в горы только на время.
Перед глазами выросли силуэты древних гор — а значит до дома уже рукой подать. Добираться решили по старой тропе, по которой перестали ходить люди и которая уже практически исчезла. Остались только деревья и горные склоны. Если идти по этой тропе, то придется пересечь рощи сакуры.
— Посади меня на спину, мне не пройти по этому горному бездорожью.
— Да, конечно.
Мужчина легко усадил женщину себе на спину. Он вспомнил тот день, когда впервые заполучил ее: тогда он тоже взбирался по горной тропе со стороны перевала, усадив женщину себе на закорки. То был счастливый день, и сегодняшний ему под стать.
— В тот день, когда я впервые встретила тебя, ты тоже тащил меня на себе, — предавшись воспоминаниям, сказала женщина.
— Я тоже сейчас это вспоминал, — радостно рассмеялся мужчина. — Смотри-ка, уже видно. Вот это все — мои горы. Эти горы до самых облаков со всеми долинами, деревьями и птицами — мои. Как же хорошо в горах. А не пробежаться ли? В столице я такого не делал.
— В тот первый день я заставляла тебя бежать со мной на спине.
— И вправду. Ну и устал же я тогда, и голова кружилась.
Мужчина не забыл о цветущих рощах сакуры, но что могло случиться в такой счастливый день? Он не боялся.
Вскоре ему стал виден лес японской вишни. Без сомнения, сейчас сакуры все в цвету. Землю устилали сорванные ветром лепестки. Откуда же, интересно, они упали? Проследив за летящим вниз лепестком, он посмотрел вверх и восхитился картиной, которую увидел над своей головой: распустившиеся повсюду цветочные гирлянды сакуры.
Мужчина зашел под сень цветущих вишен. Впереди было темно, и постепенно становилось холодно. Неожиданно он заметил, что рука женщины становится все холоднее.
Внезапно ему стало не по себе. И тут до него дошло. Он понял, что она — демон. Неожиданно вокруг него стал закручиваться холодный ветер. К его спине всем телом намертво прилипла большущая старуха с фиолетовым лицом. Ее рот был разрезан до самых ушей, а вьющиеся волосы оказались зеленого цвета. Мужчина побежал. Он пытался скинуть ее с себя. С невероятной силой демон сдавил ему рукой горло. У него потемнело в глазах, все было как в тумане. Собрав всю свою силу, он ослабил хватку демона. Как только ему удалось просунуть руку в образовавшийся между ними зазор и дернуть демона за загривок, тот скользнул по его спине и тяжело упал вниз. Теперь мужчина сам ухватился за чудище. Он сжал демону шею. А когда пришел в себя, понял, что женщина, чье горло он сжимает, уже не дышит.
Глаза ему будто заволокло дымкой. Он попытался открыть их шире, чтобы зрение вернулось, но ничего не вышло. Когда его взгляд наконец прояснился, он обнаружил, что чудища, которого он придушил, уже нет, а перед ним лежит только труп женщины.
У него перехватило дыхание. В один миг его покинули все силы и улетучились всякие мысли. На трупе женщины уже лежало несколько опавших лепестков сакуры. Он тряс женщину. Звал. Обнимал. Все было напрасно. Он громко разрыдался. Кажется, с того момента, как он начал жить в этих горах, и до сегодняшнего дня он ни разу не плакал. Когда через некоторое время он пришел в себя, его спину уже покрыли белые лепестки цветов.
Это происходило прямо в глубине рощи сакуры. В ее самой отдаленной части, со всех сторон скрытой цветами. Исчезли страх и беспокойство, которые были днем. Исчез и холодный ветер, дувший до того отовсюду. В густой тени деревьев в полной тишине лишь опадали один за другим лепестки сакуры. Мужчина впервые сидел под деревьями сакуры, когда они в пышном цвету. И он сможет сидеть здесь, сколько захочет, потому что ему больше нет нужды куда-либо возвращаться.
Никто не поймет сейчас секрета, что кроется под сенью сакуры, когда она в полном цвету. И не познает, что такое одиночество. Сейчас мужчине был неведом страх одиночества, потому что он сам стал им.
Он впервые оглянулся по сторонам. Над головой были цветы. А под ними — бесконечный полумрак. Тихо опадали лепестки. Были только они. Больше нет никаких секретов, кроме этого.
Спустя какое-то время он почувствовал что-то теплое. И понял, что это была грусть в его собственном сердце. Окутанному прохладным воздухом и окруженному цветами, ему понемногу становилось понятно, что это за росток теплоты внутри.
Он решил взять немного лепестков, лежащих на лице женщины. В тот момент, когда его рука вот-вот должна была коснуться ее лица, ему показалось, что что-то произошло. В этот миг он осознал, что под его рукой остались лишь опавшие лепестки сакуры, а женщина исчезла. А потом и его рука, с которой он хотел их смахнуть, и все его тело тоже исчезли. Остались только лепестки цветов и холодный воздух.
Идиотка(Перевод Анны Слащёвой)
В доме обитали люди, свиньи, собаки, курицы и утка, но никакой разницы ни в еде, ни в быте у них не было. На нижнем этаже покосившейся, как сарай, постройки жили хозяева — муж с женой, а на чердаке снимали комнату мать с дочкой, молодой девушкой, беременной непонятно от кого.
Комната, которую снимал Идзава, находилась в отделенном от дома сарае. Ему сказали, что когда-то давно там лежал больной туберкулезом сын семейства. Впрочем, этот сарай не был бы слишком роскошным и для больной туберкулезом свиньи. Но все же чулан, туалет и стенной шкаф там имелись.
Хозяева, муж с женой, работали портными, обучали жителей квартала шитью (поэтому больного туберкулезом сына и поместили в сарай) и входили в соседскую ассоциацию[13]. Девушка, которая снимала комнату на чердаке, раньше тоже работала в конторе соседской ассоциации и ночевала там же. Поговаривали, что она, не выделяя никого, завела отношения со всеми членами ассоциации, за исключением директора и портного (всего десять человек), и забеременела от кого-то из них. Дело уладили, взяв со всех членов совета подписку, что они будут обеспечивать девушку. Но говорят ведь, что «в мире все пригодится», — так что один из них, владелец лавки тофу, стал тайком пробираться на чердак, где нашла пристанище беременная девушка, и она сделалась его любовницей. Когда остальные прознали об этом, то сразу же заявили, что теперь все ежемесячные расходы должен покрывать владелец лавки тофу; платить (по 5 иен с человека) отказались семь или восемь человек, среди которых были зеленщик, часовщик, рантье и еще хозяева каких-то лавок — и девушка до сих пор топала ногами от злости.
У девушки был крупный рот и большие глаза навыкате, но, несмотря на это, она казалась страшно худой. Она ненавидела утку и хотела отдавать остатки еды курице, однако утка подкрадывалась к ней и вырывала еду, поэтому каждый день девушка со злости гонялась за ней. Во время бега ее странно вытянутая фигура с огромными выпирающими животом и задом тоже походила на утиную.
В конце той же улочки была табачная лавка, которую держала напомаженная пожилая женщина пятидесяти пяти лет от роду. Говорили, что она спровадила уже семерых или восьмерых любовников и мучительно выбирала, кто станет следующим — то ли буддийский монах средних лет, то ли какой-то лавочник, тоже средних лет. А еще говорили, что она продает сигареты поштучно (по цене черного рынка) молодым людям, которые заходят в лавку с черного хода. Когда портной спрашивал: «Господин (Идзава), может, зайдете к ней в лавку с черного хода?» Идзава отвечал, что у него особый рацион по месту работы и поэтому он обойдется без табачницы.
Кстати, наискосок от пункта выдачи риса жила вдова, у которой были небольшие денежные накопления. Ее старший сын (рабочий) и дочь на самом деле жили как муж и жена. Вдова считала, что это экономно, и смотрела на их отношения сквозь пальцы, пока сын не обзавелся женщиной. Тогда появилась необходимость куда-то пристроить дочь. Но когда ее решили выдать замуж за мужчину лет пятидесяти или шестидесяти, дальнего родственника, та приняла крысиный яд. Выпив его, она пошла к портным (туда, где снимал жилье Идзава) на урок, где ей стало плохо и она вскоре умерла. Районный доктор написал в свидетельстве о смерти «Причина: паралич сердца». Так дело и замяли. «Что? Какой врач выпишет такое свидетельство?» — пораженно спросил Идзава у портного, но тот лишь удивленно переспросил: «Хотите сказать, что не везде так делают?»
Рядом теснились дешевые апартаменты, где часть комнат занимали чьи-то любовницы и проститутки. Детей у них не было, и вдобавок они держали комнаты в чистоте и порядке, поэтому администраторы их любили и совсем не задавались вопросами об их беспорядочной и аморальной жизни. Более половины комнат в апартаментах служили общежитием для работниц военных производств, и там жили отряды девушек-волонтеров